Такая вот любовь

И множество вещей встало на свои места.

Люси выглянула в окно. Губы ее задрожали.

– Я чувствовала себя в безопасности, когда с каждой стороны от меня было по дому. Совсем как в своей кровати. Эти дома – словно обнимающие меня гигантские руки. А теперь мне чудится, будто одну руку отрубили.

Анджелина похлопала Люси по запястью, сделала глоток чая, и он растекся по ее телу, наполняя его теплом. Возвращая кружку на стол, она немного расплескала напиток. Потянулась за бумажной салфеткой и промокнула лужицу. Затем расстелила салфетку перед собой на столе и отделила один слой от другого так, что вместо одной получились две очень тонкие салфетки. Разорвала одну из этих салфеток пополам. Затем взяла одну половинку и повторила операцию. А потом вдруг воскликнула:

– О боже!

– Что?

– Моя мама обычно так делала – по всем углам дома. Я не вспоминала об этом с тех пор, как она умерла. Если она не готовила, не смотрела телевизор и не убиралась, то рвала салфетки на клочки. Именно таким образом: каждую половинку разрывала пополам и так далее. Так вот почему я тоже так делаю… В получавшейся маленькой кучке всегда было шестьдесят четыре клочка. Когда-то я пересчитывала клочки в каждой кучке, на которую натыкалась. – Анджелина уронила голову на руки, опершись локтями о стол.

– Текилы на два пальца, – сказала Люси. – Мамино лекарство от всего на свете. Неважно, живот болит или грипп одолел. Бутылка на кухне, в шкафчике над холодильником.

Анджелина встала, словно великанша Люси подняла ее на ноги, ухватив за пояс. Она нашла бутылку и достала два чистых бокала с мультяшными наклейками из того же шкафчика, откуда взяла кружки. Поставила бокалы и бутылку перед Люси.

Люси налила в стакан Анджелины, затем отмерила: ровно два пальца. Налив себе столько же, она откинула голову назад, словно собираясь поглотить текилу одним глотком, но выпила совсем немного. Анджелине почудилось, будто она видит, как прозрачная жидкость скользит по горлу Люси и попадает в Генриетту.

– Ах! – воскликнула Люси и рассмеялась. – Он уехал, а мне хорошо. – Она подняла свой бокал.

Анджелина тоже подняла свой бокал и, сделав глоток, прижала язык к нёбу.

– Мне и впрямь хорошо, – повторила Люси, уставившись в бокал с наклейкой. Затем добавила: – А Сом в силу «двух пальцев» не верил.

– Сом?

Люси снова запрокинула голову, после чего жидкости в бокале осталось только на палец.

– Отец Джона Милтона. Вот откуда взялось второе имя – Милтон, но никто к нему так не обращался. Даже собственная мать называла его Сомом. Она была та еще штучка. Запах Веры ощущался повсюду. Я и сейчас не выношу аромат фиалок. Она умерла в своей благоухающей фиалками постели.

– А мне запах фиалок нравится, – ответила Анджелина, сделав еще один глоток жидкости, которая была чуть тяжелее воды.

Люси закусила большой палец.

– Я ненавидела их дом – такой он был огромный. Тогда-то и поняла, что мне требуется небольшое пространство. Как под моим столом, когда я впервые взяла в руки кисть.

– Моя мама умерла в ванне, – сказала Анджелина.

– Просто ушла под воду?

Анджелина рассмеялась. А ведь она давненько не смеялась над матерью.

– Воды там не было.

– Не было?

– Мама очень много лет не выходила из дома. Видимо, ванна была единственным местом, где она чувствовала себя в безопасности.

– Ужас, – вставила Люси.

– Каждый раз, когда я приходила домой, она произносила подряд эти четыре предложения: «Где ты была? Там небезопасно. Ни к чему не прикасайся. Вымой руки». – Анджелина и сейчас видела разбросанные по всему дому материны салфетки. Возвращаясь домой из школы, первым делом она выбрасывала их в мусорное ведро. А уж потом мыла руки.

Анджелина заставила себя проглотить еще немного жидкости, имевшей древесный привкус. Свет за окном менялся: был всего лишь двенадцатый час, но чудилось, что дело к вечеру.

Люси сделала очередной глоток.

– Это Сом настоял, чтобы я дала мальчику его имя. А я из-за того сна не отступилась от Джона. Вы согласны, что Джон Милтон Крафт звучит как поэзия, как имя художника?

Люси смотрела на что-то вне поля зрения Анджелины. Взгляд ее казался сосредоточенным и несфокусированным одновременно, будто то, что она рассматривала, было слишком большим. Анджелина удивилась, откуда Люси известно про поэзию. А потом спросила себя: перестанет ли она когда-нибудь относиться к людям свысока? Хотелось бы, чтобы сочувственной была первая, а не третья мысль, пришедшая ей в голову. После чего возник следующий вопрос: перестанет ли она когда-нибудь относиться свысока к себе?

– Люси, как вы стали такой, как есть?

– В смысле?

– Лично я всегда недотягиваю.

– До кого?

– До той, кем я хочу быть.

– Но вы – это вы, какая есть. Вот я себя люблю. А вы себя любите?

Анджелина перевела взгляд с Люси на бокал с мультяшной наклейкой, повернутой в ее сторону. Над пропастью, готовый вот-вот рухнуть в каньон, навеки завис Вайл Э. Койот, и только в этот момент на его физиономии появилось понимание.

– Люси, помните, когда я пришла в первый раз, вы сказали, что думали, будто я стану справляться о ваших мечтах? – Люси наклонила голову набок. – Почему вы спросили меня об этом?

Люси сделала еще глоток «Джона Уэйна», и бокал опустел.

– Вы выглядели так, словно в вас есть нечто потаенное. – Анджелина ждала продолжения. – Я решила, что вы, возможно, захотите узнать, есть ли оно во мне.

– А есть? – спросила Анджелина.

– А в вас? – парировала Люси.

Там они и сидели – лицом к лицу, вертя в руках пустые бокалы с наклейками, не прерывая зрительного контакта и улыбаясь.

– Еще на два пальца? – спросила Люси.

– Мне на один, – ответила Анджелина.

– В общем, – заметила Люси, наливая текилу, – я говорила вам, что меня привлекли именно рисунки Сома, однако он занимался производством домов на колесах. Наличных у него было мало, зато передвижных домов хоть отбавляй. Мы с Джоном Милтоном получили один при разводе и еще два – когда ему исполнился двадцать один год.

– Третий тоже ваш?

Люси кивнула.

– Кто там живет?

– Он пустует.

– Пустует?

– Это идеальный дом. Нетронутый. В нем никто никогда не жил. Я хотела было отдать его Джону Милтону, но он выбрал тот, который занимал всегда, в котором мы жили вместе, пока он рос. Иногда я захожу в пустой дом и просто сижу там.

Анджелина на секунду закрыла глаза, представляя, каково это: иметь собственный дом, где можно посидеть в одиночестве, – какой там покой и уют. Но в действительности она не знает, каково это на самом деле. Она не знает всей правды о пустоте, правды об одиночестве. Грудь у нее стеснило, и она посмотрела в окно на белый трейлер, который теперь не казался ей унылым. Когда Анджелина снова взглянула на Люси, та ковыряла в зубах.

– Знаете, если бы меня выбросило на необитаемый остров, – сказала Люси, – я, пожалуй, смогла бы продержаться неделю только на том, что вытащила из зубов.