Такая разная любовь

Впереди показалась бензоколонка — своего рода ориентир у городской окраины. Но она выглядела теперь несколько по-другому — чище, свежее. Трехместный временный гараж исчез, а на его месте появилось что-то вроде небольшого магазинчика. На всех колонках было написано крупными буквами: «САМООБСЛУЖИВАНИЕ».

Зу посмотрела, сколько у нее еще осталось бензина, и решила заправиться. Она тормознула перед одной из колонок и вышла из машины. Вокруг никого не было видно.

Зу заглянула в магазинчик. За прилавком сидела продавщица и смотрела телевизор.

— Добрый вечер, — поздоровалась Зу.

Девушка оглянулась на посетительницу, губы ее раздвинулись в полуулыбке, после чего она вновь повернулась к телевизору. Зу отметила про себя, что девушка явно не скандинавского происхождения. У нее были рыжие волосы и много веснушек. «Ассимиляция, — подумала Зу. — Ассимиляция дотянулась своими щупальцами и до Среднего Запада». Но она пришла в эти места слишком поздно, через много лет после того, как одной юной черноглазой еврейке пришлось бежать отсюда в Калифорнию, не дожидаясь, пока ее совсем замучат местные предрассудки.

Зу прошлась вдоль полок и после некоторого колебания решила остановить свой выбор на бутылке охлажденного чая и пачке диетического печенья с корицей. Это печенье, по всей видимости, имело вкус картона, но лучше жевать диетический картон, чем «Твинки» или «Ринг-динг», хотя вкуснее, конечно, последнее.

Она приблизилась к кассе и выложила покупки на прилавок.

— Я бы хотела также заправиться, — проговорила она под грохот заработавшей кассы. — Как бы мне это устроить?

— Вы у какой колонки остановились?

— То есть?..

Девушка со вздохом вышла из-за прилавка и выглянула в окно.

— Номер три, — сказала она.

— Номер три? — не поняла Зу. А ей показалось, что все колонки на одно лицо.

— Я пущу туда бензин, вам останется только скрутить колпачок с вашего бака и вставить шланг. Сколько вам нужно?

— Не знаю даже… До конца, наверно.

— В таком случае гоните вперед пятнадцать долларов.

— Почему вперед?

— Потому что вы заправитесь и… поминай как звали. Тогда мой босс с меня шкуру спустит.

Зу отдала ей пятнадцать долларов.

— Когда закончите, вернитесь. Подобьем бабки.

Зу каким-то чудом удалось самостоятельно заправиться. Правда, при этом она пролила бензин себе на руки и плеснула немного на крыло машины. Интересно, сколько денег она таким образом выкинула на ветер? Десять центов? Может, все двадцать пять? Сунув патрубок шланга обратно в колонку, она сказала себе, что выглядит просто смешно. Десятью центами больше, десятью меньше — какая разница?

Или все-таки разница есть?

Девушка должна была дать ей сдачи два доллара тридцать пять центов. Забирая монеты с прилавка, Зу решила воспользоваться этой паузой. Она сделала глубокий вдох, как учили на курорте. Памятуя о неразговорчивости жителей Среднего Запада, Зу попыталась придать своему голосу известную небрежность — так, праздное любопытство — и спросила:

— А скажите, Мэтьюзы все еще живут здесь?

Зачем было задавать этот вопрос, если она и так уже после того телефонного звонка с курорта знала, что живут?

— Старики-то? Да. Поп и миссис Мэтьюз живут на Стейт-роуд. Где и раньше, насколько мне известно. Вы из этих мест?

— Нет, — излишне торопливо ответила Зу. — Просто мой отец когда-то работал вместе с Попом Мэтьюзом. Он все еще держит свою лавочку?

Девушка отрицательно покачала головой:

— Не-а. Она уже давно закрылась. Теперь народ ходит в основном в торговые центры. Или покупает все по дороге, вот как здесь.

Продавщица оказалась на удивление разговорчивой. «Видимо, молодежь теперь живет по своим законам, — решила Зу. — Даже в Хиббинге». Тогда она задала вопрос, ответ на который должен был еще больше приблизить ее к цели:

— Насколько я помню, у Мэтьюзов был сын. Он все еще живет здесь?

— Эрик-то? Конечно. Правда, не в Хиббинге. У него закусочная в Чисхолме. Моя сестра работает там официанткой.

Зу попыталась скрыть свое волнение, не изменить выражение лица. Эрик здесь. Совсем близко. Значит, он все-таки вернулся в Миннесоту. И теперь она знает, где найти его.

— Кстати, — проговорила она, откинув светлую прядь со лба, — я могу где-нибудь здесь переночевать?

— В Виргинии, может. Там на дороге есть мотель. А здесь просто негде…

— Хорошо, — сказала Зу, кинув сдачу в сумку. — Благодарю.

С этими словами она вышла из магазинчика. Солнце уже садилось. Но вместо того чтобы развернуться и поехать в обратном направлении в сторону Виргинии, где можно было получить комнату в мотеле, Зу поехала в Хиббинг. Там все еще жили Мэтьюзы. На Стейт-роуд. Продавщица могла и не говорить Зу адреса: семья Эрика жила всего в полумиле от ее собственного дома.

Она медленно проехалась по центру городка. Частные дома хоть и казались старше и серее в сумерках, в целом остались совсем такими же, какими она их запомнила. Парикмахерская стояла на прежнем месте. Как и библиотека с грязными окнами. Казалось, пыль въелась в них еще два десятка лет назад. Но зато там, где была лавка отца Эрика, где работал и сам Эрик, откладывая деньги им на поездку в Лос-Анджелес, теперь стоял хозяйственный магазин «Тру Вэлью». Исчез и кинотеатр, в темном зале которого они так часто сиживали, держась за руки и целуясь. На его месте была дешевая аптека.

Зу взяла правый поворот и проехала мимо школы. Она попыталась вспомнить, каково ей было там учиться, и не смогла. «Слишком мучительно», — поняла она. Вообще жизнь в Хиббинге для черноглазой еврейской девочки, которая всегда и для всех здесь была чужая, складывалась нелегко.

И тут Зу впервые задумалась: «А нет ли в моих поисках Эрика какого-то подтекста? Может быть, мне нужно поставить все точки над «i» не только в отношении Эрика, но и вообще в отношении всего, что было здесь?..»

Она сбавила скорость, подъезжая к своему дому. К тому самому, в котором выросла Зу Надлмайер. Он стоял слева от дороги. Обшарпанные, нуждающиеся в ремонте стены… Интересно, живут ли здесь еще те люди, которые купили его у родителей Зу? На город уже опустились сумерки, и дом был виден неясно. Он показался Зу меньше, чем двадцать лет назад. А может, просто деревья вокруг него стали выше. И все же что-то было не то. Вид родного дома ничем не отозвался в ее душе. Она была здесь чужая, как и тогда, прежде.