Такая вот любовь
Шрифт:
– Уилл? – подала голос Анджелина, и он повернулся к ней. – Не пора ли ужинать?
– Конечно. Кроме стейков, больше ничего нет. Оставайся тут, если хочешь. – Уилл открыл дверь и задержался на пороге, оглянувшись на солнце, но оно уже скрылось за горизонтом, унося с собой ощущение осмысленности происходящего, которое не покидало его весь день. Впервые за долгое время ему захотелось чего-нибудь сладкого. Но, в отличие от Анджелины, Уилл не сомневался: дурацкое желание пройдет. Он просто голоден, а ужин совсем скоро.
Кара встала.
– Мы все пойдем.
Уилл вошел в дом, задаваясь вопросом, не слишком ли долго он проторчал в дверях, ни туда ни сюда, и теперь не покажется ли Каре, что это папа ведет себя странно.
Направляясь к грилю, Уилл услышал, как она спросила,
Уилл не вспоминал об этой книге со времен старшей школы, но как въяве видел ее синюю обложку. Он открыл гаражные ворота. А когда завернул за угол, к грилю, с горного хребта налетел порыв холодного ветра. Жалея, что куртка осталась в прихожей, Уилл повернулся лицом к дому. Сейчас, по крайней мере, всё выглядит нормально. Он жарит мясо на гриле во дворе. Анджелина на кухне. Вода, которую он делал безопасной, стоит на столе. Вот только он больше этим не занимается. Уилл кашлянул и посмотрел на упавший желтый лист. Наступил на него ногой. Надо было предложить поужинать в столовой.
Когда Уилл снова поднял глаза, стемнело как раз настолько, чтобы вид в маленьком кухонном окошке казался не только заключенным в рамку, но и подсвеченным – еще одна картинка, которую стоило бы запечатлеть.
Глава 27
Анджелина попрощалась с Квеном и Карой у входной двери и, пока Уилл их провожал, поднялась наверх, быстро забралась в постель и выключила свет. Она не шелохнулась, когда муж вошел в спальню.
Вскоре после полуночи Анджелина услышала, как за почти всегда открытыми окнами начался дождь. Его давно не было, и она, успев соскучиться по очистительным потокам воды, отгоняла сон, стараясь расслышать каждый всплеск, но мерные звуки убаюкали ее. Позже, в сумраке раннего утра, в шуме дождя послышались настойчивые завывания тепловозного гудка. Анджелина перевернулась на спину. Сон? Явь? Потом снова раздался гудок, на сей раз более протяжный, почти мольба. Она подумала: каково это – отправиться куда-нибудь на рассвете, когда по стеклам хлещет косой дождь?
Но, даже задаваясь этим вопросом, Анджелина знала, что не сможет уйти. Уилл никогда этого не поймет. Разве только она полюбит и уйдет.
Следующим, что услышала Анджелина, был голос радиоведущего из мужнина будильника. А потом – тяжелая поступь вставшего с кровати Уилла. Она плотно сжала веки, вспоминая, как закрывала глаза позавчера вечером в шкафу-купе. Ей казалось, что, лежа на полу за запертой дверью, она сдалась. И, вероятно, некоторое время это было недалеко от истины. Но, услышав голос Уилла и ответив ему: «Оставь меня», Анджелина поняла, что вовсе не сдалась, а лишь отступила, собираясь с силами. Ранним утром она как можно тише отодвинула дверь шкафа и на цыпочках выскользнула из спальни – гораздо тише, чем теперь Уилл, собиравшийся на матч.
Когда дверь за мужем захлопнулась, Анджелина перекатилась на середину кровати. Она не могла разглядеть, что заключено в камне. Не знала, что отсекать. Не понимала, как убрать лишнее, чтобы добраться до главного.
Вчера утром Анджелина вылезла из шкафа-купе, села в машину и поехала в «Данкин донатс» по федеральной автостраде, делая вид, будто путешествует в одиночку. Возможно, притворяясь той, кем являлась на самом деле.
Не выходя из машины, она заказала через окно полдюжины горячих глазированных пончиков, пакет молока и самую большую порцию кофе. Припарковалась на стоянке и в один присест слопала три липких пончика, после чего откинулась на спинку сиденья. Во рту было сладко-маслянисто; на небе разгорался новый день. А если не думать ни о ком, кроме самой себя? Если день за днем делать только то, что хочется, и только тогда, когда хочется?
Она эгоистка. До мозга костей.
Анджелина перевернулась на другой бок и сбросила одеяло. Она любит их всех.
И не в силах понять, отчего ей так хочется побыть одной.Заныли ноги. Анджелина потянулась к икре и растерла ее. Вчера она провела в спортзале, на беговой дорожке, несколько часов. Несколько. Часов! Шаг за шагом. Она сказала себе то же, что говорила Люси.
Пришла Надин – без Фрэнсиса, который вернулся на работу. Когда они бок о бок занимались на соседних дорожках, Анджелина спросила у нее, рада ли она, что сегодня оказалась здесь одна. Надин с воодушевлением кивнула. А потом добавила, что, когда муж рядом, она тоже рада. Похоже, эта женщина принимала жизнь такой, как она есть. Хотя когда-то и переживала из-за того, что у них нет детей. Причина, как подозревала Надин, кроется в наследственности мужа: его брат тоже не сумел обзавестись ребятишками.
Анджелина усвоила множество правил Уилла: она не регулировала яркость света после того, как муж к ней привыкал; не смотрела телевизор в постели; никогда не звала дочерей в спальню для вечерних посиделок, как бывало в ее детстве; никогда не просила Уилла о том, что могла сделать сама. Ее лицо пылало. Тело разогрелось, словно кухонная плита. Ей порой не удавалось понять, где заканчивалась она и начинался Уилл. Может, ей тоже больше не нравится смотреть телевизор в постели?!
Анджелина легла на спину и уставилась в темный потолок, который, казалось, становился все ближе. Все эти чихи, на которые обязательно нужно отвечать «Будь здоров», все эти глубокомысленные предложения, требующие ответа, зевки, жевание, хрумканье. Она заурядна, ничтожна и не в силах подняться над мелочами.
Открыв глаза, Анджелина натянула на себя одеяло. Она хотела ощутить его тепло и вес, но словно очутилась в коконе. Простыня зацепилась за ноготь большого пальца ноги и натянулась. А если бы не было ни дома, ни правил, ни рамок? Анджелина снова сбросила одеяло. Дочери способны сами о себе позаботиться. Уилл тоже. Она не увиливает от своего долга. Но, в сущности, всех домочадцев вполне можно предоставить самим себе. Получается, ей либо не хватает смелости, чтобы уйти, либо это вовсе не то, о чем она мечтает.
Глава 28
С отъездом Уилла на футбольный матч в Афины дом впервые за десять дней опустел. Анджелина сидела за обеденным столом, уставившись на буфет – больше в комнате ничего не было, – потом созерцая оловянные подставки для бокалов и шелковые цветы розовых оттенков, повторявшихся в умиротворяющем пейзаже позади них. Фарфор и хрусталь были заперты в угловой кладовке. Просторная комната. Ничья и общая. Анджелина водила пальцем по круглым отметинам на столешнице. Много лет назад на этом столе Уилл играл с девочками в пинг-понг. Анджелине в голову не приходило, что полые маленькие шарики способны нанести такой урон. Она пила кофе. Как раз сделала глоток. Отметины представляли собой не столько круги, сколько крошечные завитки, напоминавшие ей опарышей.
Сбоку находился небольшой холл с лестницей, уходившей наверх, и дверью, которая вела на улицу. В то утро, когда Анджелина разделась донага, она могла думать только о будущем. Столь непохожем на то утро. И даже воздух тогда казался ей другим – разреженным, колким.
Она стояла в этой самой комнате, перед этими самыми окнами совершенно нагая, опасаясь, что ее увидят, пытаясь набраться смелости и открыто явить себя миру. Для этого опять-таки требовалась смелость.
Через неделю Хеллоуин. Через четыре с половиной недели вся семья соберется за этим столом на День благодарения. Анджелина вышла из столовой. На кухне налила себе новую чашку кофе, не ощутив никакой готовности исполнить указания из Уилловой записки. Выдвинула ящик, куда недавно перенесла кое-какие канцелярские принадлежности сверху, из «телефонной кабинки», и достала неиспользованный блокнот на спирали. Сев за стол, занесла ручку над разлинованным листом, и, когда стержень коснулся бумаги, получилось слово «НО». Прописными буквами. И всё. Только Н и О. Анджелина уставилась на эти две буквы. Они никогда не возглавляют предложение, а ставятся в середине. Или в начале ответа. «Но…» «Тогда…» «Значит…» Она уже забыла, каково это – самой начинать предложение.