Такое вот кино
Шрифт:
— Дом, милый дом, — пробормотал Сашка с дивана.
— Есть чего поесть?
— Кухня там. — Я указала направление.
Дашка скинула с ног туфли и босиком прошлась по паркету, ступала мягко, как кошка. Остановилась перед диваном, облокотилась на спинку и на Сашку сверху взглянула, изучающе.
— Больно тебе?
— Сама попробуй, узнаешь.
Она виновато улыбнулась.
— Кто же знал, что он такой придурок? Казался милым.
— Ага. — Емельянов носом шмыгнул, глаза открыл и на сестру мою посмотрел. Та улыбнулась, ещё более виновато.
— Прости.
— Прощу, если сделаешь доброе дело.
— Какое?
— Выключи свет, у меня глаза болят.
Я
— Может, вызовем «скорую»? Вдруг ребро сломано?
— Не сломано. Я знаю, когда сломано.
Я осуждающе качнула головой.
— Боюсь спросить, что ещё ты хорошо знаешь. — На сестру я не смотрела, но чувствовала её взгляд, и когда она от дивана отошла, ощутила себя едва ли не победительницей. Я продолжала хлопотать над любимым, пригладила его волосы, наклонилась ниже, чтобы поцеловать, и шептала ему, что всё будет хорошо, но не могла отмахнуться от того, что присутствие сестры в этом доме мне не нравится.
Ленка из кухни выглянула и поинтересовалась:
— Салат сделать? Есть кто-нибудь хочет?
— Я хочу, — отозвался Сашка. — И выпить. У меня всё лицо болит… Даже уши.
Я глаза закатила, но говорить ничего не стала и даже помогла любимому принять сидячее положение.
За «салатом» мы просидели ещё около часа. Я скрипела зубами, но силилась улыбаться. Едва дождалась, когда Емельянов окончательно обессилит, и тогда, не слушая вялых возражений, повела его в спальню. То есть, его Николай повёл, а я шла следом и внимательно приглядывалась, за какие части тела Емельянов хватается особенно часто. Пообещала себе, что завтра настою на вызове врача. Была больше, чем уверена, что Сашка наутро подняться с постели не сможет. Гостям я разрешила занимать свободные комнаты, и мне, честно, было всё равно, кто где и с кем устроится. Помогла любимому раздеться, осторожно сняла с него чистую футболку, которую сама же на него надела минут сорок назад, Сашка немного взвыл, когда пришлось поднять правую руку, а я поморщилась, словно это была моя боль.
— О-ой, — протяжно выдохнул он, когда повалился на подушки.
— Не надо было с ними драться, — не утерпела я. — Ты один, а их вон сколько.
— Я не дрался, Тань. Это они со мной дрались.
— Убью Дашку завтра, — зловеще пообещала я. Стащила с Емельянова джинсы, носки, и накрыла его одеялом. Он лежал и признаков жизни не подавал. Я же смахнула с его заклеенного пластырем лба волосы. — Саш.
Он не ответил, только вопросительно угукнул. А я в растерянности замерла, не зная, что сказать. Эмоции переполняли, и слова в голове крутились только те, которые Емельянов вряд ли готов сейчас от меня услышать. Не в том он состоянии.
— Ничего, — пробормотала я. — Спи.
Вечер выдался очень тяжёлым, и уснула я крепким, но беспокойным сном. Усталость была неимоверная, и больше психологическая, когда я легла и закрыла глаза, меня словно каменной плитой придавило, и только гул в ушах. И пока не заснула, всё прислушивалась к Сашкиному дыханию, но он не хрипел и не задыхался, как я себя запугать пыталась. В конце концов, повернулась на бок, придвинулась к нему ближе, и положила ладонь на его руку. Обнять не решилась, боясь, что причиню боль или разбужу. И тогда уже заснула. А наутро, открыв глаза, только удивилась, отчего так плохо себя чувствую. Голова раскалывалась, во рту сушь, а из мыслей лишь одна: пить хочу. Сашка спал, повернувшись ко мне спиной и загородившись локтём от солнечного света. И поэтому я, когда с постели поднялась, первым делом шторы задёрнула. Потом прошлёпала босиком из комнаты. Зевала,
спускаясь по лестнице. В гостиной увидела грязную посуду на журнальном столике, нахмурилась, прошла на кухню и достала из холодильника бутылку минеральной воды. Крышку открутила и стала пить прямо из горла. Голову повернула, привлеченная неясным шорохом, и поперхнулась, увидев Дашку. Закашлялась и головой помотала.— Боже мой… Я и забыла, что ты тут.
— И тебе с добрым утром.
Дашка сидела за столом, в Сашкиной рубашке, в которой, по всей видимости, спала, мотала ногой и грела руки о чашку с чаем. Я осторожно перевела дыхание, пытаясь справиться с приступом недовольства, глядя на её голые ноги.
— Чего тебе не спится?
Она плечами пожала.
— Не спится. На новом месте плохо сплю, ты же знаешь.
Я еще попила, подумала, и не стала убирать бутылку обратно в холодильник, решив прихватить её в спальню.
— Как твой?
— Не знаю пока, он спит.
Дашка лениво улыбнулась.
— А он ничего, смелый.
— Дурак он. Знал бы тебя получше, не стал бы связываться.
Дашка презрительно скривилась в ответ на мои слова, но всерьёз их не приняла, судя по наплевательскому выражению лица.
— И фамилию я его вспомнила.
— А он называл тебе свою фамилию?
— На столике письма лежат.
— И ты мимо не прошла, — догадалась я.
— Да ладно тебе. Было бы странно, если бы прошла. Папа про него рассказывал, он кинотеатры у нас в городе скупает.
— Не скупает. Он их реставрирует.
— Ну да. — Она усмехнулась, хитро глянула на меня. — Я тебя поздравляю, ты молодец.
Я взяла с полки стакан.
— Сережки отдай, и можешь оставить поздравления при себе.
— Зачем они тебе? — удивилась Дашка. — Тебе Саня другие купит.
— Они бабушкины, Даша. У меня они будут в сохранности.
Она лишь отмахнулась. На стуле развернулась, вытянула ноги.
— Ты собираешься за него замуж? Тань, ты ведь понимаешь, что в такой ситуации теряться нельзя. Особенно, тебе.
— Почему это «особенно мне»? — обиделась я, хотя всё прекрасно поняла.
— Потому что. Другого шанса может не быть. Надо вести его в загс.
— Даш, не лезь в чужие дела.
— Не такие уж они и чужие. Ты мне сестра всё-таки.
Я лишь фыркнула. Всё-таки сестра!.. Высказалась.
— Я беспокоюсь за тебя, — продолжала гнуть она свою линию. — Ты так на него смотришь, словно до смерти зацеловать хочешь. Помнишь, у тебя медведь был плюшевый в детстве? Ты его всё время целовала. — Даша рассмеялась.
Я уперла руку, в которой стакан держала, в бок.
— Я помню. И помню, как ты подарила его соседскому мальчишке, а тот ему лапу оторвал.
— И зачем я спросила? Тань, ты всегда помнишь, какую-то ерунду. Помнить надо главное. И думать о главном. А не зацикливаться на мелочах.
— Не учи меня, — попросила я. — Я — старшая.
Дашка ахнула.
— Как давно я этого не слышала! Ты так любишь быть старше меня.
Я взглянула на часы и сообщила:
— Я пошла досыпать, а ты продолжай строить планы. Жаль, что они никому не пригодятся.
К моему огромному удивлению и облегчению, Сашка в это утро с постели встал и даже без чужой помощи. Правда, постонал немного, потом поругался, глядя на себя в зеркало, долго ощупывал припухшие ребра, и наотрез отказался ехать в больницу, хотя я предлагала весьма настойчиво.
— Что мне, впервой с синяками ходить? Заживут.
— Ты упрямый, — пожаловалась я. — И ты дурак.
Он криво усмехнулся.
— Знаешь, я плохо помню вчерашний вечер, но твои слова о том, что я дурак, в память просто врезались.