Талисман
Шрифт:
— Подойди ко мне, — сказал человек, глядя на него своими карими глазами.
— Нет-нет, все… — промямлил Джек. — Я уже…
— Подойди. И сядь.
Человек чиркнул спичкой о крышку стола и прикурил сигару. Муха, неосторожно приземлившаяся на его бумажную шляпу, ужужжала в темноту. Его глаза вернулись к Джеку.
— Я не причиню тебе вреда.
Джек медленно подошел и опустился на стул, аккуратно, по-школьному сложив перед собой руки. А шестьдесят часов спустя, в первом часу ночи драя мужской туалет, Джек думал — нет, он даже знал наверняка, — что это его собственная тупая доверчивость и самомнение захлопнули за его спиной двери ловушки, в которую он
Если не убежит…
«А зачем убегать? — думал Джек, стараясь не смотреть в ледяные глаза человека. — Может, здесь найдется для меня какое-нибудь дело?» Минетта Бенберри, хозяйка и управляющая «Золотой ложки» в Оберне, была достаточно благосклонна к Джеку. Она даже обняла и поцеловала его, а кроме этого, дала три толстых сандвича, но ей не удалось его обдурить. Благосклонность и даже некоторое подобие доброты не в состоянии скрыть корыстные цели, а тем более жадность.
Минимальный заработок в Нью-Йорке составлял три доллара сорок центов в час. Эта информация была написана на красивом розовом листе размером с киноафишу на кухне «Золотой ложки». Но повар, парень с Гаити, почти не знающий английского языка и скорее всего находившийся в стране незаконно, получал только два. Готовил он просто замечательно, никогда не позволяя картофелю, мясу или рыбе пребывать на сковородке хоть одну лишнюю минуту. Девушка, работавшая у миссис Бенберри официанткой, была прелестна и глупа. Она тоже попала в Америку нелегально, все ее документы остались в Риме. Естественно, в таких случаях минимум не соблюдался, и шепелявая заторможенная девушка с неподдельным восторгом рассказывала Джеку, что получает доллар двадцать центов каждый час, и это все ей!
Сам Джек получал доллар пятьдесят центов. Он долго торговался за эту сумму, хотя и знал, что если бы миссис Бенберри не находилась в затруднительном положении — ее старая судомойка сбежала накануне: ушла на обеденный перерыв да так и не вернулась, — она не стала бы даже разговаривать с ним по этому поводу. Сказала бы просто: или бери доллар с четвертью, малыш, или пойди-ка погуляй. Америка — свободная страна.
Сейчас с некоторым цинизмом, который являлся частью его новой роли, Джек думал, что перед ним вторая миссис Бенберри. Пусть не толстая и дряблая женщина, а подтянутый и мускулистый мужчина, но во всех других отношениях — никакой разницы с хозяйкой «Золотой ложки».
— Ищешь работу? Ха! — Мужчина в белых штанах и бумажной шляпе положил свою сигару в старенькую пепельницу с надписью «КЭМЕЛ» на дне. Муха прекратила умываться и удалилась.
— Да, сэр, но ведь вы сказали, что это бар и все такое…
В сердце вновь зашевелилась тревога. Эти карие глаза под желтоватыми веками пугали его — они были похожи на глаза старого голодного кота, случайно наткнувшегося на жирную, неповоротливую мышь.
— Это все мое, — перебил его человек. — Меня зовут Смоуки Апдайк. — Он протянул руку. Удивленный Джек пожал ее, но тут же оказался в крепких объятиях и едва не вскрикнул от резкой боли. Вскоре объятия ослабли, но Апдайк не отпускал его: — Ну?
— А?.. — спросил Джек, понимая, что это должно прозвучать глупо. Но он чувствовал себя глупо и
испуганно. Ему было больно, он хотел вырваться из лап Апдайка.— Родители не научили тебя представляться?
Это прозвучало столь неожиданно, что Джек чуть было не выпалил свое настоящее имя вместо того, которое он называл в «Золотой ложке», того, которое он называл всем людям, желающим его знать. Это имя — Джек про себя называл его своим «походным именем» — было Льюис Фаррен.
— Джек Со… а… Сойтель, — сказал он.
Апдайк, не сводя с него насмешливых глаз, задержал руку еще на мгновение, потом отпустил.
— Джек Со-а-Сойтель, — задумчиво повторил он. — Должно быть, самое длинное и дурацкое имя в телефонной книге, да, малыш?
Джек покраснел, но решил промолчать.
— Ты не очень-то крепок, — сказал Апдайк. — Как думаешь, ты в состоянии поднять двенадцатифунтовую пивную бочку и закинуть ее на тележку?
— Думаю, в состоянии, — ответил Джек, хотя и не был в этом уверен. Но в таком пустынном месте ему вряд ли придется менять бочки чаще, чем раз в день.
Словно прочитав его мысли, Апдайк сказал:
— Да, сейчас здесь никого нет. Но к четырем-пяти часам тут будет достаточно народу, а уж по выходным это место переполняется через край. Вот тогда-то ты и сможешь заработать.
— Ну, я не знаю, — протянул Джек. — А сколько я буду получать?
— Доллар в час, — ответил Апдайк. — Я, честное слово, платил бы тебе больше, но… — Он похлопал рукой по массивной пачке счетов и слегка улыбнулся, как бы говоря: Ты видишь, как все в Оутли дорожает, как ветер гуляет в карманах. С 1971 года все вокруг приходит в упадок… Но глаза не улыбались. Глаза смотрели на Джека с той же кошачьей сосредоточенностью.
— Но это не так много, — сказал Джек. Он говорил медленно, но мысли бешено крутились в голове. В дискотеке пусто и тихо, как на кладбище. Днем, похоже, она служит забегаловкой для старых, опустившихся алкашей. Но сейчас ни один из них не стоял, прислонившись к стойке бара, не потягивал пиво и не смотрел телевизор. В Оутли все пили в своих машинах и почему-то называли их «клубами». В Оберне доллар с полтиной в час давался ему тяжелым трудом. Здесь же один доллар за такое же время не будет ему стоить ровным счетом ничего.
— Да, — согласился Смоуки, возвращаясь к калькулятору. — Не много.
По его тону можно было понять, что Джек должен либо согласиться на такую сумму, либо выйти вон. Торг неуместен.
— Что ж, я согласен, — сказал Джек.
— Вот и хорошо. Теперь нам остается выяснить только один вопрос: от кого ты бежишь и кто за тобой гонится? — Карие глаза сверлили Джека насквозь. — Если кто-то сидит у тебя на хвосте, то я не хочу иметь с ним никаких проблем.
Это не смутило Джека. Он, конечно, не был самым одаренным ребенком на земле, но имел достаточно фантазии, чтобы сочинить рассказ, который не позволил бы ему умереть с голоду на дороге. Итак, настало время истории № 2: «Жестокий отчим».
— Я из маленького города в штате Вермонт, — начал Джек, — из Фендервилла. Мои мама и папа разошлись два года назад. Папа хотел забрать меня к себе, но суд отдал меня маме. Они только ругаются и ругаются, а до меня им нет дела…
— Сказки, — сказал Смоуки, не отрываясь от своих подсчетов, однако, заметил Джек, он не переставал внимательно слушать его.
— Так вот, мой папа уехал в Чикаго и там устроился работать на завод, — продолжал Джек. — Он пишет почти каждую неделю, но за последний год ко мне так и не приезжал, потому что Обри его побил. Обри — это…