Талисман

бессвязно и бессмысленно. Чудовище рычало и лаяло, поднимаясь, спотыкаясь и падая снова, догоняя Джека. Его лицо, нет, его морда уже почти полностью покрылась шерстью. Временами сквозь рев и лай Джек разбирал слова:

— Теперь разговором ты от меня не отделаешься, цыпленок. Теперь я тебя убью… потом.

Слышал ли он это на самом деле? Или эти слова звучали только в его голове?

Какая разница? Расстояние между тем миром и этим, бывшее длиной в целую Вселенную, сжалось до толщины тонкой пленки.

Элрой взревел снова и ринулся за Джеком, шатаясь и неуверенно держась на задних лапах. Вся одежда на нем перекосилась, из клыкастой пасти вывалился язык. За дискотекой Апдайка должна быть заброшенная автостоянка. Вот она, заваленная обрывками бумаги и мусора, вот ржавая спинка кровати, вот решетка от «форда» 1957 года. В небе тускло светила луна, похожая на череп, следящий за землей мертвыми глазницами. И не в Нью-Хэмпшире все это началось, нет, и не тогда это началось, когда заболела мама, и не тогда, когда появился Спиди Лестер Паркер. Это началось тогда, когда

Джеку было шесть. Когда мы все жили в Калифорнии и никто не убегал никуда, а Джеку было…

Зловещее существо вцепилось в лямки рюкзака.

Все началось сначала; казалось, что человек и чудовище танцуют какой-то танец; на мгновение Джеку вспомнились диснеевские мультфильмы. Джек истерически рассмеялся. Монстр зарычал и потянулся к нему. Джек отпрянул назад, перепрыгнув через мусорную кучу, — пять острых когтей резанули воздух в считанных дюймах от него. Элрой упал на пружинную кровать и каким-то образом запутался в ней. Завывая, разбрызгивая клочья пены, он скакал, дергался и извивался, пытаясь высвободить лапу, застрявшую между пружин.

Джек лихорадочно рылся в рюкзаке, разыскивая бутылку. Он выкинул последние носки, грязную майку, вонючие джинсы… Наконец его рука схватила узкое горлышко бутылки и вытащила ее наружу.

Освободившись от сетки, Элрой огласил воздух диким торжествующим ревом.

Джек оттолкнулся от поросшей травой кучи мусора и побежал вперед, держа в руке бутылку и свинчивая пробку большим и указательным пальцами. Наконец крышка поддалась.

Может ли монстр отправиться за мной? — размышлял Джек, поднося бутылку к губам. Когда я переношусь, не открываю ли я дыру между мирами и не может ли он последовать за мной и прикончить меня на той стороне?

Рот Джека наполнился вкусом гнилого винограда. Он икнул, некоторое время он не мог заставить себя проглотить жидкость. Теперь этот отвратительный вкус наполнил все его нутро — Джек протяжно застонал. Он все еще слышал рев Элроя, но уже откуда-то издалека, как будто существо было на одном конце оутлийского тоннеля, а он стремительно падал к другому. Джек ощутил падение, и в голове мелькнула мысль: О Господи, что, если я перенесся на край обрыва или на вершину горы?

Он прижал рюкзак и бутылку к груди, закрыл в отчаянии глаза, и мысль, которая терзала его весь день и весь вечер, завертелась, словно карусель, словно Серебряная Леди или Элла Спид… Он поймал ее и помчался на ней, в облаке отвратительного запаха колдовского зелья, ожидая чего угодно и чувствуя, как на нем меняется одежда.

Шесть да шесть когда нас было шесть и больше никого не было и мы были в Калифорнии кто это играет на саксофоне папа это Декстер Гордон или это почему мама говорит что мы живем на краю пропасти и куда ой куда ты уходишь с дядей Морганом о папа он так иногда на тебя смотрит как будто у него в голове край пропасти и в его глазах землетрясение и ты умираешь в нем папа!

Падающему, кружащемуся, вращающемуся в центре пурпурного облака Джеку Сойеру, Джону Бенджамину Сойеру, Джеку, Джеки

…было шесть когда все это началось и кто же играл на том саксофоне папа? Кто же играл на нем когда Джеки было шесть когда Джеки…

Глава 11 Смерть Джерри Бледсо

1

Было шесть, когда все это на самом деле началось, когда завертелись колеса той машины, которая сейчас притащила его в Оутли, а потом вынесла оттуда. Громко пел саксофон. Шесть. Джеку было шесть. Сначала его внимание было приковано к игрушке, которую подарил ему отец, — маленькой модельке лондонского такси. Машинка была тяжелой, как кирпич, и на гладком деревянном полу нового офиса хороший толчок мог заставить ее катиться через всю комнату. Середина августа, дело к вечеру, машинка катается по гладкому полу, хорошо дышится в кондиционированном воздухе офиса. Кончилась работа, исчезли люди на том конце телефонных проводов, дела которых не могут подождать до завтра. Джек толкнул тяжелое игрушечное такси вдоль лакированной деревянной плашки паркета, слушая шуршание твердых резиновых шин в саксофонном соло. Черная машина ударилась о ножку кресла, крутанулась и остановилась. Папа сидел, положив ноги на стол, а дядя Морган пристроился в кресле в углу. Оба они потягивали что-то из бокалов. Скоро они опустят их, выключат проигрыватель и усилитель, сойдут вниз по лестнице и разъедутся на своих машинах.

Когда нас было шесть и все были такими, как были, и это было в Калифорнии.

— Кто это играет на саксофоне? — услышал Джек голос дяди Моргана. В глубине сознания этот знакомый голос звучал как-то по-новому, что-то тихое и скрытое послышалось Джеку. Он взял игрушечное такси за крышу, и пальцы его почувствовали такой холод, словно это был лед, а не сталь.

— Декстер Гордон, — ответил отец. Но голос был дружеским и чуть ленивым, как всегда. Джек зажал игрушку в руке.

— Хорошая пластинка.

— «Папа играет на трубе». Старая прекрасная вещица, не правда ли?

— Я постараюсь ее достать.

И Джеку показалось, он понял, что странного в голосе дяди Моргана, — ведь он никогда не любил джаз, он только притворяется для отца. Джек заметил это давно, в раннем детстве, и ему казалось странным, что отец этого не замечает. Дядя Морган вовсе не собирался искать пластинку «Папа играет на трубе», он просто льстил Филу Сойеру, и, возможно, Сойер не замечал этого, потому что он, как и все остальные, мало внимания уделял Моргану Слоуту. Дядя Морган, сильный и честолюбивый («Отважный, как росомаха, и трусливый, как присяжный заседатель», — говорила Лили), старый добрый дядя Морган не притягивал к себе взоров. Взгляды не останавливались на нем. Джек был готов спорить, что в детстве учителя вечно не помнили его имени.

— Представь себе, каким станет там этот парень! — сказал дядя Морган, впервые за весь день обратив на себя внимание Джека. Фальшивые нотки не исчезли из его голоса, но не лицемерие и притворство Слоута заставило Джека поднять голову и крепко сжать в руках тяжелую игрушку. Слово «там» влетело в его голову и теперь звенело в ней как колокол. Потому что «там» означает Страну Мечты Джека. Он прекрасно знал это. Отец и дядя Морган забыли о том, что он здесь, под диваном, и теперь они будут говорить о Стране Мечты.

Отец знает о Стране Мечты. Джек никогда ничего не говорил об этом ни отцу, ни матери, но отец знал о ней. Потому что должен был знать, вот и все. И еще: не ум, а сердце подсказало Джеку, что его отец хранит Мечту, охраняет ее.

Но язык сердца почему-то трудно переводить на другие языки.

По какой-то причине, такой же сложнообъяснимой, как перевод с языка сердца на язык ума, сочетание Слоута и Мечты обеспокоило мальчика.

— Да, — добавил Морган Слоут. — Этот парень все там перевернет, правда? Они даже, наверное, сделают его герцогом Сожженных земель. Или еще кем-нибудь.