Таких не берут в космонавты. Часть 3
Шрифт:
…Потому что за дверью Иришкиной комнаты раздался смех — смеялся мужчина.
Виктор Семёнович стрельнул взглядом в дверь, вздохнул, качнул головой.
Он снова посмотрел мне в лицо, неуверенно улыбнулся и сказал:
— М-да. Вот такие вот дела.
Я прошёл через гостиную, остановился у двери Иришкиной (и своей) комнаты, прислушался.
— Я уверена, что система Станиславского — это для актёра прямой путь в психиатрическую клинику, — говорила за дверью Иришка. — Испытывать на сцене подлинные переживания можно, но недолго. В итоге это приведёт к плачевным последствиям: расстройству
Что спросил мужской голос, я не расслышал.
Иришка ответила:
— Михаил Александрович Чехов — это племянник Антона Павловича. Михаил Чехов заслуженный артист РСФСР. Жил не только в нашей стране, но и в Германии, и в США. При жизни был драматическим актёром и педагогом. Он некоторое время работал под руководством Станиславского. Создал свою актёрскую школу, которая пользовалась большой популярностью. Школы Чехова и Станиславского во многом похожи, но их отличает подход к помещению актёра в предлагаемые обстоятельства…
«Гляди-ка, Эмма, сестрёнке пригодился мой конспект», — сказал я и распахнул дверь.
Голоса в комнате при моём появлении смолкли.
Первым делом я отметил, что Иришкина кровать аккуратно застелена. Ни на кровати, ни за столом сестры я никого не увидел. Почувствовал знакомый аромат одеколона: запах хвои с древесно-мускусными нотами («Карпаты»). Повернул голову, увидел Иришкины колени — они выглядывали в проход из-за шкафа: Лукина сидела на моей кровати.
За моим письменным столом восседал наряженный в полосатый джемпер Гена Тюляев. При виде меня Геннадий выпрямил спину, словно вдруг напрягся. Мне показалось, что в его взгляде промелькнула растерянность. Гена взмахнул рукой, поприветствовал меня. Из-за шкафа выглянула Иришка — её распущенные чуть вьющиеся волосы свесились в проход.
Лукина посмотрела на гитару и спросила:
— Куда ты ходил?
— Встречался со знакомым, — ответил я. — Ты, как вижу, тоже не скучала.
Иришкины глаза хитро блеснули.
— Мы тут с Геной болтаем, — заявила Лукина. — О всякой всячине. Тебя ждём.
Геннадий скрипнул стулом. Он привстал, сунул руку в карман брюк. Достал ту самую «выкидуху» которую я затрофеил в четверг утром. Показа её мне. Положил «выкидуху» на письменный стол.
— Василий, — сказал Тюляев, — я тебе нож принёс. Мне он больше не нужен.
Я взглянул на циферблат будильника, что стоял на столе около Иришкиной кровати.
Тюляев и Лукина заметили направление моего взгляда.
— Гена предложил нам завтра в кино пойти, — сообщила Иришка. — На дневной сеанс. Всем вместе. Он сказал, что в «Пионере» снова показывают «Человека-амфибию». Это мой любимый фильм!
Иришка улыбнулась, чуть зажмурила глаза и тихо пропела:
— Эй, моряк, ты слишком долго плавал. Я тебя успела позабыть…
Лукина замолчала, тряхнула волосами.
— Я этот фильм уже сто лет не видела, — сказала она. — А раньше мы на него с девчонками часто бегали. Смотрели на Владимира Коренева. У меня в комнате даже
его портрет висел. Пока брат ему усы не нарисовал.Иришка улыбнулась и заявила:
— С усами Коренев стал смешным. Усы ему не идут. У меня над кроватью раньше много портретов висело. Брат всем усы дорисовал. Даже Юрию Гагарину. Я его за это отлупила. Весь день с ним не разговаривала!
Она тряхнула волосами — те заблестели в желтоватом свете лампы.
Я заметил, как Геннадий прикоснулся пальцем к своим усам.
— Вася, так мы пойдём завтра в кино? — спросила Иришка.
Я пожал плечами.
— Идите. Зачем вам моё разрешение?
Геннадий встрепенулся.
Стул под ним снова скрипнул.
— Ты не понял, Василий, — сказал Тюляев. — Я билеты для всех купил. Пять штук. Сеанс в три часа дня. У папы знакомая в кинотеатре работает. Я с ней вчера случайно встретился. Сегодня после школы забрал билеты. Вот.
Он поднял со стола широкую полоску бумаги и показал её мне.
— «Человек-амфибия» не новый фильм, — сказала Иришка. — Но билеты на него до сих пор вмиг раскупают. Гена молодец, правда? Я даже и не знала, что в «Пионере» завтра такой фильм будет. Я думаю, Надя тоже обрадуется.
— Степанова и Черепанов уже в курсе ваших планов?
Лукина покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Я завтра утром к ним схожу.
Иришка вскинула брови.
— Братик, так ты пойдёшь с нами?
— Разумеется, — ответил я. — Обожаю Анастасию Вертинскую.
Лукина хлопнула в ладоши и заявила:
— Здорово!
Тюляев накрыл билеты «выкидухой» (словно их могло унести ветром), поднялся.
— Гена, ты уже уходишь? — спросила Иришка.
— Да, мне пора, — ответил Тюляев.
Он пообещал:
— Завтра за вами зайду.
Мы проводили Геннадия. В прихожей я пожал ему на прощанье руку.
Вернулись в спальню — Иришка спросила:
— Васенька, как ты считаешь, он понял мой намёк?
— Ты про усы?
— Да. Уверена, что без этих дурацких усиков Генка станет намного красивее! Как думаешь, он их уберёт?
Я пожал плечами и ответил:
— Завтра узнаем.
Весь вечер Иришка вертелась около зеркала: «наводила красоту». В ход снова пошли бигуди. Из шкафа Лукина опять достала все свои наряды и измучила меня вопросами, какое платье «лучше». От этих вопросов я сбежал в гостиную, где в компании Виктора Семёновича рассматривал через стекло ярких рыбок. С Иришкиным отцом я обсудил перспективы нашей советской футбольной сборной на грядущем (восьмом по счёту) чемпионате мира по футболу, который состоится этим летом в Англии.
Виктор Семёнович был настроен оптимистически. Он утверждал, что на этот раз наши футболисты учтут опыт прошедшего чемпионата Европы и не допустят осечки в финальном поединке. В том, что сборная СССР выйдет в финал чемпионата, Иришкин отец не сомневался. Я слушал его рассуждения и вспоминал, как болел за наших футболистов тогда: летом шестьдесят шестого года. Тогда я тоже воспринял поражение сборной СССР в полуфинале и в матче за третье место, как личную трагедию.