Таежная богиня

Ноги продолжали идти, унося его в глубину провала. С каждым шагом свет становился плотнее и гуще. Матвей уже ничего не видел. Через несколько шагов туман рассеялся, открыв удивительное пространство, в центре которого в кресле с высокой спинкой сидела женщина. У Матвея мелко задрожали ноги. Женщина сидела неподвижно в царственной позе. Ее голова была высоко поднята, а глаза закрыты. Матвей увидел вокруг сплошную стену черных гор, над головой звездное небо. Откуда-то доносились тихие и печальные голоса людей. Все это было в высшей степени непонятно и страшно!

Человеческие голоса окрепли, слились в сплошной стон, ноги Матвея подогнулись, и он рухнул на колени. И в этот момент веки женщины дрогнули и стали подниматься. Едва они приоткрылись, как на Матвея хлынул поток яркого зеленого света. Этот свет ударил его, ослепил, оглушил, смял, припечатал к земле.

Потом, когда Матвей проснулся, он так и не смог вспомнить, что было дальше. “А может, все это мне не снилось?!” — думал он.

А ручеек этот стал для ребят настоящим открытием. Его водой они умывались, обтирались, стирали, готовили еду и чай. Вода была поистине волшебной: удивительно вкусной, снимала усталость, быстрее обычной закипала, залечивала царапины и раны, прекрасно мылилась и приносила необыкновенные сны. Напившись вечернего чая, ребята торопливо укладывались в палатке, поскольку во сне у них сбывались мечты, они видели то, что хотели.

Каждый раз, залезая в спальник, Матвей волновался, как перед свиданием. Поэтому засыпал не сразу. А когда перед ним возникала женщина в изумрудном свечении, он не мог понять: это уже сон или нет?

Увидев эту женщину впервые, Матвей вспомнил сказ Бажова “Хозяйка Медной горы”. Но с каждым разом он все более убеждался, что его “изумрудная женщина” ничего общего с подземным миром не имела. Она была земная, скорее лесная, таежная. Ее высокие острые скулы, длинные, чуточку раскосые глаза с загадочным прищуром напоминали внешность восточной женщины.

Уже на следующую ночь, при втором “свидании”, Матвей смог рассмотреть ее. Перед ним было то, о чем можно лишь догадываться, необыкновенное, божественное и строгое, до боли близкое и бесконечно недосягаемое. Нерусское, но земное, человеческое, не придуманное, но безупречное и недоступное. Перед Матвеем, казалось, была сама Красота!

Матвей просыпался, продолжая спать. Что-то делал, говорил, работал и все время думал о Ней. В свободное от работы время Матвей брал альбом и уходил вверх по речке. Ежедневно он вносил коррективы в черты лица своей “изумрудной” женщины, с радостью открывая для себя все новые и новые нюансы. Но он не мог удовлетвориться нарисованным. Матвей был в отчаянии. В каждом рисунке чего-то не хватало. Он искал, находил, добавлял, но снова был недоволен. Пока не попробовал менять углы нанесения штрихов после акварельной подготовки. Когда “многослойная” технология дала наконец эффект объемного изображения, Матвей воспрял духом и с азартом продолжил экспериментировать. Для большего эффекта оживления рисунка он стал использовать свет от свечи, лучины, солнца. И здесь появились некоторые успехи. Но Матвей не успокаивался и продолжал искать дальше.

Гердова всегда считали странным, а тут в горах он еще больше замкнулся, настораживал ребят постоянной задумчивостью и сосредоточенностью. Он много рисовал, но никогда не показывал, не делился мнением, не спорил и не настаивал. После необычной встречи с вогулкой, которая совершила над ним какой-то странный языческий обряд, Матвей вообще ушел в себя. У него появились какие-то удивительные качества. Он не тонул в болотах, его не кусали комары, он никогда не испытывал голода, усталости, недомогания.

Поэтому его скоропалительная и в высшей степени странная женитьба, которая произошла вскоре после получения диплома, ошеломила всех, кто его знал.

После возвращения с практики у него, помимо страсти к рисованию, появились еще два увлечения — изучение вогульского фольклора и... разглядывание девушек. Причем последнее было опять-таки странным и необычным. Он не просто молча посматривал на девушек, заглядывая им в глаза, он что-то искал в них, пытаясь вспомнить забытое. Он, казалось, все время сравнивал их с кем-то.

Бурные события после защиты дипломной работы закрутили Матвея. Праздничная, разгульная атмосфера новеньких, с иголочки горняков — инженеров-геологов коснулась и его. А довольно симпатичный, интересный, необычный юноша с дипломом в кармане и талантом художника заинтересует кого угодно, если в его глазах — желание любить.

Матвей действительно изнывал от ожидания обжигающих чувств, от переполнявшей его нежности. Он созрел, определился и был готов к любви. Матвей понимал, что его “изумрудная” женщина не просто вымысел сознания или обыкновенная мистика, в самой глубине души он верил в ее сверхъестественное происхождение. А начитавшись мифологической литературы и сопоставив с тем, что видел, Матвей определился — он встречался с прекрасной и неповторимой, божественной Калтась-эквой! — верховной матерью-богиней! Которая являлась женой или сестрой самого Нуми-Торума — верховного бога всех манси. Что она Земная мать, праматерь всех духов, хозяйка и волшебница северной тайги и гор. Калтась-эква всегда молода и красоты необыкновенной.

...Уже в конце выпускного вечера рядом с Матвеем оказалась шустренькая, быстроглазая хохотушка Вика, первокурсница с их же факультета. Веселье продолжалось почти до утра. Что и как было дальше, Матвей не любил вспоминать, а может, действительно не помнил.

Когда Матвей проснулся, то сначала услышал привычный перезвон внизу, на кухне, потом почувствовал запах свежей выпечки. Хоть голова и была залита свинцом, он все же улыбнулся, радуясь, что дома, что дикие оргии выпускного позади. Однако когда открыл глаза и попытался подняться — его охватил ужас! Скосив глаза, он похолодел. Рядом лежала вчерашняя хохотушка!

Матвей был готов провалиться сквозь землю. Девица крепко спала. Он порывисто сел и уставился на неожиданную находку. Широкое, мятое лицо, пухлые губы, разбросанные по подушке волосы, наполовину выбеленные перекисью водорода, перегарочный “выхлоп”... Матвей осторожно приподнял одеяло — девица была совершенно голой. Катастрофа!

С минуту, просидев истуканом, Матвей тряхнул головой, вяло встал, оделся и спустился с чердака. Мать суетилась у плиты.

— Мам?! — жалко улыбаясь, Матвей развел в стороны руки, дескать, что тут поделаешь, моя работа. Казни.

Маргарита Александровна выпрямилась, повернулась к сыну и, с печальной укоризной покачивая головой, покрутила у виска пальцем.

— Ох, Матвейка, Матвейка, какой же ты дурачок! — вытирая руки о фартук, почти шепотом проговорила мать. Ее глаза быстро наполнялись влагой. Она подошла к Матвею и, обняв его за шею, тихо заплакала, как плачут при безвозвратной потере.

Через месяц Матвей женился, а еще через восемь месяцев у него родился сын Никита.

Вика, Виктория и после замужества осталась веселой и беззаботной. Она забросила учебу. Матвей зарабатывал много. Кроме того, в начале семидесятых он вошел в группу первооткрывателей крупного месторождения платины на Северном Урале, за что ему выделили двухкомнатную квартиру почти в центре Свердловска. Виктория была в восторге. Теперь чуть ли не каждый вечер она была готова посещать театры, принимать гостей или ходить к внезапно появившимся многочисленным знакомым. А Матвей работал. Приезжая домой, он, к огромной радости жены, забирал сына и увозил его в Сысерть к бабушке.

Матвей долго не обращал внимания на многозначительные взгляды, намеки, а порой и откровенные уверения соседей по дому, что его Виктория, мягко говоря, погуливает. Но проверять у него не было ни желания, ни времени. Он работал как одержимый. Да и Урал держал. Часто по месяцу, а то и по два он не появлялся дома. А когда приезжал, забирал сына и тут же уезжал к матери.

Как-то тихо и незаметно они с Викторией оттолкнулись друг от дружки и поплыли своими путями-дорогами. Матвей почти перестал появляться в квартире, а Никита все дольше жил у бабушки, пока совсем не остался.