Табу на вожделение. Мечта профессора

— Эй, ты чего? — ласково гладила по голове Тоня. — Успокойся!

Но девушка не могла успокоиться. Не могла.

Все наложилось одно на другое и нашло выход в глобальной истерике.

Слезы градом стекали по ее щекам. А в груди жгло будто каленым железом.

— Что мне делать? — скулила Юля, раскачиваясь в извечной позе горя. — Что?

Эльвира наполнила бокалы вином. Расположившись с ними на полу, протянула напиток обеим соседкам и заговорщицки подмигнула:

— Не плачь раньше времени, дорогуша! Мы поможем тебе!

— Это как же? — шмыгнула забитым носом Попова.

— На первом этаже есть одна комната, которая не попадает в объективы камер наблюдения. Только она. Одна-единственная. Торцевая. Парни случайно узнали об этом у одного из вахтеров и…

— Что «и»?

— Спилили решетку на окне! Она стоит там чисто для маскировки!

Юля уставилась на соседок зареванными глазами, все еще не понимая, к чему они клонят. Тоня задорно хихикнула, делая крупный глоток из своего бокала:

— Это наша тайная «дорога жизни». Если договоришься, парни будут впускать тебя через свое окно в любое время дня и ночи. Но не бесплатно, конечно. Придется им проставиться.

Попова стыдливо растерла слезы по своим щекам, осушая кожу.

— Правда?

— Стали бы мы тебе врать? — обиженно. — Работай себе сколько влезет!

«Господи, — возвела очи к небу, — спасибо!»

Облегченно вздохнув, девушка сделала крупный глоток из своего бокала.

Глава 24

— Нет, я тебя не понимаю! — сквозь сон до Поповой донесся приглушенный голос Эльвиры. — Тонь, ты бессмертная, что ли? Ты зачем Серпу соврала?

— А что мне оставалось? — сокрушалась вторая соседка. — У меня свидание сегодня вечером! Нет у меня времени готовиться к его завтрашней лекции!

— Сумасшедшая, да? — снова Эля. — Каримов и так лютует всю неделю! Сама знаешь, весь ВУЗ из-за него волком воет! У него по струночке сейчас не только перваши ходят — он решил все курсы за жабры взять! А тут ты со своим псевдо-отравлением! Совсем дура? Забыла, с кем дело имеешь? Ты хоть представляешь, что тебя ждет, если ты справку не добудешь?

Антонина тяжело вздохнула, а после тихо пробубнила:

— Нет, не забыла! И я по-прежнему панически боюсь его. Прямо панически. Но… остаться старой девой боюсь гораздо сильнее! Мне почти двадцать один, а я все в девственницах хожу! И от этого… чувствую себя ужасно! Ущербной себя чувствую! Мне нужно строить свою личную жизнь. Срочно!

— Ну что ты несешь? Ну какая старая дева? Ты себя в зеркале видела? Тоня, ты выглядишь, как девочка с глянцевой обложки модного журнала! Да на тебя парни слюной исходятся. И Денису твоему черной завистью завидуют! Но я действительно не понимаю, почему ты своего парня к себе не подпускаешь! Сама хочешь от девственности избавиться, но при этом хранишь ее, как величайшую ценность! Мне реально Дена жалко! Может хватит его мурыжить уже, а? Он же не железный, Тоня! Так нельзя!

— Вот больше и не буду! Держи за меня кулачки. Если сегодня у нас с Денисом дойдет до секса… нет, в этот раз я не струшу! Я пересплю хотя бы с ним…

— Хотя бы? Хотя бы! То есть о чувствах между вами речь не идет?

— Хватит, Эля! — тихо фыркнула Антонина. — Я все решу по ситуации! А что до Серпа… так я недавно кровь сдавала. У меня есть справка об освобождении на один день. В крайнем случае ей воспользуюсь!

«Опять Каримов! — мелькнула в голове недобрая мысль. — Кругом один Каримов!»

С грустью осознав, что больше не уснет (а так хотелось хорошенько вздремнуть перед рабочей сменой), Юля громко зевнула, потянулась в кровати и открыла глаза. В комнате царил полумрак. За окном уже стемнело.

— Можете больше не шептаться, — прокряхтела она, взяв в руки телефон, дабы свериться с временем и отключить будильник, — я уже не сплю…

Соседки виновато покосились в ее сторону.

— Извини! — скорчила виноватую рожицу Тоня. — Разбудили тебя?

— Все нормально, — Попова вновь жадно зевнула. — Мне уже пора вставать.

По сути, так и было. Юля проснулась лишь на пятнадцать минут раньше запланированного времени. Но ощущала себя так, будто весь день вагоны с углем разгружала. Сказывалась хроническая усталость и переутомление.

Рабочие смены давались девушке все труднее и труднее. А учеба…

Прямо холодок прошелся по ее коже при одном упоминании о ней.

«Плохо! Все очень-очень плохо!»

С того дня, когда она страшно разругалась с Каримовым и выгнала его из своей комнаты, прошла уже целая неделя. И выдалась она архисложной.

Во-первых, да — Серп действительно лютовал. Больше всех не повезло его собственным дипломникам и студентам, пишущим курсовые под его чутким руководством — вот уж с кого он три шкуры драл!

Таким требовательным и непреклонным Юля его прежде не видела.

Во-вторых, эта самая требовательность распространялась и на нее.

Вернее, на ее обязанности старосты. Обязанности, которых стало еще больше. Словом, проблемы у Поповой множились в геометрической прогрессии. Она дважды опоздала на его лекции. Дважды! Буквально на пять-шесть минут, и тем не менее. Учитывая тот факт, что после звонка он принципиально никого в аудиторию не впускал, девушке приходилось буквально умолять его о снисхождении на глазах у всей группы. К счастью, несмотря на всю свою суровость, в конечном итоге мужчина все же позволял ей остаться. И из-за этих поблажек на нее стали косо поглядывать другие студенты. Ведь подобных исключений он не делал больше никому.

«Плевать на них! — тяжелый вздох. — Пусть сами за себя унижаются!»

* * *

Что до всего остального… после случившегося между ними Каримов потерял к ней всяческий интерес. Он не смотрел на нее, как прежде.

Не искал взглядом. Да что там! С некоторых пор он ее вообще почти не замечал. Общался с ней будто через силу. Сквозь зубы. По необходимости. Держался холодно и отстраненно. Умом Юля понимала, что очень сильно обидела его. Но подойти и извиниться… нет, она не могла. Не могла, даже осознав в какой-то момент, что на самом деле не испытывала отвращения, увидев на себе его сперму. Это было… что-то другое. Примитивное. Чертовски волнительное. И пугающее до дрожи. В тот момент Юля просто растерялась. Переволновалась, вот и ляпнула первое, что на ум пришло.

А теперь… Будучи не в силах разобраться в самой себе, в своих странных эмоциях, и чувствуя в его присутствии лишь смятение и жгучий стыд, девушка всячески избегала общество Каримова.

Они оба друг друга избегали. И их обоих это более чем устраивало.

«Ну и ладно! — твердила себе всякий раз, когда он проходил мимо, даже не удостоив ее взглядом. — Ну и пусть! Он меня, вообще-то, тоже обидел!»

Но на душе от всей этой ситуации было гадко. Слишком гадко.