Табу на вожделение. Мечта профессора

И она почувствовала. Причем коротнуло ее в разы мощнее.

А виной всему был зомбирующий шепот Каримова:

— Кончай, девочка! Хочу, чтобы ты кончила! Я не остановлюсь, пока тебя не скрутит от кайфа! Не остановлюсь, даже если сюда кто-то войдет!

«Что? Нет! Боже, этот человек… безумен!»

Но ее собственное тело считало иначе. Оно буквально пело от восторга.

— А-а-а! — она торопливо заткнула себе рот, опасаясь завопить что есть мочи.

Внутри нее словно бомба взорвалась. В глазах потемнело. Конечности онемели. А промежность зашлась ошеломляюще приятными спазмами.

Придерживая Юлю под грудью, Марат принялся усиленно толкаться в ее кулак, хрипя бессвязно, точно одержимый:

— Сучка! До чего же ты сладкая сучка! Совсем рехнулся из-за тебя! Бл*дь…

Вздрогнув всем телом и стиснув девушку так, что затрещали ее бедные кости, Каримов ошпарил ее руку струей своего горячего вязкого семени.

И наступила тишина. Вцепившись в Попову, он молчал несколько долгих секунд, пока восстанавливал сбившееся дыхание. Затем медленно отстранился. Привел себя в порядок — снова вжикнула молния на его ширинке. А Юля все это время, страшась посмотреть ему в глаза, с первобытным ужасом взирала на свою ладонь.

Дрожащую. Покрасневшую. И… щедро залитую спермой.

Внутри нее все заледенело. Покрылось коркой льда.

«Как? Как я такое допустила?»

— Посмотри на меня! — встревоженный оклик.

Она не смогла. Не хватило мужества.

— Все нормально? — снова Серп. — Ты слишком бледная!

Судорожно втянув в себя воздух полной грудью, настойчиво игнорируя образовавшийся в горле ком, Попова прокаркала пересохшим горлом:

— Фу! Меня… кажется, меня сейчас вырвет!

И вновь тишина. Но такая, что громче любого крика.

Тяжелый вздох. И наконец:

— У тебя салфетки имеются?

Юля заторможенно кивнула.

— Да. В сумке.

Хрустнув позвонками затекшей шеи, Каримов направился прямиком к ее кровати. Извлек из женской сумочки упаковку влажных салфеток и вернулся обратно. Раздраженно схватив за локоть, он принялся молча очищать руку девушки от следов своего семени. Было видно, что мужчина едва сдерживается от гнева. От ярости, клокочущей в его крови. Напоследок Марат очистил и свои руки салфетками. Отправив использованный материал в мусорное ведро, он заговорил. Холодно. Отчужденно. С явной издевкой.

— Нет, мне все же интересно! А хлюпику своему ты так же говорила?

Обхватив себя руками, Попова зябко поежилась от его колючего взгляда.

— Какому еще…

— Бывшему! — гневный рык. — Мелкому ушлепку, с которым встречалась почти три года! Ты говорила ему так же, или он не был тебе противен? Куда он кончал? На тебя? В тебя? Или в стерильную салфеточку?

— ЧТО?

— Знаешь, при таком раскладе совсем неудивительно, что он ушел к другой!

Это было сродни удару. Сродни безжалостной пощечине. Не веря своим ушам, Юля ошарашенно уставилась на профессора и часто-часто заморгала, чувствуя, как на глазах выступают слезы. Ей было тяжело дышать — грудную клетку точно каменным булыжником накрыло. Сотрясаясь от гнева, она процедила лишь одно слово:

— Убирайтесь!

* * *

Каримов не сдвинулся с места. И вообще, весь его внешний вид говорил о том, что он в шаге от безумия. Что в любой момент сорвется и набросится на нее. Свернет шею или раздавит в своих объятиях. Но Юле было плевать.

Собственная обида, праведный гнев и шок навалились на ее плечи тяжким бременем. Сорвавшись с места, она пронеслась мимо него озлобленной фурией и, распахнув настежь входную дверь, завопила еще громче:

— Я сказала — убирайтесь!

Взгляд темно-карих глаз сделался острее битого стекла.

— Осторожнее, Попова! — предостерегающе. — Мое терпение не безгранично!

— Вон из моей комнаты! И… из моей жизни!

— Последнюю фразу повтори! — прозвучало раздраженно.

— Легко! — на эмоциях повысила голос. — Скатертью дорога! Катитесь!

Тяжело дыша и дрожа всем телом, Юля в очередной раз указала ему на дверь. И на сей раз ее гневная тирада возымела свое действие.

Надменно прищурившись, Серп зловеще оскалился:

— Сама придешь! И очень-очень скоро!

Он вылетел в коридор, едва не сорвав дверь с петель.

Злой как черт. Красивый как бог. Опасный как губительная радиация.

В ту же секунду на пороге нарисовались перепуганные Тоня, Эля и Нефедова. Последняя, уперев руки в бока, требовательно гаркнула:

— Что произошло? Что сейчас произошло?

Юля сама не знала, откуда силы взялись.

Но она смогла спокойно отрапортовать коменде:

— Все в порядке, Мария Егоровна!

— И это, по-твоему, в порядке? Ты хоть понимаешь, с кем так разговариваешь? Чем ты его так разозлила? Ой, святые угодники! Что же теперь будет?

— Все будет хорошо, — устало выдохнула Попова, — он сам виноват и очень скоро осознает это!

«Ведь… осознает же? Иначе мне… конец!»

Нефедова осуждающе поцокала языком:

— Ну, раз уж ты у нас такая смелая, что готова в одиночку против Каримова пойти, значит, сама с ним и договаривайся! А я рисковать своим рабочим местом и подставляться ради тебя… не буду!

— О чем вы, Мария Егоровна? — осторожно поинтересовалась Тоня.

В ответ прилетело возмущенное:

— Все! Прищучили нас за дисциплину! Вернее, за ее полное отсутствие. Я же как лучше хотела, всем помогала и навстречу шла, если уважительная причина имелась. А теперь никак! Работаем с сегодняшнего дня строго по уставу. Общежитие закрывается ровно в двадцать три часа. Кто не успеет вернуться к этому времени, будет сидеть в фойе до восьми утра. Вот так-то!

Эльвира и Тоня сокрушенно застонали.

А Юля… Юля просто схватилась за голову:

— Но как же, Мария Егоровна? Я же работаю! Мне… я… Боже!

— Значит, найдешь себе другую работу! — осталась непреклонна Нефедова. — Вы молодые, вас везде возьмут. А вот мне, даме предпенсионного возраста, лучше за свою должность попридержаться!

— Пожалуйста! Я умоляю вас! Мне нужна эта работа! Именно эта!

— Ничего не знаю и знать не хочу!

Не прощаясь, коменда вышла из их комнаты и прикрыла за собой дверь.

Попова в тот же миг рухнула на пол — ноги ее уже не держали.