Такие разные мечты

Убравшись, вымыв кухонные шкафы и шкафчики в ванной, протерев пыль везде в доме и поправив все занавески, подушки и пледы, вернув на место то, что нуждалось в этом, и навсегда избавившись от того, в чем нужды больше не было никому, натерев до блеска ванну, туалет, три раковины, пять зеркал и все стеклянное, что нашлось, Элла приготовила бабушке завтрак. Омлет из двух яиц со свежей зеленью, кексы с цукатами и чайник бодрящего травяного чая. Элла сама позавтракала тем, что осталось, прокрутила в голове все сделанное к тому моменту, но на этом девушка не остановилась. Посидев минутку, другую за столом на кухне, одна, но не одинокая, всегда одна, но никогда не одинокая, Элла поднялась, взвилась внезапно усилившимся смерчем над предметами и делами, над желаниями тела и бесконечными потоками мыслей, стреляющими в ней, то словно гигантские тубы с конфетти на празднике жизни, то словно смертоносные ракеты на войне смерти - они боролись за место предводителя в ней, - и продолжила наводить порядок, готовить…

Как уже было озвучено, к десяти часам утра Элла не только накормила два рта, старый и молодой, пухлый и ссохшийся, не только убралась во всем доме и привела все, что можно было в нем, в порядок, но и наготовила печенья и конфет и нацедила холодного чаю и кофе соседям. Особого повода не было - «Кроме, разве что, повода самой жизни», - пронеслась разноцветной шутихой в голове Эллы мысль, проследовавшая вскоре за мыслью серой и грустной, словно комок глины в дожде; но что там была за мысль, Элла не помнила, - просто вечером она соберет соседей во дворе, вывезет бабушку, словно достояние, монумент, поставит ее под большим и любимым ими всеми старым дубом, угостит всех охлажденными напитками и домашними сладостями. «Будет хорошо и тепло не только снаружи, но и внутри, - подумала Элла.
– И польется янтарный свет лета из одного сосуда в другой, из ее головы - в голову бабушки, из их дома - в дома соседей, и оттуда дальше, на край города и дальше, дальше…»

По крайней мере, такой была надежда Эллы, такой была ее сегодняшняя мечта.

Прибравшись на кухне после всех готовок, Элла привела и себя в порядок, затем взнеслась, не сказать, взвинтилась штопором по чистенькой, оживившейся в колоре и текстурах, лестнице на второй этаж, к бабушке, тихо сопящей под сводами великой пирамиды снов, и попрощалась с ней до обеда. Поцелуи в щечки, в ручки. Молодость и старость, красота и увядание. Почитание и наставничество. Все это было здесь. Но не боролось - сосуществовало. Сбежав обратно, в холл, Элла остановилась на мгновение, другое перед зеркалом, высоким и старым, словно бабушка, только не лежащим, как она, неподвижно, а стоящим, вытянутым, поправила волосы, коралловым «крабом» сцепленные на макушке, и полы платья - чтобы не задирались. «Голубое в крупный белый горох!
– с изумлением, словно никогда прежде не видела ни платья, ни себя в нем, подумала Элла.
– А балетки на ногах - белые, как снег!»

И с этой умопомрачительной мыслью девушка вылетела за дверь, прихватив с небольшой деревянной скамеечки в холле сумочку, так же белую.

Оказавшись снаружи, Элла застыла на секунду, другую, постояла перед домом. Мысли ее по-прежнему находились где-то между бабушкой и уборкой, между готовкой и соседями в ближайшем и в надежде светлом будущем. Затем, поглядев по сторонам, словно росой окропив соседние лужайки, благословив их таким образом на долгую и счастливую жизнь, Элла сорвалась с места, будто ветром сорванный с дерева и заботливо подхваченный им последний в осеннем сезоне листок, и помчалась вниз по улице, словно знамение - по этому восхитительному, иначе и не скажешь, мозаичному летнему коридору из деревьев и солнечного света, словно с полотна импрессиониста в этот мир перешедшего.

Достигнув перекрестка в конце улицы, Элла остановилась. Покрутив волнистым колоколом платья, она встала у изящного, крашенного в черное, столба, одного из нескольких, которыми так гордятся жители города, ибо столбы эти сохранились еще с тех, очень давних времен, когда служили они осветительными приборами, а после, в довольно недавнем прошлом, были переделаны в приборы светофорные, но с сохранением прежней функции, а главное - в том виде, в каком задумывались изначально одним талантливым инженером, имени которого Элла никогда не могла запомнить в силу своей… нет-нет, не глупости, конечно, и даже не легкомысленности - безмятежности, обладающей ею больше, чем какое-либо из чувств.

В общем, столбы эти вот уже не первое столетие являются достойным украшением города, в котором всем без исключения, и Элле тоже, нравится жить и хочется жить счастливо не иначе как вечно.

Ах, если бы Элла только могла сейчас посмотреть на себя со стороны, например, с противоположной стороны дороги - если бы такое было возможно!
– и увидеть, что и она является бесспорным украшением этой улицы и всего города, возможно, что даже всех городов на земле!

Еще разок крутанув «гороховым» платьем, со сцепленными за спиной руками, держащими сумочку, словно игрушку, элемент неназванного ритуала, Элла перебежала через дорогу, быстро перебирая стройными светлыми ножками, будто ножками фарфоровой статуэтки - как раз когда светофор переключился на разрешающий для пешеходов.

Оказавшись на другой стороне, Элла, не раздумывая, задвигалась в сторону парка. Сейчас у нее в голове не было абсолютно никакого плана, и даже внутренние часы распорядка, по которым девушка жила на этом свете ни много ни мало двадцать четыре года, она весело подбросила и отпустила, словно птицу в небо, любимую, но все же порой докучающую. Ведь лететь сейчас (и вообще всегда) жаждал не только ее мозг - все ее существо и весь мир вокруг. Все видимые и невидимые части. По крайней мере, в такое верилось Элле. Но когда чьи-то помыслы чисты, а сердце легко, словно из белейшей сахарной ваты сделано, разве этого недостаточно, чтобы весь мир поверил и в одночасье изменился?

Перед входом в парк Элла задержалась. Во-первых, ей очень хотелось пить, и она купила бутылочку воды в крошечном магазинчике на углу почты. «Это здание такое старое!
– подумала она, сделав крошечный глоток от ледяной воды.
– И все в нем кажется таким нелепым и смешным! Эти крошечные окошки, скрипучая дверь!» Во-вторых, Элла намеривалась взять напрокат велосипед. Так она и сделала. Передав деньги владельцу проката, мастеровитому старичку в перепачканной маслом кепке, Элла закрепила на багажнике приобретенную ею бутылку воды, повесила на руль сумочку и отправилась в путешествие по парку.

«Все здесь хорошо, зелено, - думала довольно Элла, приводя в движение колеса велосипеда движением своих худых, но сильных ног.
– Не нужно ничего делать, никуда бежать, никому ничего доказывать - да даже думать не обязательно!» А потому Элла перестала это делать. Выключила мозг, словно надоедливую передачу в телевизоре. Порой ее мысли и правда напоминают ей телеведущих, голоса которых спорят не только друг с другом, но и сами с собой, что важнее и хуже всего, перемежают версии лжи и истины, словно просто бы и не желают прийти к чему-то правильному и устойчивому, словно жизнь – это больше поиск правды, нежели ее обретение.

Выключила и закрутила педалями интенсивнее, с новой радостью разгоняя кровь по бедрам и икрам, поднимая жар все выше в теле, к груди и горлу.

Гравий застучал о велосипедную раму, песок зашуршал в спицах, и Элла из парковой зоны попала в лесную…

На белом, словно услужливый конь из сказки, и комфортно устроенном, словно само будущее, о котором заранее позаботились, велосипеде Элла неслась над дорожками и тропинками в лесу. Со стороны действительно могло показаться, что Элла летит по лесу, а не едет по нему - в нескольких сантиметрах над землей, словно прекрасная средневековая ведьма на суперсовременном помеле. Кто бы мог подумать, что такое возможно! Да, Элла чувствовала себя сейчас прекрасно, на своем месте и в свое время - будто верхом на зеленом, вдыхающем смуту и раздор, выдыхающем жизнь, словно пламя, чешуйчатом драконе. Янтари солнечного света в листве были глазами, наблюдающими за девушкой, ведущими ее. За ними, Элла чувствовала, она может отправиться хоть на край мира.

Дорожки закономерно превращались в тропинки, тропинки, чем дальше в лес, тем просто незаметнее становились, а вскоре и вовсе исчезли они из-под колес Эллиного велосипеда. Оголившаяся от ног людей земля постепенно заросла травой - приняла положенный ей вид. Следом за взглядом Эллы следовали ее ноги и колеса ее велосипеда.

Дальше в лес, по хвосту и хребту зеленого Чудища - туда, где сердце и голова Всего.

Да-да, в сердце леса, которое одновременно и голова, и вся память в ней, и все-все пути и возможности, в этом ослепительном очаге лежит озеро, источник, к которому Элла то и дело возвращается, словно дитя - в дом, к матери. Иногда девушка приходит сюда, с одной стороны, иногда - приезжает с противоположной. Иногда она прибегает, а в иной раз ей хочется прилететь, спуститься с неба на крыльях, словно ангел, вечный вестник добра - и вновь напитаться счастьем. А изредка ей даже хочется взобраться в него из-под земли, войти в него из города внутриземельного солнца, в который она верит наравне с ангелами и облачными замками, что снятся ей по ночам и видятся при свете того, другого солнца, которое, кстати, не первое солнце.