Такова спортивная жизнь

— А Джудит верующая? — спросила она.

— Нет, по-моему. Во всяком случае, она не так религиозна, как ее родители. А Морис скоро излечит ее от остатков веры.

Она рассеянно кивнула, словно соглашаясь, хотя, возможно, увидела все наоборот: торжество остатков добродетели Джудит.

— С тех пор как я вернулся домой, — сказал я, — я часто думаю, каким образом, прожив целую жизнь, ты все еще видишь мир только черным и белым, хотя уже давно должна была бы убедиться, что этого никогда не бывает. Я просто не понимаю, как ты можешь вот так делить людей на плохих и хороших. Я, например, твердо знаю, что миссис Хэммонд совсем не злодейка, какой она у тебя получается.

— Понимаешь ты или не понимаешь, — ответила она, — это еще не значит, что такого разделения не существует. Для меня есть только либо хорошее, либо дурное. Иначе и быть не может. Как вообще жить, если не замечать этой разницы?

— Но ведь у тебя получается, что она во всем плохая. А это неправда. В ней есть хорошее. Только у этого хорошего нет возможности проявиться…

— Ты не можешь требовать, чтобы я чувствовала как миссис Хэммонд…

— И это все, что ты скажешь?

— Не вижу, как я могу взглянуть на это по-другому. То, что она с тобой сделала… то, как ты себя вел… ничего хорошего я тут не увижу, хоть буду целый день смотреть, — она задумалась, а потом неожиданно добавила: — Если смерть отнимет у тебя кого-нибудь, кого ты любишь, это же все-таки легче, чем убедиться, что на самом деле тебя вовсе не любят, хотя ты в это верил, так ведь? Вот что я подразумеваю, когда говорю, что миссис Хэммонд для тебя не годится. Она словно вчерашние остатки. Вы никогда не были бы счастливы.

Такие разговоры завязывались у нас часто. Я вовсе не хотел хвалить ей миссис Хэммонд. А потом мне оставалось только молча беситься. Но бывали минуты и похуже, когда я сидел в кресле, а она проходила мимо, и мне вдруг казалось, что это миссис Хэммонд, и я протягивал руку, чтобы коснуться ее. Меня трясло при этой мысли. Я отдергивал руку, как ужаленный электричеством, кроме одного раза, когда я дотронулся до ее бедра и сделал вид, что потягиваюсь. Но она поняла, в чем дело. Рана открылась и кровоточила.

Чтобы смягчить это напряжение, как-то вечером в субботу я нехотя отправился повидать Мориса и Джудит. Я с самого начала знал, что еду к ним, но повернул в противоположную сторону, а потом кружил по улицам, пока будто случайно не оказался в их конце города. Они занимали половину коттеджа на полпути между Примстоуном и замком Колсби, прямо напротив Сэндвуда, от которого их отделяла вся долина. Позже я узнал, что тут не обошлось без Уивера — дом этот не принадлежал клубу. Совсем еще новый, построенный после войны — окно-фонарь на фасаде и небольшая веранда. Сад уже разросся, и за воротами виднелась подъездная дорожка из потрескавшегося бетона. В этом районе обычно селились не слишком обеспеченные люди интеллигентных профессий: женатые бездетные учителя и дипломированные бухгалтеры без особенно большой практики.

У ворот я дал полный газ на холостом ходу — мотор взревел так, что у них должно было хватить времени запереть дверь и забаррикадировать окна. Я позвонил у парадной двери, рассчитывая, что их нет дома. Человек в соседнем саду перестал подстригать газон и уставился на меня. В доме послышались бегущие шаги, и дверь распахнулась.

Джудит онемела от удивления и густо покраснела.

— Привет, Тарзан! — сказала она после того, как я что-то промямлил. — Заходите же! Такой сюрприз, что вы сюда явились. Извините, что я не взвизгнула.

Она не без гордости ввела меня в уютно обставленную гостиную: в комнату с окном-фонарем, которая удивительно смахивала на карманное издание гостиной Уиверов — единственный эталон красивой жизни, известный Морису. И обои с зелеными листьями, и даже чайный столик на колесиках.

— А разве Мориса дома нет? — спросил я.

Она с улыбкой покачала головой.

— Пожалуйста, не говорите, что вы добирались сюда не ради меня… Морис уехал в город. И наверное, застрял в бильярдной. Он вам нужен?

— Да нет. Я просто хотел узнать, как вы и что.

— Ну так выпейте чашечку чая. А он к этому времени обязательно вернется. Идемте на кухню, пока я буду заваривать чай.

Я шел за ней через весь дом, а она продолжала болтать, оглядываясь через плечо. Она вся раздулась, стала совсем другой и казалась гораздо интереснее, чем прежде. Мне еще не приходилось видеть ее такой розовой и счастливой.

— Ну, что вы скажете о нашем домике? — спросила она. — Он даже лучше, чем дом моей мамы.

— Настоящий дворец.

— Мы сильно потратились, чтобы его обставить, хотя наверху у нас ничего нет, кроме двуспальной кровати. А вот поглядите!

Мы вошли в кухню — там с трех сторон сверкал хром.

— Вот раковина и краны. Электроразогреватель. Шкафчик-сушилка. Простые шкафчики, полки, электросушилка и еще всякая всячина. Это нам подарил папочка. Ну как?

— Кое-кому достаются хорошие папочки. Лучшей кухни я еще не видел. А холодильник у вас есть?

Она приняла это всерьез.

— Скоро купим. Морри говорит, что нужен холодильник для нива. С тех пор как я в положении, я выпиваю по пинте в день. Можете себе представить, какие привычки будут у ребенка!

— Я вижу, что у вас есть бетонная дорожка и гараж, — сказал я, улыбаясь. Все было так прекрасно, что даже не верилось.

— Ну, нельзя уж так сразу и все. Но я еще заставлю его купить машину, чтобы я могла ездить в город и не чувствовать себя тут взаперти. Гараж, правда, так себе… А это электрическая плита. — Она повернула выключатель и поставила на плиту чайник.

— Когда вы ждете?

— Через три недели. Но он так брыкается, что просто не знаю.

— А вы чувствуете, как он брыкается?

— Вы этого не знали? Готовый хавбек… Если он возьмется за свое, пока вы тут, я дам вам послушать.

— А что вы будете делать, если родится девочка?

— Это не девочка. Морри говорит, что девочку он своим ребенком не признает.

Она держалась со мной с той интимностью, которая часто появляется у беременных женщин по отношению к посторонним мужчинам. Она и всегда была полна дружелюбия, а теперь стала как-то по-особенному ласковой и доверчивой. От этого становилось легко и просто. Я уже удивлялся, почему не пришел сюда раньше.

Мы отправились в сад позади дома, весь недавно вскопанный, и остановились у низкой ограды. За ней тянулось небольшое поле и рощица.

— От рощи виден город, — сказала Джудит, кладя локти на каменную ограду. — Мы один раз ходили туда посмотреть. И Сэндвуд тоже видно. Мы ведь здесь чуть выше. Из окна спальни можно разглядеть уиверовскую крышу и елки в его саду.

Когда мы неторопливо пошли к дому, она спросила:

— А как дела у вас, Тарзан?

— Ни шатко ни валко. Я теперь живу дома.