Таких не берут в космонавты. Часть 1
Шрифт:
«Эмма, найди мне информацию об убийстве, которое случилось в феврале шестьдесят шестого года в сорок восьмой кировозаводской школе. Точную дату того убийства тебе не говорю: понятия не имею, какого числа в школе показывали спектакль. Двадцать третье февраля сейчас не выходной день. Сейчас даже суббота не выходной день. Поэтому ориентируйся просто на февраль тысяча девятьсот шестьдесят шестого. Найди мне все упоминания того случая».
«Господин Шульц, к моему огромному сожалению, запрошенная вами информация отсутствует. Уточните запрос».
«Да ладно. Что, ни одного упоминания?»
«Господин Шульц, уточните, пожалуйста, запрос».
«Уточню.
«Господин Шульц, двадцать третьего февраля в Советском Союзе с тысяча девятьсот сорок девятого года и вплоть до распада СССР этот день традиционно отмечался, как День советской армии и военно-морского флота».
«Вот к этому дню тот концерт… или спектакль и был приурочен. Я точно запомнил, что убийцей Черепанов назвал учителя физкультуры из сорок восьмой школы. Лёша сказал: физрук сразу же после спектакля, прямо в актовом зале, зарезал женщину. Вот и вся точная информация. Имя и фамилию той женщины Черепанов не назвал. Не говорил он и о причине убийства. Только упомянул, что случилось оно неожиданно для него. Физрука на месте не задержали: он сбежал. Нашли его позже: через несколько дней. Мёртвым».
Я потёр большим пальцем подбородок.
«Черепанов тогда сыпал эмоциями, а не фактами, — сказал я. — „Убийство, ужасно, я сам видел!“ Но он не говорил, ни почему физрук напал на ту женщину. Не описал даже само нападение. Я не представляю: ударил он её ножом в грудь или в спину. Помню только, что в сердце. Алексей сказал: физрука умертвили тем же способом. Учителя физкультуры нашли с пробитым сердцем. Черепанов преподнёс мне эту информацию, как месть убийце женщины со стороны советских граждан. Эмоционально. Но без конкретики».
Я смотрел, как ветер сметал шлейф из снежинок с ветвей дерева, которое росло неподалёку от окна квартиры Лукиных.
«Эмма, найди мне всю информацию, что есть в интернете о смерти учителя физкультуры из сорок восьмой кировозаводской школы. Ориентируйся примерно на те же даты: на февраль-март шестьдесят шестого года».
«Господин Шульц, к моему огромному сожалению…»
«Стоп. Вообще ничего?»
«Господин Шульц, к моему огромному сожалению…»
«Стоп. Я понял. Снова пустота. Впрочем… ожидаемо. Если бы такое случилось лет на пятьдесят позже — информацией об этих события пестрил бы весь интернет. Но в шестидесятые годы соцсетей в привычном для меня понятии не существовало. Люди получали информацию в виде сплетен, черпали её из новостей по радио и по телевизору, читали статьи в газетах. Хотя в газетах об убийстве в школе тогда бы вряд ли написали. Ведь в Советском Союзе такого не случилось бы… по официальной версии».
Я дохнул на окно, нарисовал пальцем на стекле пятиконечную звезду.
«И всё же, — сказал я, — Эмма, поищи, нет ли в сети оцифрованных старых газет. Меня интересует кировозаводская газета „Комсомолец“. Номера за январь и за февраль шестьдесят шестого года».
«Господин Шульц, к моему огромному сожалению…»
«Стоп. Но ведь что-то же нашла?»
«Господин Шульц, есть отсканированные номера газет „Комсомольская
правда“ за январь и за февраль тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Если вас интересует конкретный номер…»«Не интересует. Спасибо, Эмма».
Рядом со звездой на стекле я нарисовал сердце.
«Что мы имеем? — сказал я. — На концерте, точную дату которого я не знаю, убьют женщину. Личность женщины неизвестна. Причина убийства неизвестна. Всё неизвестно, кроме того, что убийца физрук. Ситуация станет ещё запутаннее, если в сорок восьмой школе несколько физруков мужчин. Их количество я сейчас выясню у Иришки. Это единственное, что я выясню сегодня. А вот что мне делать с остальными „неизвестно“ — это тоже пока неизвестно. Как тебе нравятся такие „неизвестно“, Эмма?»
«Господин Шульц…»
«Стоп. Это был риторический вопрос».
Я вздохнул.
«А вот прочие вопросы не риторические. Казалось бы, какое мне дело до того убийства? В СССР ежедневно сотни людей умирают насильственной смертью. Но вот именно это убийство, Эмма, мне всю малину портит. Я уже запланировал, что после февральского концерта зрители запомнят моё выступление. Которое там наверняка будет. А не убийство женщины. Эмма, это убийство случится совсем не в тему. Разобраться с ним обязательно нужно. Или физруку ноги сломаю, чтобы он на том празднике не появился».
Я провёл пальцем по запотевшему оконному стеклу — проткнул нарисованное сердце нарисованной стрелой.
«Поэтому я вижу сейчас перед собой две задачи. Слушай и не говори, что не слышала, Эмма. Во-первых, я разберусь с этим дурацким убийством. Как? Пока не представляю. А вот зачем — это я тебе уже объяснил. Я и себе помогу, и женщину спасу. Тут, как не погляди, сплошная польза. Раз уж я начал эту новую жизнь со спасений, то почему её так же не продолжить? Тем более, что я пока и варианта другого не вижу. Вот так вот, Эмма. А во-вторых, мне нужно разобраться с математикой. Как я это сделаю? Хм…»
— Die Nacht ist die Mutter der Gedanken, — произнёс я. — Ночь рождает мысли. В общем… разберусь.
Я зевнул.
В комнату вернулась Иришка.
Я тут же обратился к ней с вопросом.
Лукина сказала, что в сорок восьмой школе есть три учителя физкультуры. Она меня порадовала тем, что все три физрука в нашей школе — мужчины.
В четверг первым уроком у нас была математика.
В начале урока учительница со скорбным выражением на лице объявила, что мы её расстроили. Сказала, что ожидала от нас «большего». Напомнила, что до выпускного экзамена осталось четыре месяца («а некоторым — шесть месяцев до вступительных экзаменов в ВУЗ»). Вероника Сергеевна покачала головой, по-стариковски поохала (в её исполнении это оханье смотрелось забавно).
Она вернула нам тетради, в которых уже стояли оценки за проверочную работу.
Выждала, пока мы их откроем и спросила:
— Ну, что, ребята? Вы довольны своими результатами?
Глава 14
За окнами сорок восьмой кировозаводской школы ещё не полностью рассвело. Улица будто бы пряталась в тени. Но птицы уже проснулись. Звуки их звонких голосов проникали в класс даже через окна, где щели в рамах заклеили на зиму бумагой. Я с трудом, но всё же слышал едва различимое птичье чириканье. Оно звучало на фоне встревоженного шёпота школьников, шелеста тетрадных страниц и тихого гула ламп у меня над головой.