Сытые годы

И дел в епархии у него было более чем… Первое, чем он занялся, так это созданием православных миссий в поселениях народов, исповедующих язычество. Более того, посчитал необходимым и организовал комиссию для перевода священных текстов на ненецкий язык. За короткое время он открыл в епархии псаломщицкую школу, несколько домов трудолюбия и милосердия, богадельни. Заставил неграмотных и малограмотных священников пройти дополнительное обучение, а более-менее образованных — обучать прихожан азам письменности и счета. Плюс проповедовать слово Божие.

С улыбкой он вспоминал про экипаж, что полагался ему в старые времена, как чиновнику от церкви. В этих местах ему приходилось передвигаться и на оленьих, и на собачьих упряжках, а вот небольшой пароходик настолько облегчал его разъезды по епархии, что труды его даже за это краткое время стали более чем заметны. Он получил письмо от патриарха, который выражал своё удовлетворение от его деятельности. Это на какое-то время защитило его от клеветы завистников и сторонников старины, которые так и не приняли перемен. Вспомнил он, как недавно наткнулся на распоряжение его предшественника, предписывающее Иоанну, известному как Иоанн Кронштадский, пребывать в ссылке и не иметь права покидать селение, в котором ему надлежит жить. Что-то странное было в этом документе. По размышлению зрелому новый владыка начертал короткое письмо с разрешением отцу Иоанну свободно передвигаться по земле северной, освободив его от неправедного наказания.

Никанор помнил, как в разговоре с тем небольшим собранием отцов церкви молодой великий князь Александр Михайлович, ныне соправитель Российской империи говорил про необходимость преобразований в церковных канонах, которые не могут оставаться незыблемыми, по его твёрдому мнению. Он объяснял это так: уставы и богослужебные тексты с их традициями создавались во времена, когда, во-первых, грамотного населения было крайне мало, потому во время служб и читаются отрывки из священных текстов, ибо по-другому донести их до верующего было невозможно. Но сии традиции закладывались в греческих монастырях, в условиях сравнительно жаркого климата, да еще и монахами, главным делом которых было служение Господу. Но для нашего сурового климата древние уставы не подходили. Их еще как-то можно было соблюдать в монастырях, но для обывателя сие было сложно, крайне сложно. В тоже время, молитвенные упражнения, согласно этим традициям, занимали многое время у обывателя. И если это были крестьяне, которым хотя бы один день в неделю шёл на отдых, то ладно. Но даже сейчас, во время работ на земле, крестьянин вынужден меньше уделять внимания молитвам, тем более, соблюдению постов и строгих правил. А что говорить тогда о рабочих, которых в государстве становится всё больше? Или об инженерах, работниках умственного труда, учёных, которые просто не могут позволить себе вырывать из своей жизни столько времени, на выполнение всех традиционных предписаний церкви? Пока еще это не столь разрушительно, пока еще время течёт в нашем богом данном государстве медленнее, чем хотелось бы. Но чем быстрее будет бег времени, чем больше кусок своей жизни обыватель вынужден будет отдавать работе, тем меньше времени ему захочется уделять Богу. Это то внутреннее противоречие, которое еще больше начнёт вызывать у людей уныние и неверие. Поэтому церковь обязана идти в ногу с современными условиями бытия. Ибо битиё определяет сознание! Служба должна вестись на современном языке, а не староцерковном, быть понятна и не столь продолжительна. Ведь при общей грамотности человек сам может заглянуть в священные тексты, а дело священника — не вычитать цитату из Писания, а побудить человека простого к чтению именно богоспасительной литературы. И среди татар, что приняли христианство вести службу на татарском. И среди чеченцев — на чеченском. Пора отряхнуть церковь от векового сна. Спать некогда, господа священнослужители!

Но кроме всего этого значительную часть его сил занимали вопросы обеспечения. Он сам себе напоминал иногда офицера Генерального штаба, который планирует снабжение армии во время военных действий. Так и ему надо было проследить за хозяйственной деятельностью в монастырях, обеспечить их всем необходимым: от свечей до муки, ведь не рыбой единой жив человек. А поставки вина для богослужений? А восстановление Архангело-Михайловского монастыря, который за свою историю был неоднократно разорён и сожжён массовыми пожарами. Но восстановление святой обители, основанного новгородским епископом Иоанном, считал делом наиважнейшим.

Помолившись, отдохнув, потом отстоял службу, Никанор умудрился еще и сочинительству время уделить. Он составил подробное описание храмов и монастырей своей новой епархии, и записки сии постоянно пополнялись по мере его продвижения по северным землям государства Российского.

«О, Великий Архистратиже Божий, Михаил , победитель демонов. Победи и сокруши всех моих демонов, видимых и невидимых. Умоли Господа Вседержателя, да спасет и сохранит меня Господь от все скорбей и болезней, от смертоносной язвы и от напрасной смерти, о, Великий Архангел Михаил , ныне и присно и во веки веков. Аминь».

Именно этой короткой молитвой напутствовал себя Никанор, отходя ко сну. Повторил ее пять раз. Это был минимум. Слишком устал. Обычно не менее десяти повторов. Посетовав на ленность тела своего, Никанор снова подошёл к чудотворной иконе архистратига Михаила и повторил молитву ему еще пять раз. После чего со спокойной совестью уснул. Новый день нёс новые заботы и труды.

Глава шестая Призрачные мечты

Невозможное было возможно. Но возможное — было мечтой.

(Александр Блок)

Мыс Святой Нос. Маяк (район Губы Лопское становище)

16 декабря 1889 года.

Михаил Михайлов, смотритель маяка (он же ЕИВ Михаил Николаевич Романов)

Сегодня случилось знаменательное, по-своему, событие. Рядовой Смоляков, из охраны, рано поутру, весьма симпатично стесняясь подошёл ко мне, сказал почти шепотом:

— Вашимператорскоевеличво… извольте принять от нас небольшого презенту, на Рождество, значится…

Вообще-то он мог говорить и не шепотом: в это время его высокое (в прямом смысле этого слова — рост моего главного мучителя был почти баскетбольным, под два метра, скорее всего) начальство спало крепким сном. Ибо обычно на ночь оное выпивало хорошую порцию горячительного и ранее полудня вставать не изволило. Это я — птичка ранняя, хотя в этих местах что рано — темень, что вечером — непроглядная мгла. Правда, в полярную ночь всё переворачивается с ног на голову — и светло засветло и светло затемно. В общем, тихо промямлив столь длинную фразу, Епифаний Смоляков мне тюхнул в руки коробку и сигариллами. Она небольшая коробка и изделий в ней всего четыре штуки, но и это мне как праздник. Конечно, оне тоненькие, качеством от сигар отличаются, но это же не та махорка, что положена на круг смотрителю маяка. А дождаться, чтобы кто-то угостил папироской, ну уж увольте, посему очень изредка покуриваю крепкий смердящий самосад. А излишки сего продукта отдаю своим конвоирам, или охране, тут с какой стороны посмотреть. Если на то, что не дают мне сие прибежище покинуть — так конвоиры, а ежели обращать внимание на то, что рядом ошиваются подданные английской короны, вооруженные до зубов, то и охрана.

Периодически меня навещает ангицкий лекарь с их шхуны. Шхуны меняются, а вот личность лекаря остаётся неизменной. Периодически он выписывает мне пилюли и регулярно угощает своими пахинтосками. И то, и другое, я с завидным упорством выбрасываю, аккуратно, постепенно, ибо знаю, что кто-то из охраны куплен нагличанами и за мной приглядывает. Несколько раз проверяли и количество таблэток в баночке, что притаскивал тот иноземный дохтур. Только я как тот Мойша из анекдота — тоже хочу жить, поэтому лекарства этого любезного лепилы выбрасываю.

Интересно, откудова у моих солдатиков это добро оказалось? Нет, то, что они что-то там выменивают у английский матросиков — для меня не секрет. Но откуда у обычных матросов-лаймов такая дорогая вещица? Не уж-то у своих командиров поперли? А что, эти могут, тем более что британские офицеры напиваются, как свиньи. Всё равно, в этой дыре более заняться нечем. Еще играют на деньги. Или не только на деньги, это уже их проблемы. В любом случае, я решил, что лучшее место для того, чтобы выкурить сигариллу будет маяк. Как раз в эти утренние часы есть небольшой промежуток, когда ветра стихают и можно полюбоваться морской гладью, насладившись местом, где проходит граница двух морей.

Кстати, о сопровождающих, я, конечно, не Черчилль и не имею привычку всматриваться в лица своего в некотором роде почётного караула или, точнее — конвоя. Но за прошедшее время, видя каждый день одни и те же образы, запомнил всех не только по отпечаткам лиц, но и по именам да фамилиям. Боевой опыт, полученный обеими моими сущностями, говорил, что внутри любого подразделения, от взвода до батальона обязательно существуют различные группы, объединённые землячеством или иными интересами. Вот и эта неразлучная троица поименованных соответственно: Семён, Сергей и Степан постоянно держались вместе, поочередно составляя мне компанию в восхождении на вершину маячной башни. При этом они не бурчали и не корчили рожи, а напротив, ненавязчиво, я бы сказал даже с тактом, старались проявить свою приязнь и уважительность.