Сыны Перуна

— Я-то не знаю, но на твоем месте непременно бы узнал. Если они и вправду полюбовники, так наказать его нужно. А раз говоришь, что он еще и нагрубить тебе посмел, так точно не надо такого прощать. Ты у нас, говорят, воин славный, хоть на коня и почти и не садишься сейчас, так мы, варяги, всегда пешими бились и как бились!

— Да он же, говорят, самого Сигвальда Эриксона зарубил, где мне с ним биться, стар я стал для ратных дел.

— Стар не стар, а силушка-то есть еще, — Страба похлопал гостя по широкой спине. — А гридь этот молодой еще да неопытный, из славян примученных, из радимичей. А они никогда меча и сабли в руках не держали, борона да соха — весь их арсенал. А Сигвальда, скорее всего, не он, а князь сам и сразил, он ведь в сече той изрядно мечом помахал, а князь у нас, сам знаешь, какой воин славный.

Страба разразился целым потоком красноречивых похвал в адрес своего гостя, перечисляя и приукрашивая все его былые подвиги и заслуги. С Рюриком, дескать, в походы ходил, славу и богатства мечом добыл. Подвыпивший Горемысл разошелся, сам уверовав в то, что говорил ему хитрый Страба.

— И в самом-то деле, чего это я, если узнаю, что этот гридь к моей невесте пристает, ох не поздоровится молодцу. Завтра же пойду к Свенельду сватать сестру его, а если опять мальчишку этого встречу, вызову его на бой, тогда Асгерд по-другому на меня смотреть станет, поймет, кто чего стоит.

Так оба собеседника просидели за столом до глубокой ночи, изрядно накачав себя вином, и Горемысл, уснув прямо за столом, остался ночевать в доме своего гостеприимного приятеля.

3

Одетый в свои лучшие одежды, подпоясанный шелковым красным поясом, с мечом на боку, на этот раз Радмир загодя остановил коня перед домом, дав ему и себе перевести дух. Как он ни старался, но волнение и легкую дрожь в коленях побороть не смог.

Он въехал в ворота и огляделся. Боярская челядь занималась своими делами. Между дворовыми постройками, хлевами и амбарами бегали несколько человек прислуги, задавая корм скоту да перетаскивая от одного строения к другому какие-то вещи и мешки. Одним словом, сегодня молодой дружинник не произвел такого переполоха, который случился по его приезду днем раньше. Сегодня его встретила сама хозяйка. Асгерд вышла на крыльцо, как только Радмир въехал в ворота. Перед ступеньками молодую хозяйку ждал тот самый мужичок, которому вчера Радмир вверил своего любимого Щелкуна. Только теперь боярский слуга держал под уздцы оседланную пегую красивую лошадку с тонкими ногами и белым пятном во лбу.

— А, это снова ты! Братца моего нет еще, человек от него был, сказал, еще на день задержится, — словно только сейчас заметив прибывшего всадника, с улыбкой произнесла Асгерд. — Ну что, раз уж приехал, составишь мне компанию, я вот лошадь свою новую решила объездить немного, хочу за город выехать покататься.

Радмир не поверил своим ушам от свалившегося на него счастья.

— Как прикажешь, боярыня, все равно мне брата твоего дожидаться велено.

— А что же ты, матушка, нас заранее не предупредила, вон дружиннички все дрыхнут еще, погоди малость, сбегаю, подниму кого-нибудь в охрану тебе, — засуетился слуга.

— Не нужна мне стража, я и сама за себя постоять могу, — и молодая женщина, отодвинув накинутый на плечи плащ, продемонстрировала окружающим висящий у нее на поясе кинжал с дорогой отделкой.

— Как же так, а если худое случиться с тобой или люди лихие нападут? Вон братец-то твой всюду с охраной ходит, хоть и сам воин знатный. Не губи, родимая, дозволь людишек кликну.

— Не бойся ничего, а от татей разных да людей лихих меня вот он стеречь станет, — и задорно посмотрев на опешившего Радмира, спросила. — Ну что, герой, будешь меня охранять или как?

— Жизни не пожалею, боярышня. Не волнуйся, все для тебя сделаю.

После этих слов Асгерд ловко, по-мужски, запрыгнула в седло и, пришпорив свою лошадку, величаво выехала за ворота. Радмир молча последовал за ней.

— Надо же, охранник. Да от таких охранников тебя в первую очередь и надо остерегать, — недовольно пробурчал заботливый слуга. — Влетит нам от Свенельда, ох, влетит.

По улицам города они ехали молча, стараясь не привлекать внимания окружавшего их киевского люда. Выехав за город, Асгерд пустила свою лошадь в галоп, и Радмиру пришлось слегка пришпорить Щелкуна, чтобы не отстать от своей прекрасной спутницы.

Кони несли их вперед по проселочной дороге, слегка разбитой проходившими здесь ранее возами и телегами, на которых горожане и приезжие гости стольного града ежедневно возили свое имущество и товары. По обеим сторонам дороги колыхались под порывами ветра слегка пожелтевшие от солнца, но все еще окрашенные яркой зеленью высокие травы. Вдалеке виднелись засеянные поля, золотившиеся колосьями злаков. Небольшие еловые лесочки чередовались с шелестящими листвой осиновыми рощицами. Дорога уходила вдаль и упиралась в горизонт, над которым легкой пеленой нависали белые пушистые облака, плавно переходившие в голубую бескрайнюю ширь.

Асгерд остановила свою лошадку и посмотрела вверх. Высоко-высоко в небе, оглашая землю своим громким криком, летели журавли. Радмир тоже остановил коня.

— У нас на севере, в землях, где я родилась, нет такой красоты, — голос женщины непривычно дрожал. — Там, конечно, тоже очень красиво, и я любила свою родину, но здесь все другое. Тут нет холодного моря, посылающего на людей штормы и бури, в которых гибнут моряки и воины, нет фьордов, окруженных прибрежными скалами, над которыми кружат чайки и другие морские птицы. — Асгерд усмехнулась. — Ты не поверишь, только здесь я впервые увидела журавлей.

— Там, откуда я родом, много журавлей, — ответил юноша, не найдя никаких других слов.

— Только не думай, что я не тоскую по своей родине, просто глупо это — тосковать по тому, чего никогда не будет. Ведь теперь мой дом здесь, и назад я не вернусь никогда. А где твой дом? Расскажи.

— Наверное, мой дом тоже теперь здесь, поскольку там, откуда я родом, у меня не осталось никого: родители, друзья — все погибли.

— А любовь, была любовь?

— Не знаю, была ли это любовь, только нет ее больше.

Они оба слезли с коней и просто шли по ровному полю, касаясь руками высокой травы.

— А чем ты так рассердил Горемысла, он вчера пришел ко мне и все делал какие-то намеки, будто сватать меня собрался, а потом стал про тебя расспрашивать. Что за воин, зачем приезжал? — Асгерд рассмеялась.

— А ты что? Что ответила ему?

— Что я ему отвечу, все как есть, приезжал к брату по поручению княжьему.

— Да я не об этом, по поводу сватовства, что сказала? — в глазах юноши была тревога.

— Ах, ты об этом. Да зачем он мне, старый, толстый, да и род наш повыше его по положению будет.

Асгерд сразу заметила, что после последних ее слов молодой гридь весь напрягся.

— А ты, что ревнуешь?

Радмир еще сильнее напрягся и сжал кулаки. Его спутница не знала, что и сказать. Ей безусловно нравился этот молодой и красивый воин, но женщина понимала, что все это просто мечты, и это ее безгранично раздражало.

— Довольно. Нам пора возвращаться.

Обратно они ехали молча до тех самых пор, пока не въехали в распахнутые ворота Свенельдовых хором.