Так навсегда!
Шрифт:
Олег Юрьевич с невыразимым сочувствием поглядел на агитатора. Я украдкой хихикнул. Ну еще бы: человек водителей автобусов-то за низшую касту держит, а тут вообще по рельсам, да в подземелье… сейчас он переучится, десять раз. На трамвай бы еще предложил.
— До «Савеловской» хотите доехать? Поезда-то ходят уже, я махну, чтоб вам двери открыли…
Поезд и в самом деле выкатился из тоннеля и со скрежетом остановился.
— Конечно! — воскликнул я, но Олег Юрьевич незаметно одернул меня за рукав.
— А вы с нами поедете?
— Не, у меня тут еще дела есть…
— Ну тогда мы тут обратно выйдем. С Наступающим, дядя!
— Ага, пацаны, спасибо, ну и вас!..
— Чего не поехали-то? — спросил я у
— Да ну его нахер! — воскликнул тот и взглянул на меня как на балбеса. — Может, он маньяк какой! Посадит в поезд и привет… Или он здесь сажает, а там менты стоят, принимают…
В юбилейный, стотысячный раз я согласился с доводами Олег Юрьевича. Действительно, двое поддатых школьников — отличный улов. Вернее, двое курсантов. Вернее… ну вы поняли, короче.
Но все равно — чудеса вокруг! И то, и другое, и это… И, наверное, теперь все сложится хорошо. Оно и так, конечно, неплохо — но еще лучше! И у «Спартака» — тоже. И, может быть…
И все сложилось. Чудо — оно, в конце концов, на то и чудо, чтобы не понимать, а просто верить. И видеть. И никакому фантасту вовек не выдумать такого сюжета. Как влетает мяч, в самую паутину и притирочку, и над руками незадачливого вратаря Чанова, с точностью до миллиметра, не выше и не ниже, чудо, чудо чудесное, и малая, самая малая его частичка, но все-таки — она оттуда, с пустой станции, пахнущей штукатуркой, глоточком и «Явой-явской»… И частичка эта — моя.
Осень
…Олег Юрьевич позвонил тогда ближе к вечеру и сказал:
— Н-ну все… Пришла повестка, п-приехали. Да-авай тогда, шестого числа подтягивайся, проводишь, все как п-положено…
Я еще спросил:
— Олежек, а почему шестого? Вроде рабочий день еще? Нет, мне-то все равно, я в любой день приду… Но седьмого — как раз был бы праздник… со слезами, так сказать, на глазах?
И он пояснил:
— И-идиоты, у меня повестка прям на восьмое, прикинь! Мне ж перед «покупателем» надо т-трезвым предстать… ну, хотя бы более-менее! Он, конечно, небось сам будет косой еще! Но мне-то надо в нормальном виде быть — иначе скажет, что это за водила такой, на бровях… Ну, придешь?
— Ну конечно — приду…
«Ну вот и все…» — подумал я. Ну вот и все. Тут как раз в прошлой главе встал вопрос, когда же мы вырастаем, — ну вот, пожалуйста. В том числе и тогда, когда теряешь друзей… не навсегда, конечно, всего на два года, чай, не в космос и не в одиночное кругосветное плавание, и давно ожидалось, ну, не давно, но уж месяц, как восемнадцать годков лауреату стукнуло, пора бы, и все равно неожиданно — но все-таки, все-таки. Кто там его еще знает…
Я вспомнил, как заваривалась вся эта каша. Как сумрачным январским утром мы собрались в военкомате, жизнь уже тогда начала разбрасывать нас по «путягам», «технарям», другим школам и прочим весям, но тут собрались опять все вместе, сбились своей «грядкой» где-то на казенной банкетке в углу, исподлобья поглядывая на кучки будущих возможных сослуживцев, сели вместе, как когда-то, и уже казалось — какое-то бесконечное количество лет тому назад… «Привет!» — «Здорово!» — «Ну как дела!» — «Да все в порядке, путем, понемногу!» — «Вот и молодца! А помнишь, тогда…» И как тогда в туалете в буквальном смысле слова вручную вытягивали шкета Воронина перед финальным замером в медицинском кабинете: ниже скольких-то там сантиметров — и прямая дорога в мужественный подводный флот, а это уже три года бесперебойной службы, тут и два-то — целая вечность, а уж три… И все-таки, как ту репку, — вытянули! И он вышел тогда на воздух, выдохнул…
Нет, правда, заходишь в кабинет самого главного товарища районного военного комиссара, ноги разворачиваешь под уставным углом согласно нарисованному на полу профилю, и чувство такое, будто с тебя уже мерку под будущие сапоги снимают, а он восседает
такой перед тобою на возвышении, как сам Господь Бог за престолом, и пищишь чего-то, рыбой хватая воздух…— Четче доклад, товарищ допризывник!!! Что вы как баба…
— Та-а..рищ… по ваш… прибыл…
— В каком полку служили?!!!
Нет, ну в смысле — не «служили», а собираетесь. И ты ему так робко — дескать, не отрицая ни в коем разе саму соль и суть возврата священного долга… но, если честно… я бы вот ракету какую мог изобрести… или там боеголовку какой-нибудь сокрушительной, несусветной мощности… да я вообще, если честно, уже наполовину студент… а он как рявкнет громоподобно, как на самом Страшном суде:
— Настоятельно рекомендую вам, товарищ допризывник, задуматься о высшем ВОЕННОМ учебном заведении!!! Вы меня поняли?!!! Пшел вон…
Во-от… и сейчас опять вздрогнул!
И Воронин тоже вышел, отдышался, перекурил на крыльце под истошный визг какой-то невероятно полногрудой майорши, а ведь разъясняли ему тогда, и товарищи, и учителя, не говоря уж о предках: Димыч, завязывай! Аукнется потом, ты и так от горшка, на подлодке-то в дальнем походе без всплытия — куда будешь бегать курить, а?! В туалете, как в школе, прятаться? Но теперь — можно! Вот он, штамп — не пыли, пехота!
А потом окончательно пришел в себя и высказал Олег Юрьевичу витавшее в воздухе общее консолидированное мнение:
— Пьяный, вот честно тебе сказать по совести — ты дурак. С твоим-то заиканием, эта, Мишань, как оно это по-умному зовётся… логоневроз, да! У тебя же в карте с первого класса все записано, ну помычал бы перед врачихой сильнее, я не знаю, ну матери бы сказал, добавила бы денег куда надо… Ну на хера тебе эта армия сдалась?! Тут вон, посмотри вокруг — люди за такой диагноз душу продают, вон, видишь, жирный стоит в том углу, да, вон тот, в майке полосатой — вообще под недержание косит, и ничего, не стесняется, не ссыт… ну в смысле — наоборот! А ты?!
Но Олег Юрьевич все упрямо повторял свое давнее:
— Д-да ладно, Дим, ну чего там… Сейчас с третьим классом, а вернусь уже с первым, и категории все откроют… Думаешь, мне на автобазе этой сраной быстрее сделают? Все идут, и я иду… Я что, не мужик, что ли…
Да мужик, мужик, кто бы спорил. Говорю же — последний романтик…
Мы редко виделись последние года полтора. Ну там десятый класс, потом выпускные, вступительные, первый семестр, первая сессия, то да сё. И Олег Юрьевич завершал свое профессионально-техническое, и в самом деле устроился на какую-то автобазу, скоротать оставшуюся вольницу… Это маленькому тебе кажется, что ничего нельзя, то уроки, то заболел, то мать куда не пустит — но уж зато когда вырастешь и сам себе хозяин… Но все получается. Потому что в детстве проблемы решаются просто: тебя кормят, а ты есть не хочешь, глаза закрыл — ну вроде как и нет тебя. А становишься большой, и вроде все теперь можно — да понеслось. И все на бегу, так, случайно, на минутку…
— О, здорово! Ну ты как?
— Да вот, нормально все вроде… экзамена только еще два, послезавтра первый, а я не садился даже еще!
— А я это… На базу устроился. Прикинь, ну чуть ли не «помощник водителя» записали! Ну как может быть у водителя помощник! Это ж не машинист какой! Тут или едешь, или нет…
— Ну а этот, который…
— Который?
— Ну, у которого ты «помощник»?
— Такой дурак — ты бы видел! Все меркнет. Сам с какого-то глухого села вообще… Знаешь, как он позавчера сказал?
— Как?
— Колёсья! Не, можешь себе представить — «колёсья»?!!
Нет, не могу представить. Я, если честно, с тех пор так всегда и говорю.
— Ну это… давай, выйдем, что ли, вечером, посидим, возьмем чего?
— Олеж, вот честно: вот реально «прозрачный», а экзамен этот сразу в диплом идет, тут каждый час дорог…
— А-а… ну, мне на самом деле тоже завтра с этим куда-то ехать прям с утра… с «колёсьями».
— Ну давай, ладно, потом как-нибудь созвонимся!
— Ага, ну давай!