Таганка: Личное дело одного театра

Ответьте нам. От этого много зависит»

(Александр Потапов, г. Тамбов)^[799].

Поддержка зрителя

На вопрос «Чем был для Вас Театр на Таганке?»^[800] А. Е. Бовин ответил так: «Осажденной крепостью, которую надо защищать».

Из ответов на вопросы анкеты к 25-летию Театра на Таганке.

Расскажите о Вашей первой встрече с Театром на Таганке.

«Спектакль „Павшие и живые“ должны были играть в помещении театра им. Маяковского… И вновь очередной запрет и приказ растащить декорации.

Пригрозили милицией. И мы „восстали“…

Помню, как не только молодежь, но и старики стояли, сжав кулаки, готовые идти на баррикады и драться…»

Чем был для Вас Театр на Таганке?

«Нагие поколение, те, которых сейчас называют „шестидесятниками“, хорошо помнило войну. Но на фронте мы по малости лет не были. Так вот, Таганка во времена застоя была нашим, фронтом».

В. Т. Логинов, историк.

Поддержать театр готовы были и многие зрители. В 1978 году, после публикации в газете «Правда» очередной разносной статьи о театре^[801], агроном Н. Быков писал Ю. П. Любимову:

«У Вас огромное Дело жизни^[802] — не реагируйте болезненно на выпады столь безосновательные! ‹…› Это все так глупо, ничтожно по сравнению с тем, о чем говорит Ваша „Ревизская сказка“ или „Мастер и Маргарита“. ‹…› Публицистика и лирика пронзительны в Театре на Таганке. Из зала выходишь не убаюканным, но мобилизованным на реальную борьбу с повседневным злом…» (Письмо от 3 февраля 1979 г.)^[803].

Сказанное Быковым можно воспринять как абстракцию в духе советского времени. Однако «борьба с повседневным злом», о которой говорит зритель, могла принимать и вполне реальные формы. Выходило так, что отстаивать приходилось сам театр. Особенно активны зрители были в том, что касалось защиты спектакля о Владимире Высоцком. Когда в очередной раз эта работа театра была запрещена к показу (это произошло после прогона 31 октября 1981 года), энтузиасты из МИФИ (Московского инженерно-физического института) составили обращение к студентам с просьбой поддержать спектакль «Владимир Высоцкий».

Авторы этого письма сравнивали положение Таганки с ситуацией, которая сложилась вокруг театра В. Э. Мейерхольда в 1928 году (тогда ГосТИМ^[804] поддержала общественность, и театр просуществовал еще десять лет), и возмущались действиями чиновников:

«Так же, как нынешние чиновники от искусства с удивлением рассуждают о невежестве тех, кто травил Маяковского, Пастернака и других, а сами в то же время не признают творчества выдающихся современников, так и в будущем новые чиновники будут удивляться насчет теперешних, не замечая очередного будущего гения. ‹…› История иногда повторяется. ‹…› Мы считаем невозможным сидеть сложа руки и молча наблюдать, как разрушается один из лучших театров, оказавший такое влияние на нашу театральную современность. Театр Любимова должен жить! Мы предлагаем обратиться с письмом в Центральный Комитет нашей партии, в редакции центральных и московских газет, в Союз писателей, ВТО. Мы обращаемся ко всем комсомольцам, студентам, сотрудникам института, к тем, кто любит и ценит театр, кто верит, что его можно сохранить, с призывом встать на защиту театра, выразить свою поддержку и подписать письмо — говорят авторы обращения»^[805].

Широкой кампании тогда не получилось. Спектакль «Владимир Высоцкий» отстоять не удалось — в конце концов, его было разрешено показывать только два раза в год: в день рождения и в день смерти поэта. Тяжелые испытания ожидали весь театр.

Заключение

Конечно, история Театра на Таганке не закончилась в 1980-е годы. Но мы сознательно остановились именно на этом рубеже; взяли тот период жизни театра, когда он, как и другие советские театры, существовал в рамках единой системы государственного контроля за искусством.

Приходя на спектакли, зритель мог подумать, что тиски советской цензуры Таганке совсем не мешали — настолько сильным, необычным, даже ошеломляющим казалось то, что делал этот театр. Но, узнавая подробнее, чего стоили руководителям театра, актерам, даже его друзьям, вышедшие спектакли, понимаешь — настоящее искусство «прорастало» в тоталитарной системе, как пробивается трава сквозь асфальт.

И тут парадокс. Ведь не в любую, даже самую демократическую, эпоху появляется нечто такое, что переворачивает с ног на голову и искусство, и мышление людей. Почему это произошло в Театре на Таганке?

История Таганки давно стала легендарной, «обросла» мифами. Это театр политический, театр без актера. Здесь процветают диктат режиссера и произвольное прочтение классической литературы.

Казалось бы, многие мифы уже должны быть развеяны. Хорошо известно, какую плеяду замечательных актеров вырастил Театр на Таганке, какие тут работали художники и композиторы, как много значил для театра Давид Боровский.

И «политическим» этот театр тоже не назовешь. О нем, скорее, говорят как о «поэтическом». В репертуаре Таганки прочное место заняли стихи. И другие спектакли здесь строятся по законам поэзии — на емких метафорах. Даже постановки, сделанные по заказу, по силе художественного решения не уступали лучшим спектаклям театра, вспомним «Мать» и «Что делать?».

Менее известно, что многие спектакли Ю. П. Любимова рождались в творческом сотрудничестве с самыми разными людьми — актерами, учеными, музыкантами, писателями… Наконец, только внимательный зритель и опытный читатель оценит, с каким вниманием относились в театре к литературному материалу, даже когда шли на самые смелые эксперименты.

Чтобы понять, что же все-таки происходило в Театре на Таганке, мы обратились к сохранившимся документам, говоря языком советской эпохи, к «Личному делу» театра. Читая документы, мы старались делать только самые необходимые, непосредственно вытекающие из них выводы. Нам хотелось, чтобы остальные выводы сделал читатель. С этой же целью некоторые документы мы помещаем отдельно — в Приложении к книге.

От режиссера

Искусство театра лишь тогда вызывает живое эхо, когда оно рассказывает о самом волнующем и насущном.

Откровенно смеясь над тем, что нас возмущает, и утверждая со всей искренностью то, что нам представляется правдивым и честным, мы стремимся, чтобы каждый наш спектакль не оставлял людей равнодушными к жизни общества.

Однако быть правдивым — это высокое мастерство. Искренность дается лишь благодаря граненой технике. Потому каждый спектакль, каждый поиск того, как «мысль разрешить», неотделим для нас от поисков современной эстетики. На наш взгляд, в образном языке сцены должна найти выражение та конденсированность событий, которая характерна для нынешней жизни. Театр на Таганке тяготеет к поэзии, с ее насыщенностью образами и щедростью воображения, смелыми сопряжениями далекого и близкого, исторического и интимного.

Пастернак называл метафору «скорописью духа», мгновенным и сразу понятным озарением. Мы также ищем метафорические, наиболее действенные приемы для выражения своих мыслей и чувств и рассчитываем на творческую активность зрителя.

Художественное своеобразие — не оригинальничанье, а жизненная необходимость. Ромен Роллан был прав, когда предостерегал художника: «Если тебе нечего сказать — молчи!»

Но как будет говорить тот, кто не знает, как сказать то, что ему хочется?

Косноязычие в искусстве может обернуться пародией на те идеи, которые таким образом высказываются, так же, как буквальное перенесение реального явления на сцену может обернуться ложью.