Сюрприз в рыжем портфеле (сборник)
Шрифт:
— Так вот, дорогой Юрий Иванович, — продолжил директор. — У нас в гостинице пока ещё тесненько. Мы поместим вас в филиал. Там спокойнее, просторнее, воздух, берёзы…
Ферзухин недовольно поморщился.
— А далеко это?
— Нет, нет. Расстояние пусть вас не смущает. Для постояльцев, которые в филиале, всегда есть дежурная машина. Позвоните Мине Валентиновне, и она за вами всегда пришлёт. Прямо к подъезду!
— А какая машина? — нагловато спросил Ферзухин.
— Конечно «Волга». Чёрная! Голубая или там кофейная для таких гостей, как вы,
Чёрная «Волга» доставила Ферзухина в особняк. Ему отвели три комнаты. В одной стояла кровать, в другой — диван, радиоприёмник и телевизор, третья была столовой. Добрую половину столовой занимал большой тяжёлый стол. На столе стояли бокалы и несколько бутылок «Боржоми».
Ферзухин прошёлся по комнатам, нажал клавиши радиоприёмника.
Из приёмника донеслось: «Внимание, товарищи! Начинаем передачу для тех, у кого не все дома…»
Выключив радио, Ферзухин снял трубку телефона, послушал гудок. Раскрыл окно. Проверил, идёт ли из крана вода.
Увидев около входной двери кнопку, он машинально надавил на неё. В дверь тотчас же постучали.
— Войдите, — сказал Ферзухин.
На пороге стоял толстощёкий добродушный повар в белом колпаке.
— Желаете кушать? — спросил повар. — Или кофе сварить? По-турецки? Или как в Буде? Или как в Пеште?
Ферзухин, раздумывая, посмотрел на часы.
— Кушать ещё рано. Сообразите кофейку. Как в Пеште. Или лучше как в Буде…
Когда повар ушёл, Ферзухин довольно потянулся.
18. Портвейн «Три семёрки»
«Тетрадочка при тебе! Отлично!»
Обстановка изменилась
Вечером, после работы, к Ферзухину зашёл Ромашкин.
— Как чувствует себя чрезвычайный и полномочный посол УКСУСа?
Посол энергично, щёлкнул пальцами и заверил, что чувствует себя превосходно.
— Ну, Ферзухин, рассказывай новости. Как Пётр Филиппович живёт?
Старые сослуживцы сидели друг против друга в мягких удобных креслах.
— Пётр Филиппович? — переспросил Ферзухин. — Отлично! Собирается новую реорганизацию провести п штат расширить. Кажется его план приравнять УКСУС к республиканскому министерству пройдёт! Обещал добавить в мой отдел ещё пять человек!
— Какие анекдоты в УКСУСе рассказывают?
Ферзухин оживился, загоготал:
— Ха-ха! Значит, так. Едет в поезде Вольф Мессинг. Который мысли угадывает. Поезд Москва — Одесса. Напротив Мессинта сидит…
Кто сидел напротив Мессинга, Ромашкин так и не узнал.
В дверь постучали. Ферзухин мгновенно сделал строгое, озабоченное лицо, небрежно бросил:
— Войдите.
В комнату вошёл… Чаевых.
Почтительно поклонившись, он спросил:
— Я вас не побеспокоил?
— А вы кто? — спросил Ферзухин, смерив вошедшего взглядом.
— Чаевых, заместитель начальника стройки по быту.
— Очень приятно. Присаживайтесь.
— Мне подождать?
Вы с товарищем беседуете?— Да, беседуем. Ну что же, дела и заботы у нас всегда… Но этот товарищ, — Ферзухин кивнул в сторону Ромашкина, — этот товарищ нам но помешает. При нём можно всё…
Слова «при нём можно всё», видимо, произвели на Чаевых сильное впечатление. Его глазки-щёлки удивлённо расширились.
Он присел на краешек кресла и положил перед собой тетрадочку.
— Вы здесь всем довольны, Юрий Иванович?
— В общем доволен, — ответил Ферзухин, откидываясь на спинку кресла. — Не зовите меня Юрием Ивановичем. Зовите просто, по-партийному, товарищ Ферзухин.
«Ну, Топорик вжился в образ, — подумал Ромашкин. — Здорово, чертяка, играет!»
— А что там наверху слышно? — поинтересовался Чаевых.
— Разное… — неопределённо ответил Ферзухин. — Проекты всякие… Постановления… Бюджет… Голова пухнет!
— Да, да, — посочувствовал высокопоставленному гостю Чаевых. — А у нас вы и отдохнёте.
— Отдохнуть? Хорошо бы. Только в моём положении никогда не отдохнёшь. Сидишь, пьёшь чай, а тут вдруг звонит эта…
— Вертушка? — подсказал Чаевых.
И она тоже… Все звонят. Вопросы… Согласования… И так далее. И тому подобное. И вообще. Ах!
Чаевых продолжал вести «подводную» разведку.
— А как товарищ Кристальный себя чувствует?
— Кристальный? Кристальный, как всегда, на посту…
— К нам, говорят, собирается?
— Он на месте не сидит, — уклончиво ответил Ферзухин. — Он всегда с народом.
— А у нас тут стройка в самом разгаре, — радостно сообщил Чаевых. — Жмём вовсю!
— Знаю. Докладывали.
— И как вы это оцениваете?
— Двояко… Есть плюсы, есть минусы…
На усталом лице Ферзухина было написано утомление от больших дел, и высокая государственная озабоченность, и ещё что-то невыразимо руководящее.
— Да, между прочим, тут у товарища киноаппарат отобрали, так распорядитесь, чтобы его немедленно вернули, — неожиданно сказал Ферзухин. — Что за порядки у вас? Люди снимают фильм о родном городе, а у них отбирают аппарат.
Чаевых удивился:
— Аппарат отобрали? Ай-яй-яй! По какому же такому праву? Нарушение… Конечно, нарушение. Не надо вам этим заниматься, товарищ Ферзухин. Я сейчас позвоню.
Чаевых сделал запись в тетрадочке, потом поднялся и подошёл к телефону.
Ромашкин ободряюще подмигнул Ферзухину: «Молодец, Топорик, продолжай в том же духе!»
Отойдя от телефона, Чаевых заверил Ферзухина, что ошибка будет исправлена и киноаппарат сейчас принесут.
— Может быть, поужинаем вместе? Выпьем что-нибудь, закусим, а? — предложил заместитель директора.
Ферзухин вопросительно посмотрел на Ромашкина. Тот кивнул: «Соглашайся».
— Поужинать — недурно, — сказал Ферзухин.
— Что будете пить — водку, коньяк? — спросил Чаевых.
— Ни то, ни другое, — ответил Ферзухин. — Слишком крепко. Я пью портвейн. У нас теперь так заведено. Если есть — «Три семерочки».