Таганка: Личное дело одного театра
Шрифт:
Или не быть…
«В любимовской трактовке трагедии есть смятение и огромный накал чувств, но нет гамлетовских сомнений. Герой пылает гневом против мира, где „быть честным — значит, по ходу вещей, быть единственным из десяти тысяч“»[170].
«В Эльсиноре живут деловито и осмотрительно. Придворные подслушивают и подсматривают, за занавесом вечно кто-то прячется, телохранители Клавдия привычно цепким взглядом всех обшаривают, могильщики торопливо, с оглядкой, сплетничают о дворцовых новостях и ловко вбивают гвозди в струганый гроб Офелии. Все завалены делом по горло. ‹…›
Король, каким его увидел режиссер, вовсе не похож на традиционного
„Гамлет“. Полоний — Л. Штейнрайх
В спектакле Любимова не нужно быть Гамлетом, чтобы понять: „век вывихнут“. Каждому в Дании приходится решать: быть или не быть? Вслед за принцем датским, отделенные от него только занавесом, Клавдий, Полоний и прочие на все лады задают себе этот вопрос. ‹…›
Клавдию не доставляет никакого удовольствия выслеживать и отравлять. ‹…› Он убийца не по призванию, а по долгу службы. Гамлета приходится уничтожить в интересах дела.
Жизнь в этой Дании — хорошо организованная мышья беготня, люди вполне заурядны»[171].
«…Полоний, главный королевский советник, …в исполнении актера Л. Штейнрайха …показался мне необычайно знакомым, и я мучительно вспоминал, где же я все-таки видел такого человека.
Ба, да ведь это, с позволения сказать, наш современник: вот именно в таких роговых очках, моложавый и благообразный, действует и сегодня зарубежный хлопотун, политический интриган и сводник, порхающий между столицами и тайно устраивающий свидания президентов и диктаторов»[172].
«Гамлет». Офелия — Н. Сайко
«Офелию не впервые лишили поэтического ореола, но впервые в исполнении Н. Сайко роль была так просто объяснена. Офелия живет в пугающем мире, ей страшно. Боится отца — жесток; боится брата — вспыльчив; боится Гамлета — непонятен. Маленькая мышка, которая хотела бы проскользнуть сквозь прутья мышеловки, но не решается. Нераспустившийся цветок, сломанный стебелек, успела ли она Гамлета полюбить?
Вряд ли. Когда из глубины сцены с раскрытой книгой в руке выходил погруженный в чтение Гамлет, Офелия, ухватившись за край занавеса, провожала его робким и растерянным взглядом. Она сама не знает и не узнает, — кто она ему? Даже этой малости, даже первого проблеска чувства Офелии не дано. Режиссер настаивал: играет не она, играют ею ‹…›. Грубым толчком Полоний выталкивал дочь навстречу Гамлету, и Гамлет печально ее приветствовал: „Офелия! О радость! Помяни мои грехи в своих молитвах, нимфа“. А нимфа „косноязычно“ лепетала плохо заученную реплику: „Принц, были ль вы здоровы это время?“ Мгновенно оценив ситуацию, Гамлет ерническим тоном, низко кланяясь, ответствовал: „Благодарю: вполне, вполне, вполне!“ Весь диалог с Офелией Гамлет-Высоцкий вел, отлично сознавая, что перед ним — подставная фигура, марионетка политического театра Полония, что говорит она с чужого голоса, и потому Офелию не щадил. Легко разгадывая ее игру, Гамлет измывался над неудачливой актрисой. Поток его глумливой речи время от времени прерывался холодным рефреном: „Ступай в монастырь“»[173].
Гамлет, который многое знает
«Шекспировед Л. Пинский писал, что едва ли не главная особенность Гамлета, главное отличие его от Ромео или, допустим, от Лира в том, что Гамлет — „знающий герой“. ‹…› После встречи с Призраком Гамлет знает практически все: кто убил отца, чем грешна мать, кто таков Клавдий, на чем держится власть.
Гамлет-Высоцкий
все это знал много раньше, задолго до встречи с Тенью.Ему было давно известно, что он живет среди тонущего в фарисействе, изолгавшегося и прогнившего мира. Слушая рассказ Призрака, он сокрушенно и утвердительно кивал головой. ‹…› Он догадывался. Он чувствовал, что „век вывихнут“, а „связь времен“ распалась.
В сцене с Призраком Гамлет мимоходом роняет: „О, мои прозренья!“ Обычно этой реплике большого значения не придавали. Для Гамлета-Высоцкого она — ключевая. ‹…›
Центральный для Высоцкого монолог „Распалась связь времен“ повторялся трижды в трех различных версиях перевода (Кронеберг, Лозинский, Пастернак): Гамлет подыскивал единственные слова, чтобы уяснить свой долг, свою миссию…»[174].
Из сценария спектакля:
[После встречи с Призраком]
Гамлет
Гораций, много в мире есть такого,
Что вашей философии не снилось.
Загадок полон мир не нашего охвата.
Но к делу. Вновь клянитесь, если вам
Спасенье мило, как бы непонятно
Я дальше ни повел себя, кого бы
Ни пожелал изображать собою,
Вы никогда, меня таким увидев,
Вот эдак рук не скрестите, вот эдак
Не покачаете головой, вот так
Не станете цедить с мудреным видом:
«Кто-кто, а мы…», «Могли б, да не хотим»,
«Приди охота…», «Мы бы рассказали…»,
Клянитесь, никогда не намекать,
Что обо мне хоть что-то вам известно.
Ладонь на меч! Клянитесь!
А дальше, господа,
Себя с любовью вам препоручаю.
Все, чем возможно дружбу доказать,
Вам Гамлет обездоленный исполнит
Поздней, даст бог. Пойдемте вместе все.
И пальцы на губах — напоминаю.
Век вывихнут. Век расшатался. Распалась связь времен
[175]
.
Зачем же я связать ее рожден!
Клавдий
Век вывихнут. Век расшатался.
Распалась связь времен.
Полоний
Век вывихнут. Век расшатался.
Распалась связь времен.
Гамлет
Век вывихнут. Век расшатался.
Распалась связь времен.
(Эльсинор. Комната в доме Полония.
Входят Полоний и Рейнальдо.)
Полоний
Век расшатался…
Вот деньги и письмо к нему, Рейнальдо.
«Для этого Гамлета „Быть или не быть?“ не философская проблема. В его устах это вообще не вопрос, а восклицание, имеющее вполне житейскую интонацию: как быть? Как бороться с Клавдием и окружающим его растленным миром?»[176]