Такова хоккейная жизнь
Шрифт:
Начался чемпионат Советского Союза, и Виктор Васильевич Тихонов перестал доверять мне место в составе ЦСКА. Перед важным матчем со «Спартаком» подошел и сказал, чтобы я помогал ему на скамейке — опять не прошел в состав. Тут я пришел к выводу, что больше вообще за ЦСКА не выступлю, не говоря уж о сборной. Естественно, не имея игровой практики, не мог рассчитывать на участие в призе «Известий». Это, собственно, решало практически все. Тем более что незадолго до этого Тихонов подошел и предложил закончить играть, то же самое советовал Валентин Сыч, начальник управления зимних видов Госкомспорта. Причем Валентин Лукич делал это мягко, но дал понять, что вариантов нет. Подчеркнул, что Михайлова, конечно, уважают и намереваются принять участие в его дальнейшей судьбе.
«Борис, —
Я с предложением Сыча согласился. Оно действительно было довольно лестным. С молодежной сборной было бы интересно работать. Много классных игроков через эти соревнования проходили, те же Игорь Ларионов, Владимир Кругов, Мате Нэслунд и Томми Самуэльссон из Швеции, чехи Владимир Ружичка и Петр Бжиза, Уэйн Гретцки и Майк Гартнер из Канады, в общем, список внушительный можно составить, и по тем годам, и позднее. Взял я имена просто наиболее звездных игроков.
Считал, что молодежная сборная — это, по советским временам, удачное продолжение карьеры, я же оставался в большом хоккее. И не требовалось кардинальной перестройки.
Однако мне не хотелось ничего делать в спешке, я сказал, что приступлю к работе чуть позже, с прицелом на следующий чемпионат мира. Кроме того, я не мог бестактно поступить по отношению к тренерам молодежной сборной. Проще сказать, прийти на «живое место».
В общем, проводили меня из большого хоккея. Я начал готовиться к работе со сборной, написал план, посмотрел конспекты, которые я вел, играя в ЦСКА, наверное, последние лет пять, после беседы с Кулагиным и Колосковым, которые посоветовали мне подумать о выборе профессии. Потом лег в госпиталь, сделал операцию на ноге, восстановился. И отправился в управление хоккея Госкомспорта СССР, как говорится, наниматься на работу. Но, смотрю, его начальник Анатолий Михайлович Кострюков что-то мнется, ни да, ни нет. Ничего путного не говорит Сыч. Я конечно, понял, что меня «отцепили» от сборной. И, скорее всего, предложения делались для того, чтобы я играть закончил. Собственно, на мне это никак не отразилось. Переживать не стал, поскольку знал, что я такой не один. А чуть позже я убедился, что руководители хоккея знали о том, что меня ждет дальше.
Самостоятельно заниматься трудоустройством я, естественно, не мог. Как майор Советской Армии, был обязан явиться к армейскому начальству. Отправился в спорткомитет Министерства обороны. Его председатель — контрадмирал Анатолий Шашков — принял и сразу сказал, что все знает про молодежную сборную, понимает мое состояние. «Но, может, это совсем неплохо, — заметил он, — ты имеешь шанс сразу начать работать с командой мастеров, хорошая будет проверка». Вот это да — подумал я про себя. А Шашков тут же предложил отправиться в Ленинград — возглавить СКА. Казалось, что может быть лучше? Сразу со льда на пост главного тренера высшей лиги. Такого в практике отечественного хоккея почти не случалось. Во всяком случае, помнится, что Борис Майоров меньше чем через год после завершения карьеры принял «Спартак».
Получил я командировку в Ленинград, встретился там с командующим Ленинградским военным округом и начальником СКА. Но не торопился принимать СКА, поскольку на это была веская причина. Сразу сказал, что работать не могу, ибо в команде есть главный тренер — мой друг Игорь Ромишевский. Тянуть в СКА не стали: не хотите соглашаться — не надо, мы в любом случае Ромишевского снимем. Команда выступает неудовлетворительно, ей придется играть в переходном турнире. Так что решайте.
Это меняло дело, я успокоился, потому что не шел на место Ромишевского. Посмотрел две встречи СКА в Москве. Понял, что проблем много, но армейцы были сильнее явных аутсайдеров из уфимского «Салавата Юлаева» и минского «Динамо». Уже в начале переходного турнира приехал на матч СКА со спортклубом имени Урицкого в Казань. Там 1 февраля 1981 года меня и представили как главного тренера.
Надо сказать, что команда по составу была способной решить
на тот период задачу остаться в высшей лиге. Так оно и вышло. Из опытных игроков в СКА тогда были вратарь Сергей Черкас, защитники Александр Малюгин, Виктор Кузьмин, Владимир Локотко (он вместе со мной играл в ЦСКА), нападающие Саша Андреев, Владимир Боков, братья Солодухины, Сергей Жуков, Андрей Андреев, Александр Михайлов. Все они отнеслись ко мне с уважением, я не чувствовал себя в СКА инородным телом. И город меня принял хорошо. На встречах в округе, в клубе, в горкоме партии меня поддержали. Сразу выделили квартиру на улице Рубинштейна, служебную машину. Устроила меня и база на Звенигородской улице, в черте города.Конечно, я отдавал себе отчет в том, что СКА — не ЦСКА, но хотел получить максимально возможный результат. Летом успешно защитил свой план учебно-тренировочного процесса в управлении хоккея, принимали его Анатолий Кострюков и сотрудники комплексной научной группы. Анатолий Михайлович был удовлетворен. «Борис — говорит, — план у тебя сделан грамотно. Теперь надо приобретать практический опыт. Надеюсь, получится. Хорошо, что ты второй раз нашел себя в хоккее». В общем, поддержал.
Да, в СССР существовала такая практика как бы сдавать экзамены — защищать план подготовки к сезону. Тогда был профессиональный тренерский совет, имеющий немалые полномочия, контролирующие функции. На нем вырабатывалось наиболее перспективное направление в подготовительном процессе, на тренировках в ходе сезона, естественно, обращали внимание на то, чтобы работа шла в традиционных рамках советской хоккейной школы. Именно подготовка в межсезонье была фундаментом успеха. Заложив основу, было проще решать задачи ледовой подготовки.
Я понимал все это, видел, как работают многие знаменитые тренеры, но не собирался кого-то копировать, хотя имел планы, как использовать опыт Анатолия Тарасова, Аркадия Чернышева, Константина Локтева, Всеволода Боброва. Но скажу, что манера поведения, подход к работе у меня были собственные. Стремился находить свои пути решения различных задач. Конечно, сложна тренерская профессия. Наставник должен беззаветно любить хоккей, уметь заниматься анализом, подбором стиля игры, тактическими построениями, знать, как точно расставить хоккеистов по позициям, сочетаниям. Естественно, я работал над устранением ошибок, изучал соперников.
Тем не менее поначалу дела складывались далеко не просто. Результаты предсезонной подготовки оказались ниже, чем я запланировал. Были претензии к хоккеистам в смысле организации игры, коллективных действий. Проще сказать, я не мог добиться от игроков заметного роста, нервничал. Происходило это, конечно, от недостатка опыта.
В то время у меня состоялся важный разговор с Валентином Александровичем Быстровым, первым ленинградцем, выступавшим в сборной СССР, заслуженным тренером России. Он сказал: «Борис, ты подходишь к игрокам по привычным для тебя меркам. Но ЦСКА и СКА — не одно и то же. Здесь хоккеисты классом ниже, надо оценивать ребят по возможностям, отношению к делу и с учетом этого строить тренировочный процесс. А вы говорите сейчас на разных языках».
Я проанализировал положение дел. В ЦСКА, например, при атаке двое против одного за три неудачные попытки тренеры нас ругали. В Питере я требовал забросить в подобной ситуации хотя бы одну шайбу с пяти-шести попыток, но и это не всегда получалось. Тем не менее я трагедии из этого уже не делал, смотрел на вещи реально. Но при всем том я все-таки чувствовал, что команда готова прибавить, готовился к тренировкам, которые стал проводить более разнообразно и интенсивно. Претензий со стороны хоккеистов практически не было. Я бы даже сказал, что они стараются помочь мне, уважая как игрока, против которого кто-то из питерцев не раз выступал. Полагаю, и поэтому чемпионат СССР 1981–1982 годов провели мы неплохо. Думаю, что здесь мне здорово помог Владимир Петров. Он решил заканчивать выступления, но я его уговорил стать моим помощником в СКА.