Таблетки от пуль (сборник)

Утром он снова взял лопату и вышел на улицу. Изо всех домов выходили мужчины с лопатами и, двигаясь по улице, стягивались в колонну. Хоак Гвин здоровался, перебрасывался фразами с друзьями и знакомыми, потом замолчал и, так же молча, дошагал до своей Ямы.

Сегодня Яма лишь намечалась в земле неглубокой впадиной — другие стояли в своих Ямах кто по колено, кто по пояс, а у кого-то торчала только одна голова. Вторая тоже была скрыта землёй. Но кое-кто, подобно Хоак Гвину, вынужден был начинать почти с самого начала. А Улой Торм вообще не смог найти свою Яму. Он бродил между копающими, сосредоточенно глядя себе под ноги, иногда взглядывал по сторонам — всё надеясь отыскать свою Яму. Но Ямы не было. Кто-то посматривал на него с испугом, кто-то — с сочувствием, кто-то злорадно, кто-то — и с ненавистью, а кто-то — печально, понимающе. Улой Торму предстояла нелёгкая жизнь. Хорошо ещё, если он вспомнит, как Начинать Копать Яму. А если нет? Тогда он попытается захватить чью-то. А чью? И возможные кандидаты, к которым каждый причислял себя сам, взглядывали на него с ненавистью. Все боялись за себя.

Хоак Гвин посмотрел на Улой Торма долгим взглядом, в котором было всё: и недоумение, и сожаление, и опаска, и понимание. И вопрос: почему? Почему вдруг Улой Торм не нашел сегодня свою Яму? Куда она делась? Но сегодня Хоак Гвин работал молча — впрочем, как всегда, хотя мог иной раз отложить в сторону лопату, подойти к соседу и перекинуться с ним парой фраз. А сегодня он никуда не отлучался от своей Ямы, иногда только взглядывал на бродящего Улой Торма, потом перестал делать и это, и всё копал и копал, споро выбрасывая наверх тяжёлый грунт, в котором преобладали голубые, синие, сиреневые и фиолетовые тона, скользил лёгким взглядом по серому порошку пыли, в который грунт превращался, едва пересекал невидимую границу края Ямы, и молчал.

К вечеру он закопался в полный рост и выбрасывал почву, держа лопату вытянутыми руками.

— Ого! — приветствовал его подошедший Поап Таш, — у тебя, наверное, глубже всех сегодня получилось… Вылезай, уже вечер.

Хоак Гвин остановился, вздохнул и вытер пот ладонью. В глубине тёмно-синей стены перед глазами вспыхивали маленькие золотистые и серебряные искорки, как бы подмигивали ему.

Поап Таш помог ему выбраться из Ямы, и теперь они стояли рядом, озирая всё Поле.

— Улой Торм смог Начать, — сообщил Поап Таш.

— Хорошо, — обрадовался Хоак Гвин, — значит, он останется с нами. — А потом подумал: почему хорошо? Почему этому надо радоваться? А если бы Улой Торм… ушёл? И словно ледяная струя сквозняка обвилась вокруг сердца. Потом она исчезла, и осталось лишь приятное тепло радости от того, что Улой Торм остаётся с ними.

— Роум Беш исчез, — продолжал Поап Таш. — И Яма его тоже.

Хоак Гвин почувствовал, как холодная ванна окунула его снизу доверху.

— Поглотила… — прошептал он. Поап Таш кивнул.

— Я не стал говорить этого слова — чтобы ты не испугался сразу, не замер. Уорм Пос замер. Он был рядом с Роум Бешем и, наверное, видел, как всё было. Яма сдвинулась с одной стороны и исчезла сразу по всей глубине.

— Так исчез Було Вон, — прошептал Хоак Гвин.

— Да. А Азан Пик был поглощен снизу — дно Ямы поднялось и заполнило его собой.

— Бурн Стера выбросило, из Ямы, — припомнил Хоак Гвин.

— Да. А Азан Пика поглотило. Труо Кла закрыло сверху, когда сомкнулись края Ямы. Говорят, он ещё кричал и стучал оттуда, пытался прокопать лопатой, потом замолк.

Они замолчали, вспоминая тех, кого поглотило за последнее время — за год? за тысячелетие? — Каждый день был похож один на другой, и время просто не имело значения. Важны были лишь Ямы, их надо было копать, каждый день, другого занятия не знал никто, и никто не искал себе другого. Зачем? Разве можно бросить свою Яму? Таких сумасшедших не было. Где брать Еду, если не копать Яму? А семья — жена, дети — что будет с ними? Нет, надо сойти с ума, чтобы перестать копать. Те, что бросали копать — они ушли, исчезли, о них забыли, оставшиеся помнили лишь то, что надо копать — чтобы жить, чтобы тебя уважали соседи. Пусть не со всеми порой удаётся перекинуться парой слов — пока идёшь в колонне от Ямы и к Яме — вечером и утром, но достаточно, чтобы они видели: ты здесь, ты рядом, ты снова идёшь копать свою Яму и с тобой всё в порядке. Иногда можно сделать перерыв, оставив лопату в Яме, обойти знакомых, поздороваться, обменяться новостями — что случилось за день и за ночь, — но лучше не высказывать особой радости или огорчения, всё надо воспринимать ровно, спокойно, беспристрастно. Может быть, от этого ничего и не произойдёт, но мало ли… Кто знает, почему вдруг утром исчезает Яма, и человеку приходится весь день искать её, а потом начинать копать новую, или пытаться захватить чужую — если забыл, как Начинать.

И те, которых поглотило — молчали ли они, или же пробовали высказать своё отношение к происшедшему или услышанному — говорили ли они что-то такое, непонятное? А может, ничего не говорили, а только думали. А может, и не думали. Может, это ни от чего не зависит — ни от разговоров, ни от молчания, ни от поступков, — а просто всё происходит чисто случайно, само собой. Значит, как себя ни веди, а ты не способен убежать от подобного — от того, что можешь днём исчезнуть вместе со своей Ямой, или утром не найти её. Или ночью жена придет с пустыми руками и скажет, что сегодня Еды не было. Лежи тогда и гадай, не спи — появится Еда на следующую ночь или нет? Такие случаи тоже бывали, хотя и очень-очень редко. Если Яма была в порядке, то Еда тоже появлялась в ней каждую ночь.

Хоак Гвин, хотя с ним пока и не произошло ничего страшного, тоже почти не спал следующую ночь. Прислушивался, как сопели детишки: как обычно, когда он пришёл вечером, они уже спали; и утром, когда он уйдет, они ещё будут спать, как ушла и потом вернулась жена — принесла Еду.

И не спал он почти всю ночь, но и спать не хотелось — утром встал бодрый, молча поел, погладил жену по голове и вышел, взяв лопату.

Сегодня Яма поражала обилием розоватых тонов и оттенков, с прожилками и крапинками, слоистых и сыпучих. На этот раз вкопаться глубоко не удалось — Яма получилась едва по пояс, может, чуть глубже. Он копал и копал, вгрызаясь в землю и лишь иногда, останавливаясь отдыхать, окидывал усталым взглядом знакомый ландшафт, думал: «А что там, за пределами взора? Там, где уже ничего не видно?»

День прошёл спокойно, ничего особого не случилось — вообще ничего не случилось, ничего не произошло, и даже Поап Таш, подойдя вечером, ничего не сказал. Новостей не было, все копали.

Вечером дома всё тоже прошло, как обычно. И ночью Хоак Гвин спал спокойно.

Утром начался хаос. Несколько человек не нашли своих Ям — но это ещё ничего, так бывало и раньше, и в конце концов всегда как-то улаживалось. Но произошло и то, чего никогда не было: появились незанятые Ямы. И неизвестно: то ли Ямы появились самопроизвольно, что было совсем невероятно, невозможно, немыслимо — потому что Ямы не могут появляться сами по себе, — то ли их хозяева просто не пришли сегодня утром. Но никто не мог сказать, кого из соседей сегодня нет — все как будто присутствовали, как всегда… Значит, произошло невероятное: Ямы появились сами собой, самопроизвольно, спонтанно, ниоткуда. Они были аккуратно ровные, неглубокие, одинакового серебристого цвета… Никто не хотел занимать их — даже те, чьи Ямы исчезли сегодня. Некоторые попытались захватить чужие — и хозяева выбрасывали их, почему-то не трогая, не поражая, а те с воем снова лезли и лезли в чужую Яму. Обнаружилось и несколько сумасшедших, пытавшихся засыпать чужие Ямы, да ещё при том, когда в них находились хозяева. Этих обездвиживали сразу же, и поставили потом у крайних Ям, лицом к светилу. Один — видно, совсем обезумев, — принялся засыпать одну из серебристых Ям. У него ничего не получилось: почва падала внутрь Ямы и исчезала, превращаясь в такую же серебристую пыль, что покрывала всё дно Ямы, но глубина её не уменьшилась. Этого не тронули, и он ушёл куда-то в сторону от деревни, бросив лопату.

К вечеру, однако, опять всё как-то успокоилось: все оставшиеся без Ям начали копать новые Ямы, но серебряные не исчезли, и продолжали сверкать в глаза, едва кто-то проходил мимо них. Поэтому проходящий, косясь, ускорял шаги. Что-то надвигалось. Хоак Гвин чувствовал, как его охватывает состояние тоскливого ожидания. И он знал, что другие испытывают почти то же самое.

Ночью, когда пришла жена, Хоак Гвин ощутил, что земля мелко-мелко трясётся. Тихо звенела посуда, раскачивались занавески, скрипела кровать… А, прислушавшись, ему показалось даже, будто из глубины земли доносится далёкий-далёкий глухой гул. Так продолжалось до самого утра.

Утром, придя на Поле, все остановились у его края, не решаясь ступить дальше.

Ям на поле не было. Ни одной. Вместо них вздымались из глубины земли разноцветные Холмы.

Все стояли молча, никто не решался начинать работу. Все это было так необычно… и всё же особых волнений никто не испытывал — будто все давно ждали чего-то подобного. К тому же Холмы были как-то узнаваемы — каждый из них находился в точности на том месте, где была Яма каждого. Но всё равно все стояли, как бы привыкая. Потом кто-то — Хоак Гвин не разглядел, кто, тот был слишком далеко от него — взобрался на свой Холм и принялся сосредоточенно копать, сбрасывая с него грунт. Тогда уже и остальные, подтянувшись и даже немного обрадовавшись, полезли каждый на свой Холм, и так же молча, как и всегда, погрузились в работу — принялись срывать вершину Холма лопатами, бросая вниз разноцветную почву, которая, едва достигая поверхности, рассыпалась в светло-серую серебристую пыль…