Так навсегда!

— Стоп, я вспомнил! — сказал Олег Юрьевич. — Там от пристани трамвайчик водный ходит, прямиком до Речного порта. Раз в час, по-моему, но лучше посидим, подождем. А может, и повезет. Давай — поднажали!

И действительно — поспели почти к отплытию! Денег, правда, с нас слупили — больше, чем пятачок за регулярный общественный транспорт. То ли по десять копеек с носа и десять за велосипед, то ли пятнадцать за все вместе, а про велосипеды бабка-кондукторша просто подняла крик, что они в проходе якобы людЯм мешают, хотя народу было не много, — короче, интегрально дефицит бюджета составил минус один вафельный стаканчик мороженого. Но оно того стоило! Сидеть на палубе, свежий бриз, эта самодвижущаяся галоша, как может, режет носом набегающую волну, скоро дома, вечером футбол — что еще нужно? Да ничего.

…Этим летом как раз всей семьей совершили от Речного увеселительную прогулку, детям колу и жаренную смешными рожицами картошку, и жена любезно согласилась побыть за рулем на обратном пути, и тоже плывем, и «это, дети, кола для взрослых» в руке, и ветерок, и бриз, и тоже, в общем, желать чего-то большего — гордыня, грех и жлобство… и Митька спрашивает:

— Пап, а о чем ты думаешь?

— Да, в общем, ни о чем, сынок… и так хорошо!

На самом деле я думаю о том, чтобы в твоей (и Глебовой, конечно) жизни случились такие дни, про которые ты будешь помнить, даже став в три раза старше… просто не знаю, как сказать.

И каждый октябрь теперь на Перепечинское кладбище, самый жуткий, кажется, московский погост, и ревут над головой самолеты, взлетая и садясь, и не дают упокоения тем, кто уже никогда никуда не полетит и даже не пойдет…

— Пап, а это был твой друг?

— Да, сынок. Да…

Но вернемся на борт безымянного буксира каботажного плавания, паркующегося где-то на задворках Северного речного порта. Матросик, тоже очевидный «турист», в тельняшке и прилипшей к губе сигарете, кинул швартовочный канат, с грохотом положил деревянный трап, и мы сошли на берег. Оставалось совсем чуть-чуть — форсировать район Химки-Ховрино, и вот она — родная улица!

Настоящие приключения начинаются зачастую тогда, когда кажется, что все приключения уже позади.

Тут, конечно, читатель, знакомый с прикладной топографией северо-запада Москвы, непременно воскликнет: «Какого же рожна вы не поехали через Водный напрямик к родной Платформе?! Так ведь гораздо короче! И неужели вы успели позабыть, чем закончилась тогда ховринская экспедиция коллег из Б-класса, а ведь там не зеленые пацаны были, достаточно упомянуть Евгения Чернова в их числе?!!»

Да вот такого рожна. Через платформу-то мы возвращались уже тысячу раз. Да и Олег Юрьевич неустанно повторял, что настоящие дальнобои всегда едут оттуда иной дорогой, нежели туда… ну, с поправкой на тот ветер, разумеется, что в России не так уж много мест, куда вела бы хоть одна дорога, но все же… и уже показалось вдали между домов Шоссе, рукой подать… Как вдруг — вылетели откуда-то. Числом до мотопехотного полуотделения. Ну, собственно, беда-то была невелика.

— Давай, во дворе тогда встретимся! — весело крикнул Олег Юрьевич, врубил пятую и тут же скрылся где-то за горизонтом, увлекая за собой двоих, на мою долю выпало трое, видать, не таких быстрых, и я…

Не знаю как, Москва не Питер в этом плане, хвала Провидению, и отыскать тупик в ее хрущобных дворах довольно непросто — но вот как-то отыскал. Не вполне верно оценил задворки универмага, распластавшегося у подножья трех башен, — ну, я вообще везучий. И, лихо заложив «полицейский разворот», горе-путешественник изготовился к дальнейшим изгибам Судьбы.

То есть не так уж чтоб все выглядело катастрофично. Эти трое, если приглядеться, не особо мощно сложены, вряд ли старше меня, да и я хоть и на спаде формы, но пока все же от пика недалеко. С другой стороны, неизвестно — может, к ним кто и еще на подмогу подтянется… велик, может, и не отнимут, но попортить могут… Эх, говорили же нам — катайтесь вокруг дома, куда вас все время тянет и рвет, и сигнал был тогда в Отрадном, явно Свыше… Но, видимо, и принимающая сторона испытала некую задумчивость. Сразу, во всяком случае, не прыгнули.

Далее произошел стандартный обмен протокольными любезностями (из стенограммы по соображениям цензуры удалена вся эмоциональная часть и оставлена строго содержательная. — Прим. ред.):

— Э, ну ты чё тут, а?!

— А ты сам чё?

— Не, ну ты чё ваще, а?

— А ты сам ваще чё?

Все-таки установившийся вербальный контакт — это уже было неплохо.

— Не ну ты чё — ты чё тут ваще делаешь-то?!!

— Тебе-то чё — да ничё!

— Да ты вообще откуда такой борзый взялся???!

Правду говорить легко и приятно, тем более что больше все равно сказать было нечего. Я неопределенно махнул рукой в сторону родного микрорайона. Трио нападающих дружно поворотили башни в указанном направлении — и взгляды их нежданно побледнели:

— Так ты чё… Сусанинский, что ли??!

Я посмотрел. Вид на многоподъездную шестнадцатиэтажку, возведенную три года назад в самом истоке улицы Ивана Сусанина, открывался прекрасный. На самом деле многочисленные в нее переселенцы своими порядками и обычаями как раз внесли разброд и смуту в стройные ряды сусанинцев. Но в текущий сезон сила все еще пребывала с ними, и лишний раз упоминать их имя всуе не рекомендовалось никому.

— Так ты сусанинский, что ли? У меня там брата позавчера от… (нанесли определенные лицевые повреждения, скажем так).

Да, получивший повреждения брат — это был Аргумент…

— Не, не, не, — замотал головою я. — Не сусанинский. Рядом. Но мы с ними в контрах.

В контрах, напомню я тем, кто вдруг позабыл, сусанинские были, как махновское Гуляйполе — абсолютно со всеми. Но недостаточное знание собеседниками тонкостей и подводных течений нашего «бассейна», отделенного от Ховрина полуостровом протезного завода, сыграло в мою пользу. «Аттаканте» с нескрываемым уважением посмотрели на персонажа, представляющего интересы конфессии, враждующей аж с самими великими и ужасными сусанинскими. Вступать или нет с ним в фулл-контакт либо товарно-денежные отношения — требовало дополнительных мозговых усилий и четкой оценки возможных последствий. Для усиления эффекта я потеребил рукав милицейской рубашки, которую мне подарил отец и которую я часто надевал на выездные мероприятия в соответствии с принятой среди питомцев «Дзержинца» модой. Примерно так в следующее десятилетие особо одаренные граждане будут класть на заднюю полку автомобиля серую фуражку органов правопорядка.

— Ладно, — наконец-то сформулировал свою мысль старший. — Мы с братом и еще там пацанами послезавтра поедем им жестоко мстить… Пойдешь с нами?

Я облегченно вздохнул и заверил, что в названный день просижу у окна как Аленушка у пруда с картины Васнецова и все глаза прогляжу ожидаючи — не идет ли кто мимо, чтобы нанести сусанинским суровую и неотвратимую вендетту! И уж если кто пойдет — тут же встану в их самые первые ряды.

Засим инцидент можно было считать исчерпанным. Пора было переходить к теплой процедуре прощания. Вернее — расставания до послезавтра.

— Ну ладно, — сказал ведущий. — Чего бы такого у тебя отобрать?

Ах-ха-ха — нашли дурака! «Трезвый, пустой, денег нет», как гласит табличка все у тех же дальнобоев. Мы же как разведчики — в глубь вражеской территории налегке, без малейших опознавательных знаков. Двадцать копеек было на мороженое — так и те ушли бабке-вонючке с плавучей галоши. Я же говорю — везучий!

— А насос есть у тебя? Ты не бойся, мы же послезавтра вернем, когда приедем! Нам колеса подкачать надо.

— Не, нету.