т.2. Проза и драматургия

Кондаков.Откачали?

Косавец.Да, конечно. Учителя, родители, милиция друзья, эта Лена К. В мини-юбке. Пластинки «Роллинг Стоунз» на полу. Все-таки профессия у нас с вами…

Кондаков.Да, не соскучишься.

Косавец.Рем Степанович, я хотел бы с вами поговорить.

Кондаков.Я догадался.

Косавец.Как?

Кондаков.Вы принадлежите к людям, которые, собираясь выяснять отношения, заранее переходят на «вы».

Косавец.Не замечал. А ведь правильное наблюдение! Ну хорошо, Рем, вернемся к предыдущей форме, но дело от этого не меняется. Я слишком устал и не гожусь для длинных вступлений и дипломатии. В общем, речь о твоем положении в клинике. Ситуация начинает нагреваться.

Кондаков.Не понимаю.

Косавец.Объясню.

^{Вошла Лариса.}

Лариса.Рем Степанович, готовить?

Кондаков.Готовьте.

^{Лариса ушла.}

Косавец.В общем-то, я могу уйти.

Кондаков.Почему уйти?

Косавец.Если нужно… Ну, хорошо, на этом мы остановимся попозже. Так вот. Я даже немного посплетничаю, что о тебе говорят в клинике. «Приехал Рем Степанович Кондаков, молодой, талантливый, красивый…» Приехал. Ну о твоих отношениях с Ларисой я не говорю. Меня это мало волнует. Дело молодое. Я и сам, знаешь, не монах. Да и Лариса, по моим сведениям, не из монастыря. Есть у вас что-нибудь или нет — не мое дело.

Кондаков (к залу).Косавец сделал паузу, для того чтобы дать возможность мне подтвердить или опровергнуть это, но я молчал.

Косавец.Пойдем дальше: молодой врач берет заведомо обреченного и безнадежного по всем статьям больного Короткевича и намеревается показать, что он-то его вылечит он-то покажет всем, как надо работать. Кому покажет? Тем, кто занимался Короткевичем. А им занимались и главврач Лидия Николаевна — два года, и завотделением Косавец, и другие коллеги. И все пришли к выводу, подтвержденному документально, что этот больной неизлечим. Но Кондакову, любимому ученику академика Марковского, наплевать на опыт старших товарищей. Когда с наскока у него ничего не получилось, он встал на путь авантюр. Рем, я специально говорю грубо, как на собрании, как предполагаемый оппонент.

Кондаков.Ну, зачем такие красивые слова? Оппонент, дискуссия! Можно прямей и грубей — персональное дело!

Косавец.Продолжим… Он берет со склада аппарат электрошоковой терапии и, пользуясь тем, что у больного Короткевича нет родственников, которые могли бы выступить против этого во многом сомнительного, а часто и бесчеловечного метода лечения, приступает к экспериментам на человеке. Ну как, убедительно?

Кондаков.Не хватает только деревянного стула с высокой спинкой, герба Российской Федерации над ним и двух скучных милиционеров — справа и слева от любимого ученика академика Марковского. Кстати, не такой уж я любимый. Я не принимал его слов на веру. За это он ценил меня. Ну это так, к сведению.

Косавец.Рем, ты знаешь, с чем ты играешь? Это может перерасти в подсудное дело.

Кондаков.Знаю.

Косавец.Я хотел тебя по-товарищески предупредить. На моих глазах уже дважды это было: летальный исход, приезжает следователь, «арестовывает» историю болезни, сдает ее на экспертизу. Кому в нашей области можно сдать на экспертизу историю болезни? Чуприковой и мне. Шефиня наша вечно занята. Значит — мне. Ты захочешь, чтобы я соврал? Нет, я не совру. У меня не получилось с семьей, но есть ребенок. Я не люблю свою профессию, но я — кандидат наук. Другим кандидатом я уже не стану. И я напишу: «Электрошоковая терапия, хоть и признана как некоторое средство, дающее в исключительно редких случаях определенный эффект…»

Кондаков.Это уже неправда! Статистики ты не знаешь!

Косавец.«…определенный эффект, является рискованным…»

Кондаков.Да-да, в том производстве, которым я занимаюсь, есть доля риска! Я бы хотел, чтобы этой доли не было. Но жизнь так ставит вопрос, что сам риск входит в условия задачи! Не рискуя, я вообще не решу ее. Правда, неизвестно, решу ли я ее, рискуя. Но по крайней мере, у меня есть шанс. Во всех других случаях я даже не имею надежд — надежд! — на успешный исход дела!

Косавец.Тебя никто не заставляет…

Кондаков.Заставляет!

Косавец.Кто?

Кондаков.Я. «Тетрадь клятв».

Косавец.Очень уж это, возвышенно, хороший мой.

Кондаков.Вот «хороший мой» — так не нужно меня называть. Не очень-то я хороший и не твой.

Косавец.Понимаю. Я не Лариса. И вообще эта история твоя…

Кондаков.Какая история?

Косавец.С Ларисой.

Кондаков.Не знаю даже, что сказать.

Косавец.А ты скажи просто, по-товарищески.

Кондаков.По-товарищески? Ерунда все это. Провинциальная выдумка. Нет никакой истории. Не о чем говорить.

Косавец.Рем, я к тебе хорошо отношусь.

Кондаков.Я понял.

^{Не прощаясь, Косавец ушел. Вошла Лариса.}

Лариса.Рем Степанович, я принесла бутерброды с сыром, с колбасой и лимонад «Буратино». Молодец я? Вы любите «Буратино»? Знаете, путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.

Кондаков.А мне кажется — через сердце. Лариса, а вы что — не замужем?

Лариса.Не стремлюсь.

Кондаков.Ну, а парень-то есть?

Лариса.Парень-то есть. Только такой…

Кондаков.Ненадежный?

Лариса.Телок. Ну, а по мелочам — на вечеринках сексуальные предложения довольно регулярно… процент приставаний на улицах незначительный, но все-таки имеется. Тут был один оригинал недавно… В магазине, в штучном отделе… Спички выбил и стоит за мной. Взял свои спички и прямо так это говорит, без дальних подходов: «Я тебя люблю». Не из наших ли, думаю, кто сбежал? Нет, оказывается, художник-реставратор по церквам.

Кондаков.Художники, они такие.

Лариса.А один человек уже три года ухаживает. Стихи даже пишет. Брошу, говорит, семью, и уедем с тобой, хорошая моя, в дальние края, где солнце светит. Подарки делает.

Кондаков.А вы?

Лариса.А я, Рем Степанович, жду вас.

Кондаков.В смысле?..

Лариса.Может, вы полюбите меня. В этом смысле.

^{Вошел Янишевский.}