Там за морем деревня… (Рассказы)

Директор закончил деловой разговор, положил трубку и сдвинул все морщины в выражении самой серьезной заинтересованности.

— Насколько я понимаю, у вас ко мне важное дело. Говорите. Я весь внимание. — Он уселся поудобнее, сложил руки на животе.

Камал вскочил и начал свою речь:

— Самостоятельность школьного комсомола! Но как может расти наша самостоятельность в школьных стенах, где мы помним себя робкими первоклассниками? Где тот рубеж, за которым мы вправе чувствовать себя уже не малыми детьми, а взрослыми юношами и девушками, стоящими на пороге самостоятельной жизни? Вот тут-то нам очень нужно своевременное проявление доверия со стороны учителей. Даже какая-то подсказка: вы уже не маленькие! — Камал энергично взмахнул ладонью и рубанул воздух. — Доверие и самостоятельность — родные сестры!

— Очень правильные слова! — Крупные морщины на просторном лице директора пришли в движение. Они выразили самое высокое восхищение умом Камала Будаева и его манерой излагать точку зрения школьных комсомольцев. — Продолжай, Будаев! Ты отлично начал!

Люда насторожилась: нет ли подвоха в похвале? У Люды из-за её прилежания ум слабо развит, но есть девчоночья тонкая интуиция. Носком сапожка Люда легонько предупреждает Камала, чтобы не перехватывал.

Камал свободно перестраивается с пафоса на задушевный тон.

— Школьные вечера… — говорит он негромко, с придыханием. — Разве нас привлекают на вечера только танцы? Да вовсе нет. Просто хочется быть всем вместе. И даже не сам вечер интересен, а подготовка к нему. Оформление зала, репетиции инструментального ансамбля, подготовка концерта. Так приятно всё делать самим, — Камал прижимает к груди растопыренную пятерню. — Поверьте, Канапия Ахмеювич, мы охотно освободим учителей от лишних хлопот. И это вовсе не значит, что мы хотели бы проводить наши вечера без учителей. Разве мы не понимаем! Допустим, вы нам доверите полностью организацию встречи Нового года в ночь с тридцать первого. Мы каждого учителя персонально пригласим с членами семьи. Напишем красивые открытки. И вас заранее приглашаем, Канапия Ахметович! Вы сами увидите, как совместная подготовка к встрече Нового года ещё больше укрепит дружбу двух десятых классов.

— Очень верно! — Морщины со всего лба сбежались к переносице. — Очень верно говоришь. Дружба двух десятых классов. Продолжай, Будаев!

Камалу надо сейчас действовать как можно осторожней и осмотрительней. Уж слишком добродушно держится «голова». Люда несколько раз толкала оратора сапожком, но Камал не обращает внимания. Он воспарил, взлетел за облака.

Напоследок он выкладывает «голове» самый лакомый кусок:

— И вообще с этого Нового года наш выпуск начинает новую замечательную традицию. Мы решили, что в новогоднюю ночь ровно в двенадцать часов мы запечатаем конверт, в котором…

Камал делает длинную паузу, но «голова» не торопит, он покачивается в кресле, и щелочки меж припухлыми веками вовсе сужаются.

— …в котором, — Камал набирает в грудь побольше воздуха, — будут лежать наши письма в будущее!

Опять пауза, и опять «голова» не торопит.

— Каждый из выпускников напишет, что он собирается делать после школы, какие у него мечты и планы! — победно выпаливает Камал. — Этот конверт с нашими письмами мы вручим вам, Канапия Ахметович! — Оратор поводит красивыми бараньими глазами по директорскому кабинету и упирается в старый сейф, окрашенный охрой под дуб. — А через десять лет мы соберемся в Чупчи, примчимся сюда со всех концов страны и ровно в полночь вместе с вами вскроем конверт!

В щелочках меж пухлых век блеснуло что-то острое, как лезвие бритвы.

— Примчитесь? Со всех концов? Издалека? Будаев, ты, наверное, и сам не понимаешь, как меня встревожили твои слова. Я почему-то надеялся, что часть вашего выпуска останется здесь, в Чупчи. Скоро у нас в степи станет некому ходить за отарами. У нас в колхозах почти все чабаны глубокие старики. Кто-то должен их сменить. Кто-то должен сменить и твоего отца. Ты об этом подумал, собираясь писать про свои мечты и планы?

— Я, конечно, думал, Канапия Ахметович, — мямлит лучший оратор, — но я ещё не решил.

Морщины на широком темном лице иронически изогнулись.

— Когда решишь, непременно поставь меня в известность. А сейчас скажи мне, Будаев, что значит слово «традиция»?

— Традиция? — Камал запускает пятерню в смоляные кудри. — Ну, это, Канапия Ахметович, как бы поточнее сказать… ну, в общем ценная инициатива, которую у нас будут перенимать другие школы. Вот увидите. И в газетах напишут про наш почин.

— Ценная инициатива? — Директор поцокал языком, как бы пробуя слово на вкус. — Ты говоришь, почин? — «Голова» ещё поцокал и поморщился. — Нет, не то ты говоришь, Будаев. Власенко, вы можете объяснить, что такое традиция?

— Могу!

Она встала, ненадолго задумалась.

— Традиции, Канапия Ахметович, передаются из поколения в поколение. Например, революционные традиции.

— Садитесь! Вы нам очень помогли, Власенко. Спасибо.

«Голова» поднял вверх указательный палец, требуя особого внимания.

— Итак, мы установили, что традиции передаются из поколения в поколение. Теперь заглянем в толковый словарь. Будаев, открой книжный шкаф. Видишь четыре зеленых тома? Это знаменитый словарь Даля. Обрати внимание, Будаев! Весь третий том занимают слова на букву «П». Самая нужная буква в русском языке. Нет, Будаев, нам с тобой третий том пока не требуется. Достань-ка и подай мне четвертый.

Камал вытаскивает четвертый том, подает «голове». Канапия Ахметович любовно охлопывает книгу ладонью — так в степи охлопывают статную лошадку. Раскрывает словарь посередке и начинает листать. Камал и Люда недоуменно переглядываются.

— Трава, травка, травушка, — любовно приговаривает «голова». — Травень, траверс, травить… Хм… Такие разные слова, а стоят рядом. Трагедия… Ага, вот оно! Традиция. — Короткий толстый палец замирает на строке. — Послушайте, что нам толкует Даль. Традиция — это предание. — Директор отрывается от книги, морщины на лице изображают крайнее изумление. — Странно, очень странно, Будаев! Предание. Напрасно я отказался от твоего предложения сразу взяться за третий том. Без буквы «П», оказывается, не обойдешься. Такая активная буква.

Камал спешит подать «голове» третий том.

— Вот здесь! — директор ведет толстым пальцем по странице. — Предание, Будаев, — это не только повествование, как мы с тобой привыкли думать. Предание — это память о событии, перешедшая устно — обрати внимание: устно! — от предков, а также поученья, наставленья и правила житейские, переданные одним поколением другому. Власенко, вы правильно сказали. Пе-ре-даются. Очень правильно!

Директор благодушно распускает все морщины, щелочки меж темными веками приоткрываются пошире.