Там за морем деревня… (Рассказы)

— Где же Наташа? — спрашиваю я как можно беззаботней.

— Зачем она вам? — сухо поинтересовалась Вера Платоновна. Лицо её пошло красными пятнами.

— Но ведь надо же что-то делать! — вырвалось у меня.

— Мария Владимировна, — грустно сказал Осокин, — Наташа уехала сегодня утром.

Я растерялась. Стою и гляжу на них, как дура.

— Извините, — пробормотала я наконец. — Я думала…

Впрочем, теперь было уже всё равно, что я думала. Надо повернуться и уйти, но мои ноги приклеились к полу. Я не могла уйти от Осокиных, как чужой, равнодушный человек.

— Наташа у вас очень хорошая… — в смущении начала я.

— У вас все хорошие! — зло перебила меня Вера Платоновна. — Вы, Мария Владимировна, извините за прямоту — вами хоть полы мой!

— Вера! — Виктор Владимирович удержал её от дальнейших злых слов и обратился ко мне: — Как говорилось в старину, не обессудьте. И за Наташу не тревожьтесь. Я списался со своим старым товарищем, Наташа уехала в экспедицию на Аральское море.

— Наташа у вас молодец! Она смелая и принципиальная, не ищет в жизни легких путей. Вы можете ею гордиться…

Не помню, что я еще говорила, — уж очень сильно разволновалась. Виктор Владимирович слушал меня внимательно, серьезно. Вера Платоновна мало-помалу отошла, успокоилась. Её тоже можно понять: только что проводила единственную дочь в дальнюю и трудную дорогу.

Домой я возвращалась под мелким осенним дождичком. Промокла, продрогла до костей. Утром просыпаюсь, выглядываю в окно — всё вокруг бело, пришла зима. То-то радости ребятам — и санки, и лыжи, и коньки! В ту школьную зиму мои третьеклассники прочно удерживали первое место в соревновании — и по успеваемости, и по чистоте. Исключительно сильный подобрался класс. Весной я их выпустила. Моим ребятам повезло, у них стал классным руководителем наш математик, он поведет их до десятого. Мы с ним иногда встречаемся на совещаниях или случайно на улице. Классом он доволен — дети развитые, умеют работать.

У меня опять первоклашки. Сидят, пыхтят над первыми строчками. Сказать бы им, о чем учительница сейчас пишет, то и дело поглядывая на них. Мне становится смешно — тоже, нашлась сочинительница. Я закрываю тетрадь. Всё-таки она мне помогла. Чем? Хотя бы тем, что я увидела в ней самоё себя. Не скажу, что очень себе понравилась, но быть другой уже не смогу, даже если…

— Валера Герасимов! — говорю я укоризненно. У меня теперь учится младший братишка Поли, смышленый и слишком шустрый, — Валера, не вертись, а работай. Ты же видишь, все пишут.

«Голова»

Ораторствует Камал Будаев, лучший в школе говорун, то и дело запуская пятерню в смоляные кудри до плеч:

— Кто командует календарем? Кто назначает праздники — красные числа? Тот, у кого в руках находится вся власть. Возьмем, к примеру, французскую революцию. Девятое термидора или там восемнадцатое брюмера. Почему они все месяцы по-своему переназвали? Потому что хотели утвердить свою власть!

— Эй, Камал! Ближе к делу! — кричали ему. В кабинете физики собрались оба десятых класса в полном составе. — Ты что предлагаешь? Конкретно?

— Я предлагаю брать власть в свои руки, а для начала послать делегацию к «голове».

— Кого предлагаешь в делегацию?

— Ну, во-первых, пойду я! — уверенно заявляет Камал. — И ещё кто-нибудь от «бэшников».

От десятого «Б» выбирают Люду Власенко, всегдашнюю круглую пятерочницу, претендентку в этом выпуске на золотую медаль.

В Чупчинской школе половина классов казахские, половина — русские. Все классы «А» — казахские, все «Б» — русские. Такие шкоды называются в Казахстане смешанными. Директором обычно бывает казах, а завуч — русский. В Чупчи директорствует Канапия Ахметович Ахметов, по прозвищу «голова». Завучем учительница математики Серафима Гавриловна. По мнению учеников, вся власть находится в руках Серафимы Гавриловны, а Канапия Ахметович, как английский король, царствует, но не управляет.

Своей неограниченной властью Серафима Гавриловна опять, как и в прошлые годы, перенесла Новый год, то есть тридцать первое декабря, на три дня раньше, на двадцать восьмое. А полночь, когда слетает последний листок старого календаря, Серафима Гавриловна назначила этак часиков на десять, не позже. Не только дни, но и часы находились в её полном распоряжении.

С этим произволом пора было кончать.

По плану, составленному лучшими умами обоих десятых классов, красноречивый Камал в разговоре с директором школы не должен был слишком резко критиковать Серафиму Гавриловну. «Голова» её очень уважает, он до войны учился у Серафимы Гавриловны. Камалу дали совет посильнее напирать на инициативу, на самостоятельность и на дружбу казахского и русского классов. Люда Власенко должна была своим присутствием подтверждать, что дружба классов крепка и нерушима. Кроме того, по мнению лучших умов, скромный вид и всеми признанная серьезность Люды должны были оказать на «голову» благотворное воздействие. Глядя на неё, он поймет, насколько благонадежны нынешние выпускные классы. Уж им-то — не в пример прежним десятым! — можно доверить школу на всю новогоднюю ночь. И ещё Люде дали особое поручение. Если речь Камала Будаева, отрепетированная перед обоими десятыми, начнет загибаться не в ту — куда надо! — сторону или если «голова» хоть как-то покажет, что он эту речь не одобряет, Люда подаст оратору условленный сигнал.

Некоторые настаивали, чтобы Камал, прежде чем идти к «голове», побывал в поселковой парикмахерской, но это предложение Камал категорически отверг. Всё, что угодно, он на всё готов, жизни не пожалеет ради общественных интересов, но красу свою, кудри до плеч, губить не согласен. Тем более что эти кудри достались Камалу не так легко, как некоторым. У Камала отец чабан, человек старых правил, а по старым правилам мужчине положено брить голову наголо.

Перед кабинетом директора оба делегата потоптались нерешительно, и Канал сунулся в дверь.

— Канапия Ахметович! Мы к вам! Можно?

— Кто «мы»? — спросил директор, берясь за телефон.

— Я и Власенко.

— Входите, — разрешил «голова», — но ты, Будаев, пропусти сначала Власенко, а потом войди сам. Понял? Так будет правильнее: Власенко и ты. А не ты и она.

— Да, Канапия Ахметович. Конечно. — Камал галантно распахнул дверь перед Людой.

Директор показал рукой на диван:

— Садитесь. И прошу меня извинить. Я обещал позвонить в районе именно в это время. Разговор займет не больше пяти минут.

«Голова» разговаривал по телефону, они ждали и подбадривающе переглядывались.

Директор Чупчинской смешанной средней школы давно знает, какое прозвище ему дали ребята, и втайне этим прозвищем даже гордится. Он высокий, грузный, с круглой, как шар, головой, обритой по казахскому обычаю. Лицо его кажется непомерно большим. Особенно сейчас, когда он прижимает к щеке телефонную трубку, слишком для него короткую, короче щеки. Всё пространство плоского лица, покрытого темным нагаром, как на старом камне, изрезано глубокими морщинами. Не каменными, а, наоборот, очень подвижными. Серафима Гавриловна имеет обыкновение ворчать на Канапию Ахметовича: «Бог знает, что вы делаете со своим лицом. Вы, ещё будучи учеником, завели эту ужасную привычку. У вас тогда ещё не было морщин, но ваши — простите! — рожи могли вывести из терпения любого, хоть железную печку!»

Ворчание Серафимы Гавриловны насчет ужасной привычки корчить рожи доставляет «голове» такое же тайное удовольствие, как и его школьное прозвище.

Он преподает в старших классах русский и казахский язык, русскую и казахскую литературу. Ахметов получил образование в Ленинграде, в тамошнем знаменитом педагогическом институте. У него есть правило ставить ученику по всем своим предметам одну оценку. У Люды Власенко пятерки по русскому языку и по казахскому, по русской и по казахской литературе. Впрочем, у неё и по всем остальным школьным наукам только пятерки. Зато у Камала широкий творческий диапазон. От пятерок по истории до троек с натяжкой по тригонометрии. Однако у «головы» по двум языкам и по двум литературам он получает единую отметку, — но лишь четверку.