Там, за зорями

Когда она вернулась, парень уже лежал в постели, на самом краешке дивана, натянув одеяло до подбородка. Ботинки его стояли у дивана, а куртка, джинсы и рубашка были аккуратно сложены на краю. Девушка унесла ботинки, повесила куртку на вешалку, а одежду его аккуратно сложила на стул. Она тихонько перемещалась по комнате, то и дело поглядывая на парня, и очень надеялась, что он уснет. Но Лешка лежал, не шелохнувшись, и задумчиво смотрел в одну точку.

— Леш, я выключу свет?

Парень поднял на нее воспаленные, покрасневшие от слез и недосыпания глаза.

— Выключай.

— Я оставлю лампу настольную включенной.

Парень чуть заметно кивнул.

— Ты только не уходи, — попросил он.

— Нет, я не уйду. Я с тобой буду.

Девушка погасила верхний свет и опустилась на колени перед диваном. Парень вытащил руку из-под одеяла и сжал Златину руку. Глаза их в сумрачном свете настольной лампы встретились, и что-то мелькнуло в Лешкином взгляде, но тут же погасло.

Большие голубые глаза Златы Полянской были так ласковы, так безмятежны и спокойны, как лесные озера, в которых отражалось летнее небо. Они были полны участия, сочувствия, сострадания. Лешка смотрел в них и смотрел, и ему казалось, да, впрочем, так оно и было на самом деле, эти глаза были единственным, что могло бы его спасти и заполнить ту пустоту, которая образовалась в его душе после смерти матери.

Злата опустила глаза и, склонив голову, прижалась щекой к Лешкиным пальцам. Она еще что-то говорила, тихо, не торопясь, рассказывала Блотскому об издательствах, в которые она звонила, и о том, сколько стоит сейчас издать книгу. Полянская рассказывала Лешке о тех немногих новостях и событиях, которые происходили в деревне. Злата была уверена, парень не вникает в смысл сказанного, но ей казалось, что звук ее голоса отвлекает его от грустных мыслей. И она не ошиблась. Леша не слушал, что она говорит, он был слишком измучен и морально, и физически, чтобы воспринимать услышанное. Но ее голос, мелодичный, спокойный и бархатный, казался ему колыбельной.

Уж неизвестно, кто из них уснул первым, но когда Злата проснулась среди ночи, Лешка спал. Боясь его потревожить, она осторожно высвободила свою ладонь из его пальцев, на цыпочках прошла в спальню и забралась в свою постель. Уже почти засыпая, она вспомнила: Дорош сегодня улетел в Эмираты. Тоска кольнула сердце, но эти мысли почти сразу вытеснили другие. Завтра будет новый день, и, как у нас говорят, утро вечера мудренее. Все, что было сегодня, станет прошлым… И Лешке, возможно, станет чуть-чуть легче…

Поздним утром, когда Злата, протянув руку, чуть отодвинула штору на дверях и выглянула в зал, ленясь встать из тепленькой постели, Блотского на диване она не увидела. Не висела на стуле и его одежда. Сомнений в том, что Лешка ушел, не осталось.

Он не стал ее будить. Конечно, ему надо было домой. Там ведь его отец и бабушка с дедом. Да, вчера он не мог пойти туда, он был в ужасном состоянии, и не смог бы уснуть там, где совсем недавно стоял гроб с телом его мамы. Вчера он не мог быть сильным и мужественным, но сегодня жизнь ведь продолжилась и надо было жить…

Злата завтракала, когда хлопнула входная дверь, а так как ела она обычно с книжкой на столе (дурная привычка, от которой ей никак не удавалось избавиться), она пропустила, кто прошел мимо окна. Девушка обернулась на стуле, ожидая. Вообще-то она никого не ждала, но когда в дверях появился Васька с огромными баулами в руках, от неожиданности чуть с этого самого стула не свалилась.

Васька был братом Аньки. Никчемный малый, пьяница, гуляка и лоботряс. В их семье только так о нем и отзывались, и хотя ему было всего-то двадцать три, вся семья уже давно поставила на нем крест, не ожидая от него ничего путного.

В последний раз Васька приезжал на похороны деда Вити. Когда умерла бабушка, он был в очередном загуле и отыскать его не представлялось возможным.

Обычно он обитал на самом дне их районного центра, ночуя в ночлежках, бараках и притонах. Он не был наркоманом, и это, наверное, оставалось единственным, чего он не попробовал в своей жизни, и это было единственным, что пока удерживало его родителей от крайних мер. Впрочем, каждый раз его появление в родных пенатах сопровождалось скандалами, истериками и угрозами. Тетя Люда грозила отправить его лечиться от алкоголизма в ЛТП, страшила его СПИДом и другими болезнями, которые он мог подцепить, шляясь с кем попало, водила его сдавать анализы, кормила, одевала, стирала, пытаясь всеми силами удержать дома. Он оставался, но ненадолго, и снова исчезал на недели, на месяцы.

Злата не видела двоюродного братца очень давно. В памяти он так и остался таким вот рыжим, веснушчатым, задиристым и смешным пареньком, охочим до всевозможных проказ. Нет, он никогда не был ей с Анькой товарищем по детским играм. Но и совсем плохим, конченым человеком она не могла его представить. Только не в двадцать три года.

— Здорово, Златуль! Не ожидала? — парень бросил на пол баулы и засмеялся.

Он был все тем же Васькой, правда, следы разгульной жизни уже угадывались в чертах лица, в желтизне и испорченности зубов, которые давно забыли, что такое щетка и зубная паста.

— Привет! А ты какими судьбами? — обалдело уставясь на него, спросила девушка.

— А че, мамуля не звонила? Они ж меня снарядили в деревню, чтобы помочь тебе с рассадой на весну и вообще по хозяйству. Но, если честно, они просто хотели хоть на время удалить меня подальше от компании.

Как будто в подтверждение его слов зазвонил домашний телефон. Злата, все еще пребывая в легкой растерянности, сняла трубку, косясь на двоюродного братца.

— Златуля? Это тетя Люда! Там мой оболтус прибыл в деревню? Я ему сказала…

— Теть Люда, если вы про Ваську…

— А про кого ж еще? Мы там с Леной семена передали и грунт, и продукты… Вы уж там посадите рассаду! Уже пора сажать. Ящики в сарае на стенах висят, поснимайте, просушите их и сажайте. Перец пореже — его там немного, чтоб потом не пикировать, а помидоры гуще, потом рассадим. Ну и пусть он тебе по хозяйству поможет, только выпить ему не давай, а то потом его и не сыщешь в деревне! Как говорится, свинья грязи найдет!

— Ага… — только и смогла сказать Злата.

— Он тебе не помешает, если задержится на несколько дней? Хоть я и не удивлюсь, если он уже сегодня махнет обратно.

— Да нет…

Тетя Люда положила трубку, а Злата обернулась к Ваське.

— Маман звонила? ЦУ дала? — хмыкнул он.

— Вроде того. Есть будешь?

— Вон тот творог, который ты ешь?

— Вообще-то он с медом и сметаной…

— Ага, фигуру блюдешь, как моя сестрица! А чего-нибудь посущественнее у тебя нет?

— Ну…

— Давай эти баулы разберем, наверняка наши мамаши положили сюда что-нибудь действительно съестное! Я бы вот от картошечки жареной с салом не отказался…