Сыны Перуна

— Пленник и все его вещи — мои, — ваше дело было его поймать и доставить туда, куда я скажу. Тебе за это платят, Позей, а не за то, что ты задаешь лишние вопросы.

Челига, произнося эти слова, невольно поправил висевший на поясе меч, и это движение, безусловно, не осталось незамеченным для всей оставшейся троицы.

— Да я что, я ничего. Так, интересно просто, на какую дичь столько времени охотились.

— Так, может, правда есть там что полезное, может, скажешь, что прячешь, — поддержал своего старшего брата младший мерянин. — В самом деле, столько по лесам рыскали, жизнью рисковали, а плата-то не больно уж высока.

— Сказано тебе, не суй нос куда не следует, а то я тебе его отрежу, — сурово произнес вконец разозлившийся Челига, сделав угрожающий жест ножом, которым только что резал приготовленную на ужин дичь.

Учай только пожал плечами и снова принялся за еду. Они с братом давно уже знали Челигу и, признаться, немного побаивались этого таинственного вояку. У него всегда водились деньги, и порой не задумываясь, он мог пустить в ход свой нож, которым пользовался даже чаще, чем мечом, всегда висевшем на поясе. Несмотря на то, что оба брата тоже были парнями не робкими, их основным оружием были топоры да луки, они не владели мечом, а были простыми татями, готовыми за достойную плату пуститься в любую авантюру. Челига часто нанимал Позея и всегда платил пусть не очень большую, но все же приличную плату за его неприглядную и грязную работу.

— А ты чего тут расселся, или тебе тоже мало платят? — зло прикрикнул Челига на молчавшего все это время Зарубу, — иди вон лучше пленника проверь. — Вдруг развязался, так не успеете глазом моргнуть, он вам тут всем глотки перережет.

— Пожрать не дадут, — недовольно проворчал вечно угрюмый кривич, поднимаясь со своего насиженного места.

Он молча обтер жирные руки о траву и отправился к тому месту, где лежал связанный Кнуд.

— Все заканчиваем, теперь всем спать, ты, Позей, сторожишь первый, — и Челига, расстелив на земле свой толстый плащ, начал устраиваться на ночлег прямо под открытым небом.

Через несколько минут все, кроме часового, уснули.

8

Кнуд проснулся от резкого окрика. Он открыл глаза и, приподнявшись на локтях, увидел промелькнувшую возле костра тень.

— Там же куча монет, золото, — кричал Позей. — Мы можем все это поделить, и тогда мы будем купаться в роскоши всю оставшуюся жизнь.

Старший из братьев мерян стоял перед разбуженным Челигой сжимая в руке нож. Слуга Страбы держал в руках сумку Кнуда, в которую, пока он спал, успел слазить предприимчивый и любопытный Позей. Меч Челиги, отброшенный ногой его противника, лежал в стороне, и поэтому в руках у боярского слуги откуда ни возьмись появился нож. Разбуженные криками Учай и Заруба вскочили со своих нагретых телами мест и спросонья пытались осознать, что же происходит. В глазах у Челиги сверкнула злая усмешка, и он, не дожидаясь пока Позей предпримет следующий шаг, ударил его тяжелой сумкой по руке. Монеты в мешке звякнули, мерянин выронил нож, а Челига со змеиной быстротой выбросил вперед свою вторую руку. Сверкнула сталь, и длинный клинок обагрился кровью. Позей с искривленным от боли лицом упал. На секунду все остальные с ужасом застыли на своих местах.

— Брат! Ты же брата моего убил! — не веря в происходящее, закричал младший из братьев.

Челига не торопясь поднял лежавший в стороне меч и, обнажив его, повернулся лицом к Учаю, который, в свою очередь, схватил топор и бросился на убийцу брата. Тот сумел уклониться от атаки и попытался достать противника мечом, но молодой мерянин тоже был не новичком в воинском деле. Он ловко увернулся, и оба недавних соратника, ставшие теперь врагами, принялись молча кружить по поляне, выискивая слабое место в обороне врага. Челига был удивлен прыти молодого бродяги, которого он по совету старшего брата взял на это дело. С Позем Челига не раз прокручивал свои темные дела, а вот Учая использовал первый раз. Так легко расправившись со его здоровяком-братцем, который отяжелел и стал слишком неповоротлив в последнее время, Челига почувствовал,

что сейчас ему может прийти конец — противник его слишком быстр.

— Может, договоримся? — тяжело дыша, спросил главарь перессорившегося воинства. — Тебя кто же так ловко биться научил?

— Не договоримся мы с тобой, собачий сын, — зло скрежеща зубами, произнес молодой мерянин. — Ты брата моего убил, — он дышал ровно и был все так же быстр, как и в начале схватки. — А биться меня нурманы учили, была у нас в деревне парочка залетная. А для нурмана топор — любимое оружие. Бог их Торя больно уж это оружие любит, — исказив имя скандинавского божества [37] , произнес Учай, потрясая своим топором.

37

Тор — сын Одина в скандинавской мифологии. Был небесным божеством и прежде всего — богом грозы. Он владел молотом, который символизировал молнию. Считается, что свастика и топор также были символами его могущества.

Челига продолжал пыхтеть и, опустив меч, словно совсем выдохся, указав в сторону Кнуда, произнес:

— Вон тоже нурман, только топора у него нет.

Простоватый Учай повернулся в сторону пленника, не поняв подвоха. Челига, усталость которого оказалась напускной в тот же миг прыгнул вперед и сделал длинный выпад. Меч его вошел в грудь врага по самую рукоять.

— Дурак. Махать топором — это только полдела, побеждать нужно еще и головой, — и провернув меч в ране, Челига с силой вырвал его из тела осевшего наземь врага.

Он был горд собой. Он сумел победить молодого и сильного противника использовав не только свою силу и опыт. Он был хитрее, поэтому до сих пор жив, а поверженный враг валяется у его ног. В этот момент что-то больно врезалось ему в спину. Как он мог забыть про оставленного без внимания кривича. Челига, повернувшись, опустился на колени и посмотрел на своего убийцу.

— Ты не понимаешь, кто стоит за мной, тебя теперь за это золото из-под земли достанут и в пыль сотрут.

— Ты бы поменьше людям слов гадких сказывал. А то кричишь вечно, да обидеть доброго человека норовишь, — Заруба со спокойным видом вытащил из тела Челиги свой простенький нож с костяной ручкой и широким кованым лезвием, который он мгновенье назад ловким броском метнул в спину своего подельника. — Хоть и платил ты нам, да не больно я любил тебя.

Заруба спокойно приподняв голову Челиги, полоснул его ножом по горлу, как будто свинью, а не человека резал.

— Этих, правда, я тоже не больно любил. Дурные они какие-то, бешеные, — имея в виду погибших братьев — мерян, продолжил свой монолог Заруба. — Так что мне их тоже не жаль. А золотишко мне самому теперь сгодится. А то, что кто-то искать меня станет, так ты же сам говорил, что про нас, наймитов своих, никому не сказывал, как и нам про того на кого сам батрачишь. Искать вот его будут, нурмана беглого, ведь он золото украл. Мне нурман этот плохого не сделал, так что пусть живет, да и вас когда найдут, на него подумают, а я тем временем далеко уж буду.

Сказав это, Заруба побрел к коням и через некоторое время, забрав коней и мешок с золотом, исчез для Кнуда и оставленных на поляне мертвецов навсегда.

— А ведь он прав, — выслушав прощальный монолог уехавшего кривича, подумал оставленный на поляне среди мертвецов нурман. — Страба найдет Челигу и нанятых им мерян. Не обнаружив при них денег, он подумает, что золото забрал Кнуд, и поэтому пошлет новых людей по его следу. Из этого следовало только одно — пока мертвецы не обнаружены и коварный боярин не нанял новых убийц, он — Страба — должен умереть.

Кнуд пополз к мертвецам в поисках чего-нибудь, что помогло бы ему избавиться от опостылевших тугих пут, стягивающих его руки.

Глава пятая

1

Его звали Горемысл. Тучный, невысокий коренной варяг из родовитых бодричей, он стоял перед Радмиром и смотрел на парня свысока. Рядом с разодетым в богатые одежды почтенным мужем стояла парочка слуг, облаченных в менее дорогие, но тоже вполне приличные наряды. Оба сопровождающих варяга были вооружены короткими мечами, кроме того у них на поясах висели дорогие кинжалы. У самого Горемысла на поясе висела длинная кривая сабля, изготовленная восточными мастерами, ножны и рукоять которой были отделаны драгоценными камнями и оторочены золотой насечкой.