Таинственные превращения
Шрифт:
– Девочка была сама не своя, будто предчувствовала несчастье, – подхватила мадам де Праз, – и попросила у меня разрешения спать в будуаре. Я взяла ее к себе в постель и вскоре заснула от переутомления.
– Но ко мне, – вмешалась Жильберта, – сон никак не шел. То ли постель казалась мне узкой, то ли меня мучила духота, то ли терзали дурные мысли. Я боялась пошевелиться, чтобы не стеснить тетю, и до рассвета пролежала с открытыми глазами. Под маминой дверью я видела светлую полоску от ночника. В доме было очень тихо.
– Я спала крепко, – сказала графиня, – но при первых лучах солнца вскочила с постели с тревожной мыслью: «Мари, вроде бы, не спускалась. Значит, Жанна не позвала
– Вы спохватились, где рептилия? – нетерпеливо спросил Морейль.
– Да, но не сразу: какое-то время, часа два, мы находились в шоковом состоянии. Позже выяснилось, что тварь исчезла. Отсек ее пустовал. Она проскользнула сквозь прутья решетки, поскольку щели оказались шире, чем положено. Серпентарий оборудовали наскоро и не учли нормы безопасности. Месье Лаваль был великим исследователем, но в житейских вопросах, как многие ученые, не видел дальше своего носа. Когда ему сообщили, что черная рептилия сбежала, его как током ударило. Он внимательно осмотрел руки и ноги бедной Жанны. На большом пальце левой руки невооруженным глазом был заметен укус, и все выглядело как месть Лавалю за те пытки и унижения, которым он подвергал змею.
– Что же вы предприняли? – нахмурился Морейль.
– У меня случилась истерика, и не только из-за гибели сестры: я боялась, что опасная тварь, вырвавшись на свободу, не ограничится одним нападением и умертвит всех нас. Я переживала и за сына, и за племянницу. Гюи запаниковал, не зная, где искать змею: в парке, в оранжерее, в доме? Когда он немного оклемался, мы начали осматривать спальню Жанны, но рептилии там не было, зато мы поняли, как она вползла и выползла. Ей помогло…
– …окно? – перебил Морейль. – Приоткрытое окно?
– Именно, – кивнула Жильберта. – В металлических ставнях имелись прорези в виде сердечек. Очевидно, змея проникла в комнату через одно из них. Горел ночник, отверстия были хорошо видны в темноте, и змею привлекли эти светлые пятнышки.
– На стене были шероховатости?
– Не в том дело, – объяснила мадам де Праз. – Стены дома украшает столетний плющ со стеблями толщиной в древесный ствол. Массивные ветви обрамляют окна, и одна из них находилась на расстоянии менее фута от «сердечка». Змея, похоже, обвилась своим туловищем вокруг ветки и просунула голову в отверстие.
– Как она спустилась в комнату? – допытывался Жан.
– Метнулась по ставне вниз, оперлась о шпингалет окна, который я опустила перед сном, чтоб не скрипела рама, потом скользнула на стул, с него на ковер и подползла к руке, свесившейся с постели, – такова моя версия, – ответила графиня.
– Да, – согласился Морейль, – вполне логично. Но не было ли других отверстий, через которые змея пролезла бы в спальню?
– Никаких, – подтвердила Жильберта.
– Может, через вентилятор?
– Исключено.
– Сквозь отдушину?
– Там установлена решетка с частыми прутьями.
– Камин?
– Он плотно закрыт металлическим экраном.
– Крысиная нора?
– У нас аккуратный дом. Грызуны нам не докучали.
– Двери?
– Мама любила жить на первом этаже, – пояснила Жильберта. – Высота, даже незначительная, вызывала у нее дискомфорт. Чтобы чувствовать себя в безопасности, мама велела установить на обе свои двери – одна вела на галерею, другая в будуар, – железные
засовы. Дверь в будуар, с тех пор как там ночевала тетя, не запирали: кого нам бояться? Между моей и маминой спальней раполагался только будуар. Дверь на галерею, через которую помещения первого этажа сообщаются со всем домом, находилась вблизи маминой постели и всегда была на запоре. Возле мамы на прикроватном столике лежал железный прутик, которым она при необходимости открывала дверь, не вставая с постели. Я собственноручно задвинула засов перед сном и лишь утром отперла дверь, бросившись за отцом. Значит, в ту роковую ночь мама не вызывала горничную и не отодвигала щеколду, чтобы впустить Мари. Получается, что и змея не проникла бы в спальню со стороны галереи, – дверь до утра оставалась запертой. Щелей в ней нет, все герметично.– Еще раньше, чем вы ее заперли, – возразил Жан Морейль, – змея могла вползти в комнату и свернуться где-нибудь под кроватью.
– Мы разбирали эту версию, – отозвалась мадам де Праз, – но я и Жильберта покинули спальню в половине десятого, а садовник Эжен, делавший вечерний обход оранжереи с серпентарием, видел черно-белую тварь на ее привычном месте в отсеке за решеткой в половине одиннадцатого.
– Отсюда следует, – заключила девушка, – что змея выскользнула из клетки между половиной одиннадцатого и часом ночи.
– Почему именно часом ночи? – усомнился Морейль.
– Как раз в это время мамочка обычно просыпалась и звала Мари. Но в ту ночь этого не произошло: похоже, мама уже скончалась.
– Не более чем предположение, – помотал головой месье Жан. – Меня смущает тот факт, что змея выползла назад из «сердечка».
– Полностью с вами согласна, – оживилась мадемуазель Лаваль. – Я сразу сказала тете и папе, что, по-моему, рептилия только проникла в дом через отверстие в ставне, а убежала через одну из двух дверей за те ужасные два часа, которые протекли с момента нашего пробуждения до той минуты, как мы бросились искать змею. Когда мы с тетей утром вбежали в комнату и увидели маму мертвой, змея, вероятно, пряталась где-нибудь поблизости: в углу, под кроватью или за шкафом. Меня до сих пор кидает в озноб при этом воспоминании.
– Что произошло потом, Жильберта?
– Мы были в отчаянии, а змея словно испарилась. Несколько дней и ночей мы ее искали: сдвинули мебель, сняли со стен деревянные панели, исследовали водопроводные трубы, заглянули в печи, выкурили дымом калориферы, зацементировали все отверстия. Парк мы обшарили пядь за пядью, деревню и лес обошли во всех направлениях. Увы, никаких результатов. По-моему, все это изначально не имело смысла, если учесть, что змея могла сбежать через земляные норы, дупла деревьев, скрыться в траве и так далее. Существуют тысячи мест, где пестрая рептилия останется незамеченной даже в статичном состоянии, а движется она с такой скоростью, что нам никогда ее не догнать и не перехитрить.
– Я искренне сочувствую вам.
– Спасибо. Мне пришлось туго, ведь я была еще подростком тринадцати лет. Мамина смерть произвела на меня такое гнетущее впечатление, что меня увезли из Люверси, казавшегося мне адом. Мне повсюду мерещились змеи, да и до сих пор не отпускают галлюцинации – вы сами в этом убедились.
Жан Морейль выслушал дам с живейшим вниманием, поборов свою привычную рассеянность.
– Змею вы так и не поймали? – грустно уточнил он.
– Нет, – тяжело вздохнула Жильберта. – Не исключено, что она до сих пор в Люверси, ибо змеи, как я читала, живут по сто лет. Однако я не вернусь туда ни за какие сокровища. Я люблю это поместье, Жан, люблю наш дом и парк. Мне хотелось бы снова там очутиться, но я не могу, пока не найдется змея-убийца, живая или мертвая.