Такая долгая жизнь

Михаил сделал несколько глотков.

— Бюро крайкома хочет знать, какие меры предпринял горком против троцкистской вылазки на металлургическом заводе? — спросил Забелин.

— Никакой троцкистской вылазки, Борис Николаевич, не было, — твердо заявил Путивцев. Секундная физическая слабость прошла, голова снова стала ясной.

— Как это — не было? Мы располагаем документами, фактами, — сказал начальник краевого управления НКВД.

Этого человека Путивцев знал мало. Встречались на пленумах, активах, здоровались.

— Расскажите, как было дело, — попросил тот, что был с орденом Ленина на гимнастерке.

Михаил, стараясь говорить коротко — знал, что на бюро ценится каждая минута, — рассказал о случившемся и повторил:

— Никакой вылазки не было. А если кому-то надо все это представить как вылазку…

— Простите, кому же? — недовольно перебил первый секретарь.

Сказать: таким подлецам, как Ананьин… Рассказать про Романова… Про последний свой разговор с Ананьиным с глазу на глаз? Абсурд! Слишком долго надо рассказывать, и все будет похоже на сведение личных счетов. Михаил промолчал. Воцарилась мучительная пауза.

— Ну хорошо, — уже спокойнее проговорил Забелин. — Вот вы сказали, что вместе работали с Митрофановым и Хоменко, хорошо их знаете и можете за них поручиться. А можете ли вы поручиться за Устинова?

Что сказать? От его ответа сейчас зависела судьба Устинова. Не только по словам Хоменко и Митрофанова, но и при встрече — к сожалению, она была единственной — Устинов произвел на него впечатление честного парня.

— Могу поручиться и за Устинова.

— Странно все-таки получается, — сказал первый секретарь. — Хоменко и Митрофанова вы знаете и ручаетесь за них, а Устинова не знаете и тоже ручаетесь?..

Забелин снова побарабанил пальцами по столу.

— У членов бюро будут еще вопросы? — спросил он.

— Думаю, что это дело надо поручить парткомиссии. Пусть пошлют своих представителей на завод, поговорят с людьми.

— Будут ли другие предложения?..

Чувствовалось, что все уже устали.

— Значит, так и запишите в решении! — приказал Борис Николаевич помощнику.

Путивцев, выйдя из здания крайкома, разыскал свою машину. На стоянке она притулилась в самом краю, радиатор ее почти упирался в ограду городского сада. Моргунов спал на сиденье. Михаил Афанасьевич растолкал его:

— Поехали, Вася.

Уже по тому, что Путивцев не спросил Моргунова, обедал ли он, Вася понял, что Михаилу Афанасьевичу худо.

Почти всю дорогу молчали. У Солодовки Путивцев попросил:

— Останови здесь, на пригорке.

Михаил вышел из машины.

Воздух пах весной — мокрой, оттаявшей землей и подопревшими за зиму под снегом травами. Село спало. Его домики сбегали вниз по балке, потом шла заливаемая в паводок прогалина.

Красный яр лежал чуть правее.

* * *

Через две недели в город приехал секретарь крайкома. В этот день собирался пленум горкома.

Вместе с секретарем крайкома приехал его товарищ. Познакомились.

— Василевский, — представился вновь прибывший.

— До пленума не мешало бы собрать бюро, — сказал секретарь крайкома.

Крайком рекомендовал Василевского первым секретарем горкома партии.

Василевский коротко рассказал о себе: участник гражданской войны, орденоносец, в последнее время работал в аппарате ЦК ВКП(б).

Пленум горкома освободил Путивцева Михаила Афанасьевича от обязанностей первого секретаря в связи с переходом на другую работу.

Через три дня Путивцев получил новое назначение — заведующим городским отделом торговли.

— Михаил Афанасьевич, — сказал Василевский, когда они остались вдвоем, — хотите начистоту? Все для вас сошло очень хорошо. «В связи с переходом на другую работу», — повторил он формулировку. — Вы знаете, положение сейчас в стране сложное, а в партии — тем более. Классовая борьба не затухает… Чем больше будут у нас успехи в строительстве социализма, тем коварнее будут действовать наши враги… Не мне говорить вам о материалах февральско-мартовского Пленума ЦК. А то, что вы какое-то время побудете на хозяйственной работе, даже лучше. Знаю вас, к сожалению, еще мало, но вижу, вы человек честный, хоть и горячий! — многозначительно сказал Василевский. — Когда можно будет, вы снова вернетесь на партийную работу.

— Спасибо, Иван Петрович, — сказал Путивцев.

— Ну вот и хорошо, — успокоительно проговорил Василевский. — Я так и думал: вы поймете меня. А сейчас я советую вам отдохнуть. Отпуск уже вам оформлен. Я знаю, что вы два года не были в отпуске. Отдыхайте, набирайтесь сил. Хорошо было бы поехать вам в санаторий. Врачи говорили мне, что у вас стало пошаливать сердце.

— В санаторий я не поеду, — сказал Михаил.

— Напрасно, — огорчился Василевский. — С сердцем шутки плохи.

— В санаторий я не поеду, — упрямо повторил Путивцев.

* * *

Дома Ксеня по-своему пыталась утешить Михаила:

— Ну что ты так расстраиваешься? Других вон из партии исключают…

— Что ты понимаешь?! — непривычно грубо оборвал ее муж. — Если бы меня исключили из партии, я бы не смог жить, — добавил он тихо.

Михаил вышел в ванную, стал разжигать титан для подогрева воды. Ксеня поняла, что ему нужно побыть одному.

Березовые дровишки в печке быстро разгорались — минут через двадцать — тридцать можно будет купаться.

Михаил открыл дверцы и смотрел на весело плясавший огонь в печке.

«Да, идет борьба, — думал он. — Не на жизнь, а на смерть!» Михаилу почему-то вспомнились слова Шатлыгина о Троцком: «Я знал его еще до Октября. Он и тогда был уже болен неизлечимой болезнью — вождизмом. Людские массы для него были просто навозом. Если бы после смерти Ленина он захватил власть в партии, то устроил бы в нашей стране «социализм» наподобие гитлеровского. Сколько крови он попортил Владимиру Ильичу. Это был отъявленный негодяй!» Обычно сдержанный, в тот раз Шатлыгин не стеснялся в выражениях.

«Да, идет борьба! — повторил Михаил. — И все-таки, и все-таки человек — не щепка!»

Утром он сказал Ксене:

— Ты прости меня, я вчера был груб с тобой, — и попытался улыбнуться своей прежней улыбкой. Но ничего не получилось. — Кстати, совсем забыл, — сказал он нарочито бодрым голосом. — С сегодняшнего дня я в отпуске. Целый месяц свободен, представляешь? Хочу на три-четыре дня съездить к своим в Солодовку. А потом, если хочешь, махнем с тобой в Москву или в Ленинград. А?

— Я хочу поехать с тобой в Солодовку, — сказала Ксеня.