Таежная богиня
Шрифт:
Тряская дорога, перевалы, каменистые речки, комары, выхлопные газы автомашины чуть не отбили желание Виктора к путешествиям. Но когда на четвертый день вместе с группой ребят Виктор поднялся на гору Средний Басег и с нее увидел вздыбленную, пугающую своей дикостью землю, он был потрясен. Они, эта земля и он, были созданы друг на друга. Виктор уже точно знал, что это его будущее, его судьба.
Увидев еще более высокую вершину на севере — гору Ослянка, Виктор уже мысленно бежал к ней, разглядывая по пути все, что попадалось. А добежав до нее, следовал дальше и дальше, не замечая расстояния, забыв о времени...
После этой экспедиции Виктор по-настоящему заболел Уралом. Теперь он бросился к картам и документам, что притащил
Урал Виктор осваивал тщательно и последовательно. После Басег он каждый год продвигался все дальше и дальше на север. Старательно зарисовывал маршруты, шифровал на них особо интересные места. Не гнушался всем, что плохо лежало. А плохо лежали старинные вещи и предметы, хранившиеся в священных амбарчиках вогулов: монеты, женские украшения, древняя серебряная посуда, идолы, меха... Все, что он приносил из тайги, раскладывал и развешивал в своей комнатке.
Виктор чувствовал себя героем. Он точно слышал, как вокруг него ребята только и говорили о его очередном походе.
А между тем Виктор действительно был незаурядной личностью. Первыми походами он пытался доказать, что он сильный, смелый, что придет время и о нем заговорят, будут писать в газетах, ставить в пример... А почему бы и нет, если в свои неполные пятнадцать он в одиночку неделями бродит по тайге, морит себя голодом, карабкается по горам, тонет в болотах, ставит капканы, ловит и чуть ли не в сыром виде съедает свою добычу. В полные пятнадцать он выглядел взрослым.
На экспедицию Матвея Борисовича Гердова Виктор Мальцев вышел случайно. Голодный, страшно измученный скитаниями, он с радостью примкнул к геологам. Обогрелся, отъелся, а потом устроился разнорабочим до конца полевого сезона. Там он и заметил маленького вогула, который в очередной раз принес в лагерь геологов пушнину в обмен на продукты. Мужичка звали Прошкой Лаплахом.
Прокопий Лаплах был одиноким, без особых примет, маленьким, как большинство вогулов, и при деле. Он был приставлен к языческой святыни верхнего течения реки Сосьва — “священному капищу”, так сказать, по наследству. За этой святыней в свое время наблюдал и его отец, дед, а до них еще кто-то из их рода Выдры. Вот и Прокопий, где бы ни был, чем бы ни занимался, главное свое назначение — наблюдателя за святыней — должен был помнить всегда, даже во сне. Однако еще в молодости, посетив лагерь одной из первых геологических экспедиций, он попробовал спиртное. Попробовал и полюбил настолько, что был готов отдать за него все на свете.
Прошка с детства слышал от взрослых о свойствах спирта, но когда влил в себя этот огонь, то испугался, заметался, хватая ртом воздух, заливая его ледяной водой. Потом успокоился. А вскоре почувствовал себя настолько легким, что... оторвался от земли, поднялся в воздух и медленно поплыл. Он летал над своей тайгой, над болотами и озерами. Летал над горами. Ему было просторно и весело. В такое время уходили заботы, ни о чем не думалось, была безграничная радость, было счастье!..
От стариков Прошка слышал, что подобное “лётное” состояние наступает у сильных шаманов в момент камлания. “Значит, — думал пьяный Прошка, — когда я выпиваю, то становлюсь немного шаманом. Или вместе с этим жидким огнем в меня вливается всемогущий дух самого Мир-Суснэ-Хума — за Миром смотрящего?”
Однако ощущение счастья после выпитого алкоголя продолжалось недолго. Уходил хмель, уходили легкость и веселье... А следом возвращались все прежние заботы. Они обрушивались на голову неожиданно, разом, как сваливается снег с потревоженной ели. И возвращались в более мрачном и безысходном виде. Дела были запущены, разлажен привычный ритм жизни. А внутри Прошки росла бездонная пустота, которая хотела, требовала, скребла, вопила и торопила его заполнить
ее новой порцией мнимого счастья.Потеряв голову, Прошка бросался на поиски алкоголя. Просил, умолял, ползал в ногах, приносил и вываливал в обмен все свое сбережение в виде добытых шкур, приготовленной на зиму рыбы, мяса...
И это длилось до тех пор, пока алкоголь был доступен. Заканчивался полевой сезон, и Прошка после длительной ломки успокаивался до следующего сезона.
Так и произошло, когда поблизости встала геологоразведочная партия под началом Матвея Борисовича Гердова. На этот раз Прокопию не повезло. Дисциплина в партии была поистине армейской. Помимо дисциплины был строжайший учет всего, и снаряжения, и продовольственных припасов. Сам начальник Матвей Борисович ежедневно проверял и перепроверял все по описи.
Прошка метался. Он никак не мог понять, почему начальник партии никак не хотел менять пушнину на спирт. Душа у Прошки горела. В первый же день он принес в лагерь геологов целый мешок беличьих и заячьих шкурок. Результат предложенного обмена был нулевой. На следующее утро он раскладывал на кухонном столе уже соболиные и горностаевые шкурки. И снова никакой реакции. Прошка еще больше заволновался. Он стал снижать своему товару цену. Однако Матвей Борисович лишь мотал головой и выпроваживал охотника из лагеря, запрещая тому и впредь приходить со шкурами в обмен на спирт. Он и своим подчиненным строжайше наказал ни в коем случае не давать вогулу спирта, объясняя это тем, что у коренных северян нет иммунитета к алкоголю, что всего один глоток делает их сразу хроническими алкоголиками. Но, как известно, чем строже указ, тем слаще его нарушение.
Уже через день пьяный и счастливый Прошка ввалился к геологам с почти пустой бутылкой спирта. Он был веселый и жалкий в своем опьянении. Не скрывал, как и за что он добыл столь долгожданный продукт. Гердов тут же уволил своего снабженца, отправив его на большую землю. А Прошку предупредил, чтобы тот больше на глаза ему не показывался.
А вогул продолжал летать и быть великим, пока не закончился спирт и его вновь не затрясло. На этот раз Прошку ломало гораздо сильнее, чем прежде. Он мучился, горел, его выворачивало, пустота внутри требовала хотя бы пару глотков... Он перебирал в голове все возможные варианты добычи спирта у геологов, поскольку другого источника не было. До ближайшего поселка было почти сто километров. Да и там водка или вино — редкое явление.
Прошка терялся в догадках. Он понимал, что должен же быть такой товар, от которого начальник не откажется, и он получит свое долгожданное счастье. Думал, думал и... Неожиданно Прошку подкинуло и словно сдуло с топчана. На ходу неуклюже влезая в малицу, он улыбался от предвкушения скорого результата — долгожданного опьянения.
Он вспомнил пустое, на его взгляд, занятие начальника — ежедневное рисование. Как-то заглянув через его плечо, Прошка поразился, как ловко у начальника получалось изображать камни, кусты, воду, зверей и птиц... Но Прошка не мог понять, зачем тот все это рисует. Может, он любит все нарисованное, раздумывал Прошка, помня, какими теплыми и добрыми становились глаза начальника, когда тот изображал скалы, деревья, траву...
Тут Прошку точно молнией полоснуло! В святилище, за которым он много лет наблюдал, среди различных даров и пожертвований лежали два рулона, на которых тоже были нарисованы реки и деревья, горы и звери, и много-много непонятного, но красивого. Прошка не раз разворачивал эти рулоны и любовался рисунками.
Маленький вогул несся на священную гору, в глубоком разломе которой и находилось древнее вогульское капище. Начальнику понравится, стало быть, он обязательно согласится на обмен одного из рулонов на спирт. Потом Прошка постарается вернуть этот рулон обратно, но это потом, потом, потом... Сейчас главное — раздобыть побольше спирта. У Прошки опять засосало в желудке и изо рта потекли слюни от предвкушения скорого праздника.