Талисман

— Тусклым?.. — задумался Джек.

— Да. Этим словом они называют тех, кого трудно увидеть, как бы ты его ни искал. Невидимость невозможна — так говорят Волки, — но можно сделаться тусклым, если знаешь, как. Многие Волки умеют это, и этот маленький сукин сын умел это тоже. Так что все, что я помню, — это то, что он был худым, и его выбитый глаз, и то, что он был гадок, как черный сифилитический грех.

Андерс помолчал.

— Ему нравилось причинять боль животным. Маленьким. Он обычно затаскивал их под крыльцо, и я мог слышать ужасные крики… — Андерс содрогнулся. — В частности, и из-за этого я старался отсидеться дома, ты понимаешь. Я не люблю слушать, как звери кричат от боли. Это в самом деле ужасно.

Все, что говорил Андерс, рождало у Джека сотню новых вопросов. Отчасти ему хотелось бы узнать все, что Андерс знал о Волках, — рассказы о них вызывали у него одновременно удовольствие и глубокую боль потери его Волка.

Но времени было мало: этот человек должен был ехать утром на запад, в Проклятые Земли; кодла сумасшедших школяров, ведомая Морганом, могла прорваться из того места, что извозчик называл Другим Местом, в любой момент; Ричард мог проснуться и спросить, о каком это Моргане они говорили и кем был этот тусклый парень — этот тусклый парень был подозрительно похож на парня, жившего по соседству с ним в Домике Нельсона.

— Они пришли, — отметил он. — Эта команда пришла, и Осмонд был у них главным — во всяком случае, пока его не отозвали или ему не понадобилось проводить ночные покаяния в часовне в Индиане…

— Мой господин? — Лицо Андерса снова стало озадаченным.

— Они пришли и построили… что? — Он был уверен, что уже знал ответ на этот вопрос, но хотел услышать ответ от Андерса.

— Рельсы, — сказал Андерс. — Рельсы, ведущие на запад, в Проклятые Земли. Рельсы, по которым я сам должен отправиться в путешествие.

Он содрогнулся.

— Нет, — сказал Джек. Горячее, ужасное волнение взорвалось в его груди, как солнце, и он поднялся на ноги. Снова был щелчок в его голове, это ужасное, убедительное чувство того, что великие вещи собираются воедино.

Андерс пал на колени с грохотом, когда прекрасный свет озарил лицо Джека. Ричард заворочался от шума и сонно сел.

— Не ты, — сказал Джек. — Я. И он.

Он указал на Ричарда.

— Джек? — Ричард смотрел на него с сонным близоруким смущением. — О чем ты говоришь? И почему этот человек обнюхивает пол?

— Господин мой… воля твоя, конечно… но я не понимаю…

— Не ты, — сказал Джек. — Мы поведем поезд вместо тебя.

— Но, господин мой, почему? — Андерс уже не осмеливался взглянуть вверх.

Джек Сойер выглянул в темноту.

— Я думаю, что есть кое-что в конце рельсов, в конце рельсов или в конце пути, одна вещь, которую я должен получить.

Интерлюдия Слоут в этом мире (IV)

Десятого декабря Морган Слоут сидел на маленьком неудобном деревянном стуле около кровати Лили Сойер — ему было холодно, и он кутался в теплое кашемировое пальто, засунув руки глубоко в карманы, однако ощущал себя гораздо лучше, чем можно было судить по его виду. Лили уходила прочь, туда, откуда не возвращаются, даже если ты Королева, лежащая на кровати размером с футбольное поле.

Кровать Лили не была такой большой, и сама она совсем не напоминала Королеву. Болезнь покрыла морщинами лицо и состарила ее на двадцать лет. Слоут позволил своим глазам насладиться глубокими впадинами вокруг ее глаз и кожей на лбу, ставшей похожей на черепаший панцирь. Ее истощенное тело казалось комочком, упрятанным под простынями и одеялами. Слоут знал, что «Альгамбре» хорошо платили за то, чтобы Лили Кевинью Сойер никто не беспокоил, — он как раз и был тем, кто платил. Ее комната больше не обогревалась. Она была единственным постояльцем отеля. Кроме клерка и повара, служащими отеля оставались три португальские горничные, которые непрестанно убирали вестибюль, — похоже, что именно горничные завалили Лили одеялами. Себе Слоут заказал номер люкс напротив и приказал клерку и горничным присматривать за Лили.

Чтобы увидеть, откроет ли она глаза, он сказал:

— Ты выглядишь лучше, Лили. Я действительно вижу признаки улучшения.

Двигая только ртом, Лили сказала:

— Я не знаю, зачем ты прикидываешься добрым, Слоут.

— Я твой лучший друг, — ответил Слоут.

Теперь она открыла глаза, они были не настолько мутными, насколько хотелось ему.

— Убирайся отсюда! — прошептала она. — Ты отвратителен.

— Я пытаюсь помочь тебе и хочу, чтобы ты помнила об этом. У меня с собой все бумаги, Лили. Ты должна подписать их. Сделай это, и ты со своим сыном будешь обеспечена на всю жизнь. — Слоут взглянул на Лили с мрачным удовлетворением. — Мне не удалось выяснить, где Джек, между прочим. Что, ты уже поговорила с ним?

— Ты же знаешь, что нет, — сказала она. Но не заплакала, как он надеялся.

— Я думаю, что ему не мешало бы быть здесь, а?

— Обойдешься, — сказала Лили.

— Я воспользуюсь твоей ванной, если ты не возражаешь, — сказал он и встал. Лили закрыла глаза, игнорируя его.

— Я надеюсь, что с ним все в порядке, — сказал Слоут, медленно продвигаясь вдоль края кровати. — Ужасные вещи случаются с мальчиками на дорогах.

Лили не реагировала.

— Вещи, о которых страшно подумать.

Он добрался до края кровати и направился в ванную. Лили лежала под своими простынями и одеялами, как смятый листок папиросной бумаги. Слоут вошел в ванную.

Он потер руки, мягко закрыл дверь и открыл оба крана над раковиной. Из кармана пиджака достал маленький двухграммовый пузырек, из внутреннего кармана — небольшую сумочку, в которой были зеркальце, лезвие и короткая латунная трубочка. На зеркальце он насыпал примерно одну восьмую грамма самого чистого перуанского кокаина, какой только мог найти. Потом разделил его лезвием на две полоски, втянул в себя обе полоски через латунную трубочку, резко вдохнул и задержал дыхание на пару секунд. «Аах!..» Его носовые проходы открылись широко, как тоннели. Где-то в глубине кокаин начинал действовать. Слоут сунул руки под струю воды, увлажнил ноздри большим и указательным пальцами.

Этот прекрасный поезд, позволил он подумать себе, этот прекрасный, прекрасный поезд, я горжусь им больше, чем собственным сыном.

Морган Слоут упивался видением своего прекрасного поезда, который был одним и тем же в обоих мирах и был первым воплощением его давно вынашиваемого плана импорта современных технологий в Долины, прибывающего в Пойнт-Венути и нагруженного полезным грузом. Пойнт-Венути! Слоут улыбнулся, когда кокаин взорвался в его мозгу, принося обычное известие, что все будет хорошо, все будет хорошо. Маленькому Джеки Сойеру очень повезет, если он вообще когда-нибудь сможет выбраться из Пойнт-Венути. На самом деле ему очень повезет, если он вообще сможет сначала туда попасть, учитывая, что для этого ему нужно пересечь Проклятые Земли. Но наркотик напомнил Слоуту, что он все же предпочел бы, чтобы Джек добрался до опасного маленького Пойнт-Венути, он предпочел бы, чтобы Джек пережил пребывание в Черном отеле, который не был просто досками и гвоздями, кирпичами и камнями, а был также и чем-то живым… потому что, возможно, он мог выйти оттуда с Талисманом в своих маленьких воровских ручках. А если бы это случилось…

Да, если бы это чудесное событие произошло, все стало бы действительно хорошо.

И Джек Сойер, и Талисман были бы отделены друг от друга.

И он, Морган Слоут, наконец получил бы то, чего заслуживает. На секунду он увидел себя простирающим руки над безбрежным океаном звезд, над двумя мирами, обвившимися, как любовники в постели, над всем, что защищал Талисман, всем, чего он так жаждал, когда купил «Эджинкорт» много лет назад. Джек мог бы добыть все для него. Силу. Славу!..

Чтобы отпраздновать эту мысль, Слоут опять вынул пузырек из кармана, но не стал тратить время на ритуальные манипуляции с лезвием и зеркалом, а просто использовал маленькую ложечку, чтобы поднять белый порошок сначала к одной ноздре, потом к другой. Сила и слава, да.