Та, что правит балом

— Ты не задавалась вопросом, дорогая, почему ты до сих пор жива?

— Почему?

— Вот я и удивляюсь: почему? «Бабки» у ментов, документы неизвестно где, паренек отправился к праотцам, и где теперь всплывут бумажки, неизвестно. Хреновая ситуация, дорогуша.

— Что за бумаги?

— Понятия не имею. Но что-то очень ценное. Такое, за что не жалко отвалить сумасшедшие деньги. И это «что-то» было бы у нас, не будь ты такой дурой. — Он налил еще и уставился на меня своими рыбьими глазами. — Я ошибся в тебе, дорогая. Больно и горько сознавать это.

— Прекрати кривляться.

— Уже прекратил, — усмехнулся он. — Мальчик сказал тебе, зачем сюда явился? Нет? Уверен, что нет. Или выдумал что-нибудь сентиментальное: например, вдруг затосковал по тебе. Может даже, что ты ему по ночам снилась. Неужто угадал? Точно, угадал. Глазки-то как полыхнули. Я ведь говорил: мне твой паренек нравился, нашей породы. Орешин позаимствовал у хозяев не только кассету, но и некие бумаги, как теперь оказалось. И этих бумаг достаточно, чтобы изрядно испортить жизнь очень многим в этом городе. Бумаги Французу отдал сам Орешин, а кассету ты. О кассете мы знали, а про чертовы бумажки нет. Хотя были подозрения, были… Твой мальчик распрощался с кассетой, когда я его об этом попросил, но бумаги оставил себе. И несколько лет терпеливо ждал. Мы за ним все время приглядывали, но он вел себя образцово. А потом решил, что время пришло, и появился в городе. Ты ведь знаешь, зачем? Разумеется, знаешь. Чтобы договориться с Воропаевым, тот готов был заплатить сколько угодно за то, чтобы избавиться от конкурента, от серьезного конкурента. Француз вышел на одного человечка в его окружении, того самого, что потом исчез. Кстати, его нашли. Труп, разумеется. Отгадай, где? В канализационном колодце в Тихвинском переулке. Это совсем рядом с рестораном, где ты любишь предаваться порокам. Канализационный колодец место ненадежное, но когда нет выбора… Впрочем, я отвлекся. Француз не стал мелочиться и запросил миллион. И он бы его получил. Непременно бы получил, не вмешайся вдруг ты. Переговоры проходили в состоянии повышенной секретности, Воропаев опасался провокации. Француз был заинтересован в том, чтобы как можно меньше людей знали о них, и имел дело только с одним человеком, с тем самым Козыревым, что оказался в колодце. Когда ты появилась в баре, твой мальчик наверняка решил, что мы о его делишках пронюхали, и испугался. Контакты временно прекратил. Хотя я в тот момент еще даже ни о чем не догадывался. И знаешь почему? Я тебе верил. Думал, ты понимаешь, что в нашем положении чувства — непозволительная роскошь. Но ты, дура безмозглая… Кажется, я повторяюсь, извини, дорогая. Так вот, мальчик тебя подозревал, а ты лишилась последних мозгов и принялась демонстрировать свои чувства. И он тебе поверил. И начал безумствовать, что, впрочем, неудивительно. Меня самого иногда подмывает совершить что-нибудь героическое в твою честь. Француз решил все переиграть. И предложил документы Долгих, снизив цену ровно до половины, правда, потребовал тебя и твоего ребенка в придачу.

— И вы его убили, — сказала я с горечью.

— Нет, — покачал головой Ник. — Долгих вполне устроила предполагаемая сделка. Не спрашивай, почему он такой добрый, может, ему кровь надоела, а может, у него к тебе симпатия. К тому же деньги, которые потребовал Француз, для Долгих в общем-то пустяк.

— Он просто боялся, если вы попытаетесь убрать Павла, и документы могут оказаться у Воропаева, — усмехнулась я.

— Весьма вероятно, — кивнул Ник. — Главное, они договорились. Парнишка получил задаток и должен был отчалить за границу. Но он все же опасался подвоха и осторожничал. Оказавшись в безопасности, он должен был сообщить, где находятся бумаги и получить оставшиеся деньги. О деталях договора мне ничего не известно, но, думаю, они удовлетворили обе стороны. Однако был еще Козырев, который начал подозревать твоего Француза в нечестной игре. И мальчику пришлось с ним разделаться. Что смотришь, кукла? — усмехнулся Ник. — Он такой же, как все, не лучше и не хуже нас. И за приличные «бабки» был готов убить, глазом не моргнув. Что и сделал. Ему требовалось всего несколько дней на то, чтобы Долгих убедил Рахманова вернуть тебе сына, и он был уверен, что они у него есть. Даже если бы труп нашли, он считал, что эти несколько дней у него есть. Только после исчезновения Козырева Воропаев сообразил, что его водят за нос, и у вас на хвосте появились его ребята, которым ты продемонстрировала свои бойцовские качества. Не поверишь, я тобой восхищался.

— Вы следили за нами?

— В этом не было необходимости, но после исчезновения Козырева Долгих велел прикрывать Француза, чтобы он вместе с бумагами не оказался у Воропаева. Так что если бы ты не справилась, мне бы пришлось вмешаться. Знаешь, мне было очень грустно, детка, потому что тогда я уже понял: ты забыла, зачем я тебя отправил к Французу, забыла обо всем на свете. И не видать нам путевки в светлую старость. Отгадай с трех раз: кто упек дружка Рахманова в тюрьму? Впрочем, если напряжешься, и одного раза хватит. Правильно, твой Француз. Если бы ваш Тони узнал об убийстве, чего доброго мог кинуться к ментам. А так он был занят своими проблемами, и некоторое время Француз мог не беспокоиться. А потом уже мы начали прикрывать его. Кстати, он об этом знал, оттого и расслабился.

— Кто его убил, люди Воропаева?

— Нет, — покачал головой Ник. — Им нужны были документы, убивать в таком случае нелогично.

— Ты знаешь, кто убил? — сказала я, глядя ему в глаза.

Он опять покачал головой.

— К сожалению, нет. Трагическое стечение обстоятельств, детка, за что я уже получил нагоняй от руководства. — Он кивнул на потолок и хихикнул. — Человек предполагает, а господь.., у него на все свои планы. Когда вы устроились в той квартирке, я был уверен, что мои дорогие детки счастливо протрахаются все то время, пока Долгих уламывает сладкоречивого. А еще я считал, что ты для Француза лучшая охрана. Я-то думал, ты уже все поняла и держишь ситуацию под контролем. А ты… Ладно, опустим мое мнение на твой счет. Короче, я тоже малость расслабился и отправился в казино, принять душ и подкрепиться, оставив возле дома своих олухов. А их развели, как котят. Детка, там работали профессионалы. На первый взгляд, сплошные случайности, но на самом деле… — Он усмехнулся и покачал головой. — Тебе повезло, дорогуша, что ты отправилась в магазин, иначе в кровати было бы два покойничка. И давай без нытья, что лучше бы ты осталась там и все прочее… Может, ты сейчас и вправду так думаешь, но это чушь. Так что тебе повезло.

— Кто его убил? — вновь спросила я.

Ник опять пожал плечами.

— Я же сказал, не знаю. На твоем Французе грехов, как блох на собаке. Где-то, кому-то он дорогу перебежал, потому и сошел с дистанции у самого финиша.

— Ден должен знать, — вслух подумала я. — Он меня предупреждал.

— Гадюка? — усмехнулся Ник. — Не суйся к нему. А то все совсем плохо кончится. Для тебя плохо. Лучше подумай о том, в каком положении ты оказалась. «Бабки» у ментов. Долгих бумаг не получил…

— Ты думаешь, я знаю, где они?

— Я — нет. А что считают там… — он вновь устремил взгляд к потолку, — мне неведомо. В любом случае денежки придется отработать. Так что нас ждут трудовые будни. Побыстрее приходи в себя, и начнем искать эти чертовы бумаги, только уже для хозяев, дрянь ты моя беспросветно глупая. Менты еще долго будут таскать тебя на допросы и всячески действовать на нервы. Хорошо хоть убийство не пришили. Кстати, Рахманов подсуетился, не сам, но хорошего человечка нашел, вот тот в настоящее время с ментами и объясняется… Ты бы в самом деле меня пристрелила? — помолчав, спросил он.

— Не сомневайся, — ответила я.

Я не хотела верить тому, что он сказал, но знала: Ник говорил правду. Ту правду, которую я старательно прятала от себя, не желая замечать, не желая ее знать, даже думать о ней не желая.

* * *

В моих окнах горел свет. Я поняла, что там Машка, и устроилась во дворе, подальше от окон. Может, ей надоест ждать и она уйдет? Видеть ее не хотелось. Я вообще никого не хотела видеть. Она, как и Ник, считала Павла… Я так и не произнесла этого слова, ревела, размазывая слезы, и ждала. А свет все горел, и я в конце концов побрела в свою квартиру.

Машка сидела на диване, поджав ноги и положив голову на грудь Антону, который вроде бы дремал.

— Где ты была? — спросила она испуганно.

— Так, бродила по городу…

— Я звонила тебе.

— Забыла мобильный в машине. А вы чего здесь? Уже поздно. Антону завтра на работу.

— Я тебе борщ сварила, — сказала Машка. — Ты же совсем ничего не ешь.

— Я ужинаю у Виссариона.

— Зачем ты врешь? Ты там давно уже не появлялась. Он беспокоится, звонил мне.

— Просто сейчас такое время, когда хочется быть одной, — пожала я плечами.

— Давайте чай пить, а? — робко предложила Машка.

Мы молчали, и она торопливо прошла на кухню. Антон взглянул на меня и сразу же отвел взгляд, точно чего-то стыдился.

— Как вы себя чувствуете? — спросил осторожно.

«Что, интересно, он надеется услышать?»

— Хорошо, — ответила я.

— Вы… — промямлил он, — вам к врачу надо. У вас лицо дергается. Извините, — окончательно смешался Тони. Я кивнула, а он, собравшись с духом, сказал:

— Юля, я очень сожалею.., я.., я не знаю, что мог бы сделать, только чтобы все было по-другому.

— Перестаньте, — нахмурилась я. — Это он отправил вас в тюрьму.

Антон посмотрел мне в глаза и кивнул:

— Да, я знаю. То есть я догадывался… Я очень боюсь, что теперь вы сделаете что-то.., непоправимое.

— Не бойтесь, — усмехнулась я. — Человек такая скотина, ко всему привыкает. И я привыкну.

* * *

Дверь мне открыл охранник, высокий блондин, с которым мы уже встречались.

— Я хочу его видеть, — сказала я.

— Кого? — вроде бы удивился он, а я усмехнулась.