Так оно бывает (Юмористические рассказы и сценки)
Шрифт:
– А этот - как обогащается?
– А чаевые. Думаете, пустяки? Ему кто - двугривенный тык! Кто гривенничек; кто - четвертачок... Шебуршенко ему фамилия. Запишите тоже! А если его попросишь пальто принять или там дверь открыть, он бурчит: "Швейцаров на вас нет!"... Как же - нет, если он сам и есть швейцар?! Вы посмотрите штатное расписание: швейцар Шебуршенко - прямо так и значится... Дальше идем: уборщица тетя Нюша Харина. Грубит тоже почем зря. Ты ей: "Здравствуй, Нюша!" А она: "Ну, здравствуй, склочница!"... Какая я ей склочница?! Или: "Опять наследила ножищами! " У меня, если хотите знать, ноги - тридцать шестой размер... даже - тридцать пять с половиной, а она... Нет, вы про нее тоже запишите! Та-ак... Кого же
– Позвольте, но это их обязанность: пояснять посетителям...
– И при обязанностях можно себя вести приличнее! А то - юбки у них живота и то не прикрывают, сапожищи - по самые коленки... топ-топ-топ по залам... Глаза бы мои не смотрели!
– Вы знаете, это как-то мало конкретно...
– А может, вам такие вертихвостки нравятся?
– Брызжейкина посмотрела на меня испытующим взглядом. Ее похожие на пуговицы глаза не двигались больше двух минут. Затем она вздохнула и сказала: - А теперь давайте дальше... Кто у нас остался еще? Ах, да - эти, ну, музейные служители. Между прочим, я сама тоже числюсь музейной. Но до меня еще надо обговорить Фисакову Ирину Амосовну: спит на работе. Так вот приладится на своем кресле в уголке и - дрыхнет. Многие посетители даже пугаются, какой она храп выдает... Ей-богу! Хрррр-хрррр-брбрбр... Вы съездите, послушайте.
– Стоит ли ехать из за одного храпа?
– Не-ет, у нас не только храп... у нас чего только нет! Например, в соседнем зале от Фисаковой дежурит Лапченко Вера Герасимовна. Она, знаете, не только не спит, а наоборот: во все свой нос норовит сунуть! Которые до нее не касаются дела, и те обсуждает!
– Получается у вас: кто спит - нехорошо, а кто не спит - тоже нехорошо...
– Не придирайтесь, товарищ! Вы отлично понимаете, что я хочу сказать!.. Теперь: служи-тельницы Бубукина, Ихтышева, Чечевицына - ну, эти, видите ли, не желают поддерживать мое заявление...
– Какое заявление?
– Да о безобразиях же! У нас в музее безобразий - полно, я же вам битый час открываю глаза, а вы не хотите понять!
И тут меня осенило. Я закивал головою и заявил:
– Вполне с вами согласен. Ваш музей лучше всего закрыть! Да-да!
Брызжейкина выпучила глаза. Нижняя челюсть у нее отвалилась.
– Как, то есть, "закрыть"?..
– произнесла она с испугом.
– А я куда же денусь? Мне еще до пенсии знаете сколько лет?..
– А вы перейдете в другую организацию.
– Да что вы!.. Кто же меня возьмет при такой характеристике?!
– А вы думаете, у вас характеристика будет... тово... не слишком хорошая?
– Ужас! Ужас, что они мне понапишут!
– Но согласитесь, если весь коллектив у вас такой нездоровый, какой же смысл оставлять всех на месте? Мы добьемся, чтобы разогнали...
– Кто вам позволит?!
– завизжала вдруг ретивая воительница за правду.
– Да я на вас, вы знаете, чего и куда настрочу... вы у меня... я вас...
Брызжейкина, сгребая свои бумаги, совала их поспешно в сумку. Теперь она просто рычала:
– Придумал тоже! "Закрыть"! Да я тебе так закрою, что ты своих не узна...
Я нашел в себе силы скрыть улыбку и строгим голосом заметил:
– Нет, нет! И не просите! Раз у вас подобрались такие плохие люди, всех уволим и закроем ваш музей обязательно! Материалу у нас достаточно: вы же на всех написали. Значит, теперь это дело повернуть совсем нетрудно!
Брызжейкина завыла и кинулась было на меня. Но потом опомнилась и, отступая к двери, проголосила:
– Забудьте все, что я вам
тут наговорила! Забудьте! И что я писала, тоже все позабудьте! Я погорячи... пошутила я! Вот именно: то была веселая шутка... Музей у нас - просто замечатель-ный... А коллектив... Боже мой! Да где вы еще встретите такой прекрасный коллектив? Ну, где??!! Нету такого коллектива во всем мире!Она исчезла в дверях, а я дал волю смеху.
Но вот что меня тревожит: эта Брызжейкина - дура. И склока у нее пустяковая. А ведь водятся кое-где склочники матерые. Их на такой примитивный способ не купить... А как бы хотелось, чтобы все склочники испугались и раскаялись в этом поганом своем ремесле. Очень хочется!
ЕДИНОМЫШЛЕННИКИ
Крякин, директор довольно значительного завода, занимающего видное место не только в городе, но и в областном и даже республиканском масштабе, сидел за столиком вокзального ресторана и не спеша уничтожал заказанный им антрекот. А за соседним столиком опустился на стул очень бедно одетый гражданин, давно не стриженный и давно не бритый, с тревожным взглядом бегающих глаз. Спросив себе винегрет и порцию вареной вермишели, гражданин принялся осматривать зал, украшенный пальмами в деревянных гробах, поставленных, как говорится, "на попа"; ядовитыми по краскам натюрмортами в рамках с узорным рельефом; стойку с засохшими образцами закусок... По пути от натюрморта к пальме глаз гражданина скользнул и по солидной физиономии товарища Крякина.
– Никак - Крякин?
Поколебавшись немного (стоит ли поддерживать разговор с такой личностью и в таком тоне?), директор ответил:
– Допустим - товарищ Крякин... (Интонацией он подчеркнул, что без добавления слова "товарищ" называть его неучтиво: не такого масштаба он человек, чтобы для кого-то быть просто Крякиным.)
Но гражданин не обратил внимания на эту поправку. Он подался поближе к Крякину и с нескрываемым интересом спросил:
– Выпустили?!
– Что - выпустили?
– величественно уронил Крякин.
– Да не "что", а - кого... Тебя вот... вас! Вас уже выпустили?
– Откуда меня должны были выпустить?
– с недоумением произнес директор.
– Известно - откуда. Из тюряги ты сам - давно? (Гражданин так и произнес это слово: тю-ря-га - что, как известно, означает тюрьму на языке уголовников.)
Крякин покраснел и отвернулся от гражданина всем корпусом. Только минуты через три он выдавил из себя:
– Вы, гражданин, думаете, что вы говорите? А то ведь и милиционера кликнуть недолго!
– Нашел чем меня пугать!.. Я - уже в порядке. У меня ксива есть и с печатью: отсидел, что мне положено по приговору, полностью!.. Видал?
– И гражданин вытащил шершавой рукою из недр подкладки своего одеяния (в котором можно было при известном напряжении узнать нечто, бывшее когда-то пиджаком) затрепанный клочок грязной бумаги...
Крякин демонстративно отвернулся, показывая тем, что беседу продолжать он не намерен. Но гражданин не успокаивался. Засунув обратно свою "ксиву", спросил:
– Ну, ты - Крякин или не Крякин?!
– Попрошу, во-первых, на "вы"... Да, я - товарищ Крякин.
– Так ты... вы ж со мной почти по одному делу проходили! Об уничтожении рыбы в нашей речке - в Суслянке... Аккурат я попался тогда в третий раз, что рыбу глушу взрывами. И только меня арестовали на берегу, шашки толовые у меня все забрали тогда, лодку опять же... А тут и ты влип...
– Как это "влип"?! Попрошу выбирать выражения!
– Ну, засыпался... Засекли тебя... Помню еще, с меня снимали допрос, а к следователю вошел прокурор и говорит: "Что мы будем делать с этим Крякиным? Ведь он всю речку отравил!" Во как! Не то что я там каких-нибудь полторы тонны рыбешки оглушил, а тут - сразу: рыба в реке сдохла полностью! Это ты отходы с твоего производства приказал спустить в реку. Размах-то какой! Сколько дали?