Там за морем деревня… (Рассказы)

Стоял тихий летний вечер, вдруг калитка распахнулась и появился Витя Фисюк. Только он да Поля никуда не уехали.

— Мария Владимировна, можно? — Витя быстро взбежал по ступенькам террасы. — Срочно рву когти. Приехала какая-то корреспондентка. Батя считает, что будут отбирать аттестаты. Вот, значит, зашел попрощаться. Я вам очень благодарен, Мария Владимировна. За всё, что вы для меня сделали.

— Куда же ты едешь?

Он засмеялся, скрывая смущение.

— Тайна, Мария Владимировна! Но вам могу сказать. Еду к тетке, а там пединститут. Не хотел никуда поступать, но теперь приходится. Вы не бойтесь! Ни на русский язык, ни на математику не посягну. Буду устраиваться на факультет физвоспитания. Не возражаете?

— Уезжай, ради бога! — Я наговорила ему на дорогу всяческих пожеланий, а сама думаю: «Вот оно, письмо Наташи! Значит, откликнулись на него, помогут!..»

Назавтра часов около трех вижу — идет Поля Герасимова. У меня сердце заколотилось: «Неужели и Поля собралась уезжать?!» Елене Сергеевне стоило больших трудов устроить её на работу. Мать Поли не хотела, чтобы её дочь после десятилетки занималась физическим трудом. Для девочки нашлось место в горкоме комсомола — техническим секретарем. Всё сделалось благодаря Тане Самохиной, нашей бывшей ученице. Я её помню боевой, активной девочкой, а теперь наша Таня работает секретарем горкома.

Опустив глаза, Поля сказала, что её послали за мной.

— Кто послал? — спросила я.

— Вас просят явиться в горком, — твердила Поля. Больше я ничего не смогла от неё добиться — как бывало в прежние времена на уроке.

— Ладно, — говорю я Поле, — ты меня подожди! — Даю ей полакомиться блюдечко с пенками, а сама снимаю с огня таз с вареньем и иду в дом переодеться.

Я с волнением думала о предстоящей встрече с журналисткой. Конечно, Поля пришла от неё. Мысленно я начала складывать первые фразы своего рассказа о случае с Наташей Осокиной, а сама гляжу в зеркало: «Бог ты мой, на кого я похожа! Не учительница, а тетка с базара. Лицо красное, лоснится. Сразу видно, что от плиты. И вся я пропахла вареньем, за версту слышно…»

Пока я переодевалась, Поля управилась с пенками и принялась за свежий номер «Крокодила». Читая, она по-детски шевелила губами. Чтение ей всегда давалось с трудом, а этот журнал печатается мелким шрифтом. Подняв глаза от закапанной вареньем страницы, Поля придирчиво оглядела мое платье, туфли и сумку, но нельзя было понять, осталась ли она довольна моим преображением.

По пути я тщетно пыталась узнать от Поли что-нибудь про приехавшую из Москвы журналистку. Только у самого горкома она обрела дар речи.

— Надо было раньше думать, — вместо обычной для Поли неуверенности я услышала веские нотки. — Впрочем, нас, учеников, всё это совершенно не касается.

С волнением я переступила порог кабинета первого секретаря. За столом Тани Самохиной сидела красивая женщина с карими внимательными глазами. Таня поместилась сбоку, в кресле. Она вскочила мне навстречу.

— Вот и наша Мария Владимировна! — Таня ласково обняла меня и повела к столу. — Я так нахвалила вас, что Нине Александровне непременно захотелось с вами познакомиться.

Нина Александровна вышла из-за стола.

— Мне о вас говорила не только Таня. Наташа Осокина тоже. И её родители. Вы ведь работали вместе с Виктором Владимировичем и Верой Платоновной?

Так началась наша беседа. Все придуманные заранее фразы оказались ненужными. Я сразу же попала под обаяние умной, чуткой и внимательной собеседницы. «Вот кому можно рассказать всё без утайки», — подумала я. Мне хотелось, чтобы Малиновская помогла Наташе и чтобы вошла в положение Елены Сергеевны. А главное — чтобы Наташа всё-таки получила аттестат. Не идти же ей снова в десятый класс.

Мне прежде не приходилось встречаться с известными людьми, артистами или работниками печати. Меня покорили участливость и простота Нины Александровны. Слово за слово, я призналась ей, что бросила недоваренное варенье. Она очень заинтересовалась моим рецептом, даже записала к себе в блокнот, заметив с улыбкой:

— Если бы редактор заглядывал в мои блокноты, то пришел бы в ужас, сколько женских пустяков натолкано среди деловых записей.

Прощаясь, я пригласила Нину Александровну к себе на чай с вареньем. Она не ответила ни «да» ни «нет». Времени у неё было в обрез, а хотелось встретиться со многими.

Несмотря на дружеский характер нашей беседы, я сильно переволновалась. Выхожу в приемную — и слезы ручьем. Я села на стул. Поля бросилась ко мне:

— Здесь нельзя! Уходите! — и буквально выставляет меня в коридор.

Не могу передать, как я огорчилась из-за такого нечуткого поведения своей бывшей ученицы.

Из горкома я поспешила в школу. Во дворе, под старой липой, сидели Евгений Савельевич и Таисия Яковлевна. Оказывается, они уже встречались с Малиновской. От них я узнала, что должна вот-вот приехать Елена Сергеевна.

— Приедет, а тут расследование, — ворчал Евгений Савельевич, хотя в глубине души он был, конечно, доволен: Елене Сергеевне, а не ему, достанется расхлебывать кашу.

— Жаль, — сказала Таисия Яковлевна. — У меня билет на сегодня. Так и уеду, не попрощавшись с Еленой Сергеевной. Вы уж передайте ей от меня…

Она наговорила мне много хороших слов о Елене Сергеевне. Я слушаю, а сама думаю с удивлением: «Как же это наш трусливый Евгений Савельевич подписал Таисии Яковлевне увольнение по собственному желанию — сам, без директора!»

По правде говоря, я не очень пожалела об уходе Таисии Яковлевны. За целый год работы она так и не сблизилась с педагогическим коллективом школы, а уж на учительниц начальных классов всегда глядела свысока. Но если мы ей этого раньше не говорили, на прощанье уж вовсе незачем. Я сказала, что школе будет не хватать её умения по-современному работать со старшими. Сказала и про Наташу Осокину, которая всем твердит, что своим духовным развитием обязана Таисии Яковлевне.

— Духовное развитие Осокиной? — Таисия Яковлевна язвительно засмеялась. — Благодарю покорно! Если она так считает, очень жаль. Ваша Осокина… — Я чуть не спросила: «Почему же моя?!», но промолчала, нетерпеливо ожидая, что скажет дальше любимая учительница Наташи. Она продолжала с иронией: — Ваша Осокина вообразила себя Дон-Кихотом нашего времени, но на самом деле в ней и в её родителях, о которых я достаточно наслышалась, — Таисия Яковлевна оглянулась на завуча, он принял отсутствующий вид, и она продолжала без прежнего воодушевления, — в них, дорогая Мария Владимировна, живет не дух рыцаря печального образа, а старая провинция с её сплетнями и интригами. Помните у Достоевского «Дядюшкин сон», «Село Степанчиково»? — Я не ответила на её вопрос, я мало читала Достоевского. Таисия Яковлевна пренебрежительно сощурила глазки. — Типичная провинциальная склока, вот что такое вся эта история. Я прочла письмо Осокиной и не поверила ни единому слову. Трескучая демагогия, больше ничего!

Мне стало страшно за Наташу. Таисия Яковлевна с её блестящей эрудицией наверняка произвела огромное впечатление на Малиновскую.

— Не могу с вами согласиться… — начала я, но Евгений Савельевич тут же меня перебил.

— Слышать не хочу про Осокину! — заявил он. — Тем более что я с самого начала оставался в стороне от осокинской истории. Вы сами, Мария Владимировна, можете любому подтвердить.

Удрученная, поплелась я домой, к своему варенью.

Статья под заглавием «Дочь Дон-Кихота» появилась через полмесяца. Я как узнала, побежала в киоск за газетой. Но куда там — давно расхватали. Пришлось бежать к Жильцовым, они выписывают все газеты. Дверь мне открыла бабушка.