Сыны Перуна

4

— Я же говорил тебе, чтобы тут носа своего не показывал! — толстый боярин весь позеленел от гнева. — Ты вчера мне надерзил и сегодня крутишься здесь, несмотря на мое повеление.

После этих слов Радмир тоже начал терять терпение. Горемысл встретил их в дверях боярского дома. Накануне утром он заявился к Асгерд с твердым намерением просватать молодую свейскую вдову, но услышав от прислуги, что та уехала за город с княжьим дружинником, пришел в ярость. Голова его еще гудела после вчерашней попойки, но уходить он не пожелал, увидев возвратившуюся с прогулки парочку, Горемысл был готов на все.

— Уймись, боярин, я же говорил тебе — не указ ты мне, — Радмир все больше и больше выходил из себя.

Теперь зная, что этот толстяк собирается сватать так приглянувшуюся ему женщину, юноша с трудом сдерживал свой гнев.

— Ты деревенщина, нищета безродная. Куда лезешь, на кого заришься?

— Сказано тебе, уймись, ты на моей земле, а командуешь, как будто у себя дома! — выкрикнула Асгерд, задетая наглостью своего новопровозглашенного жениха.

— Сама уймись, связалась с каким-то босяком, посмотрим, что братец твой скажет. А на моей стороне и Страба-боярин, и сам княжич будут! — истошно орал Горемысл.

— Тебе, собака, за босяка ответить придется и за то, что хозяйку дома оскорбил, — вконец вышел из себя Радмир.

— Что? Ты! Грозить мне! — при этих словах Горемысл выхватил свою дорогую саблю и бросился с ней на стоящего на краю крыльца Радмира.

Дело зашло слишком далеко. Молодой гридь действовал мгновенно. Он не стал прибегать к оружию, поскольку противник был слишком тяжел и медлителен. Юноша просто уклонился от удара, поднырнув под правую руку врага и отведя ее за локоть в сторону, с разворота ткнул правой ладонью противника в плечо. Этим все могло и закончиться, но Горемысл, потеряв равновесие, оступился и, кубарем слетев с высокого крыльца, всей своей массой грохнулся на землю.

— Не дышит, — подбежав к боярину, сообщил один из сопровождавших его слуг.

— Похоже шею свернул, — вставил слово прислужник Асгерд, наблюдавший всю эту сцену. — Худо дело, ох худо.

— Родичи убитого будут требовать княжьего суда над убийцей, — указав рукой на Радмира, произнес второй слуга Горемысла.

Асгерд стояла бледная как труп.

— Садись на своего коня, скачи в центр города, туда, где рынок. Где первый раз мы встретились с тобой, когда вы с нурманами ссору затеяли. Последний дом по левую руку на этой улице. Женщина откроет, скажешь, от меня. Она спрячет тебя. Я приду к тебе, скажу, что дальше делать. Князя в городе нет, защитить тебя некому, — Асгерд говорила шепотом, чтобы ее мог слышать только Радмир. — Езжай, не задавай вопросов, иначе не сносить тебе головы.

Радмир вскочил в седло и выехал со двора под осуждающие крики слуг погибшего боярина.

5

Радмир нашел дом, про который говорила Асгерд, без особого труда. Старая избенка, окруженная невысоким тыном, то там, то здесь покосившимся от старости, представляла собой обветшалое строение с пожухлой соломенной крышей восьми венцов в высоту, состоящее из двух клетей, соединенных сенями. Позади этого неприглядного домика стоял небольшой сарай, из которого раздавалось жалобное блеяние коз и кудахтанье кур. Сама изба, не имевшая трубы и отапливаемая по-чёрному, вся перекосилась, а осиновые венцы везде дали широкие трещины.

Юноша спешился, и, отворив калитку, вошел во двор. Он окликнул хозяев, но ему никто не ответил. Привязав коня под соломенным навесом, который примыкал к сараю, молодой гридь подошел к входу в избушку и громко постучал в дверь. Через несколько минут по какому-то шороху в доме понял, что жилище обитаемо. Внутри громыхнули какие-то горшки, по всей видимости, задетые хозяевами, и скрипучий старческий женский голос произнес:

— Кто там прётся на ночь глядя? Я гостей не жду.

— Меня прислала боярыня Асгерд, сказала, что тут мне смогут помочь.

После этих слов дверь слегка приоткрылась, и сквозь щель Радмир увидел старуху с седыми спутанными волосами, свисающими на лоб. Хозяйка долго рассматривала гостя подслеповатыми глазами.

— Воин? От хозяйки пришел, говоришь? Ну, входи, входи, — в голосе старухи слышалось удивление.

Низко пригнув голову, Радмир прошел в помещение.

Внутри этого убогого жилища сохранялась такая же атмосфера запущенности и нищеты. Нависающий над головой, покрытый сажей потолок с узкой дымницей [38] заставил высокого дружинника сгорбиться. Запах гари и сырости резко ударил в нос. Всюду на стенах и под потолком висели какие-то амулеты, обереги из костей животных, клочков кожи и перьев птиц. На полках стояли вырезанные из дерева и кости фигурки зверей и каких-то неизвестных Радмиру божков.

38

Дымница — находящийся в потолке дома, отапливаемого по-черному, деревянный дымоход.

— Проходи сюда, садись, — старуха указала рукой на невысокую лавку, стоящую в углу. — Говори, зачем тебя моя госпожа прислала. Чем я могу помочь, от меня ведь теперь толку мало, сама еле хожу.

— Укрыться бы мне на время, вот с чем я пожаловал. Боярыня сказала, что здесь безопасно.

— Укрыться — это можно, ко мне сюда никто не захаживает, не больно людям жилье мое нравится, — старуха разразилась скрипучим смехом. — Располагайся, хозяйке моей мне угодить завсегда приятно.

— Мне бы коня напоить да корму ему какого задать, а то не успел я.

— Воду во дворе в колодце найдешь, а овса для вас у меня нет, твой-то конь, поди, сена не ест, а у меня только сено, я ведь коз держу.

— Ничего, и сено сгодиться, нам теперь выбирать не приходится, — и Радмир вышел во двор.

— Коня потом в сарай заведи, а то забор у меня невелик, по коню тебя признать могут, — крикнула в ответ хозяйка дома.

Напоив и накормив Щелкуна, Радмир спрятал своего четвероногого друга в сарае и только после этого снова вошел в избу.

— Да, гость у меня — явление редкое, — сидящая возле горящей лучины старуха с грустью посмотрела на свои сморщенные руки. — Спрашивать, что за беда у тебя, не стану, захочешь — сам расскажешь.

Голос хозяйки оторвал парня от грустных мыслей.

— Ты, наверное, думаешь, что беда твоя самая страшная, и сердце свое терзаешь. Вижу я это по глазам твоим. Печаль в них страшная, — старая женщина разразилась тяжелым хриплым кашлем. — Только я тебе скажу так. Молод ты и силен, конь у тебя боевой, одежа, доспех воинский, меч, кровь в теле играет, а значит, пока жив, нужно бороться и не предаваться горю, а то сгинешь и сам себя сгубишь.

Радмир внимательно слушал слова старухи. Она продолжала.

— Я ведь тоже молодой когда-то была и из себя была недурна, от парней отбою не было. Не веришь? — в запале вскрикнула старуха, заметив улыбку юноши. — А, ладно, — женщина махнула рукой. — Я не обижаюсь. Только если хочешь, расскажу тебе историю свою, меня это развлечет, да и у тебя мыслей тяжелых поубавится.

6

— Мы, народ суоми [39] , на севере живем. Охотимся на зверя, рыбу добываем. Деревня, откуда я родом, маленькая совсем была, всего несколько семей, все охотники да пастухи. А пасем мы не коров да коз, как здешний люд, олень — наше главное животное. Он и молоко, и мясо нам дает, а из тех шкур оленьих мы жилища свои строим, леса-то мало на севере, таких домов мои соплеменники не строят, — старуха указала рукой на стену избенки, служившей ей домом.

39

Суоми — самоназвание финнов.