Танат 2

Кидаемся на девицу, подняв кулаки на уровень челюсти. Из предплечий показались клинки, но полностью их не раскрываем. Тила стреляет, но в состоянии концентрации отлично видны диски, летящие с дикой скоростью в грудь и голову димортула. Быстро меняем положение рук — костяные снаряды с прочной режущей кромкой встречаются с лезвиями димортула и с визгом отлетают в стороны. Раунд сближения выигран.

Тила не теряется и наносит нам удар саблями, что зажаты в её руках. Блокируем полураскрытыми клинками из предплечий. Девушка давит, живой доспех не уступает. На первый взгляд, это патовая ситуация, но только на первый. Выкидываем вперёд правую ногу и голенью бьём противника в живот.

Долговязая мечница устояла, но выросшие из прикрывающего голень щитка когти сцепились с плотью. С усилием тянем ногу обратно, а с ней и Тилу, что падает на колени. Пытаясь балансировать, она разводит руки в стороны, освобождая наши клинки. Руки димортула в мгновение ока обхватывают её голову за подбородок и затылок. Захват, наклон, резкий поворот — шея ломается с неприятным хрустом. Так как присоски-гидо ещё и кислоту выпустили, то вкупе с давлением мускулистых кистей голова лопается, обдав броню ошмётками костей, кожи и плоти.

— Танат, — вскрикнул человек, наводя веерник на маску димортула. Он испуган. Менее чем за микроцикл была перебита большая часть подготовленного отряда.

Пригибаемся и бежим вперёд. Над головой проносится сноп кислотной шрапнели. Вот мы пробегаем мимо стрелка справа, распрямившись и вскинув вверх руку с полураскрытым клинком. Результат радует — конечность врага отсечена по локоть, он орёт от боли. Не добиваем пока.

По пути подхватываем винтовку со штыком и метаем её внутрь стойбища. Импровизированное копьё пробивает голову ещё одного кошака, что пристраивал к вралу знакомый кимбар. На костяной пол оседает труп возницы кольца. Второй, который ранее был контужен потерей своего живого транспорта и ещё шатается, поднимает в мою сторону руку. К предплечью прикреплена пластина дискомёта, но тойли, вылетевшие из предплечий димортула, пронзают его грудь. Рывок на себя, втягивание жгутов обратно — навстречу клинкам живого доспеха летит перепуганный человек.

Оставшегося пилота встречают кулаки с выросшими из костяшек шипами. Серия ударов, глаза человека закатываются, ещё один труп оседает на пластины пола. Осталось трое.

Разворот вокруг своей оси, присед — над головой проносится шип из пистолета. Даже став одноруким, боец Даргула остался опасен. Бросок в его сторону и снова серия ударов кулаками: в торс, шею, под челюсть. Голова пробита последним апперкотом насквозь — из темени торчат пробившие кость острия клинков.

Позволяем телу, сброшенному с клинков, упасть и бежим к обезглавленному трупу Тилы. Наклоняемся и подхватываем сабли, которые удобно ложатся в руки. Баланс у изогнутых костяных клинков хороший, сами они довольно лёгкие и хорошо управляемые.

Тем временем оставшаяся парочка разов закончила с мутами. Долговязый снёс последнюю голову, и теперь всё внимание было сосредоточено на мне. Кошак поднимает ульмомёт, а мы широко разводим руки в стороны. Выстрел и в грудь прилетает капсула с кислотой, которая шипит и растекается по поверхности панциря димортула.

Кроме шипения, ничего не происходит, что неудивительно. Доспех для защиты и питания сам производит такую же едкую дрянь, так что иммунитет у живого доспеха к этой дряни, можно сказать, врождённый. Знающие, что ещё были на ногах, быстро переглянулись и бросились в мою сторону. Долговязый подхватил саблю Кирана и теперь выписывает дикие восьмёрки двумя клинками, а кошак обходит нас в приседе. Ясно, эти ребята знают, как работать в паре. Тощак блокирует в клинче клинки, а его напарник располосует нам лезвиями ульмомётов ноги и живот. Потом они добьют раненого противника.

Нет времени на долгие танцы. Когда враги подбегают достаточно близко, пасть димортула открывается и громкий крик разносится по коридору. Тощак от звукового удара на миг замирает, будто наткнулся на стену, его глаза расширяются. Антропоморфный кошак, прижав к ушам руки с зажатыми ульмомётами, с воплем катается по полу.

Минус десять — брошенная сабля, вращаясь в полёте, вонзается в лоб тощака. Хоть она для рук димортула легковата, но масса у клинка есть. Он прорубает кость черепа сверху вниз почти до рта. Из разреза вверх бьют струи крови. Тело падает на колени и заваливается набок.

Прыжок в сторону вертящегося кошака, вниз опускается клинок второй сабли. Тело перестаёт трепыхаться, отсечённые руки остаются лежать на месте, голова откатывается в сторону. Лужа бело-серой крови растекается вокруг. Одиннадцать.

Выныриваю из слияния и припадаю на одно колено. Меня трясёт. Одно дело, когда ты сражаешься в трансе, с объединением разумов в одно целое. Только тогда, когда ты видишь дело рук своих, да ещё и вспышка гнева проходит, трудно поверить, что эта резня — дело рук твоих.

— Они бы тебя не пощадили. Они тебя узнали, как и предупреждала Тэй. Ты всё сделал правильно. Ты просто вывел из строя их оболочки, но… Ипутся кандибобрики, что это было?

Тут подаёт голос насмешливый Дим и понимаю, что угрюмой и циничной машиной смерти он мне больше нравился. Что я этой насмешливой ехидне сделал? Вот научился бы он чему хорошему от меня лучше, а не своеобразному юмору. Последний явно был некой защитной реакцией на стресс.

Короче, этот надетый на мою бренную тушку приколист стал анализировать мои слова. Всю эту тираду я сказал на родном языке. Короче, по его мнению, если димортул состоит из димор и тул, то кандибобрик из бобрика и созвучного ему канделябра. Если два этих обращения соединить в одно существо…

Меня вдруг начинает разбирать смех от нарисованной напарником сцены половых отношений бобров, скрещенных с тем самым осветительным прибором. Можете себе такое представить? Лучше и не пытайтесь. Я дико ржал, согнувшись в три погибели и колотя ладонью по полу.

— Кандибобрик. Да чтобы я ещё чего при тебе ляпнул, Димыч! — кричу сквозь истеричный смех. Однако меня отпускает и как-то уже не обращаю внимание на горы трупов вокруг. Если к мутам и мобам я привык, то от смерти разумных существ меня пока ещё трясёт. Но привыкать к такому не хочется.

Тут чуткие уши димортула улавливают шум рядом. Среди кучи мёртвых тел, да. В мгновение ока я оказываюсь на ногах, принимаю боевую стойку и выставляю перед собой клинки, которые снова выскочили из предплечий живого доспеха.

Один из мутов, тот, что с порванным боком и шрамом поперёк морды, ещё дышал. Его хриплое дыхание я и услышал. Тот самый, что смотрел на меня, прищурив глаза. Умный хищник, которого я не припомню в гнезде. Он словно жил вдалеке от стаи, так как другой. Вполне возможно.

Тут затылок и виски начинает покалывать, а перед глазами появляется картина. В некоем помещении, стены которого сделаны из обработанной древесины, на ворохе соломы лежит четвероногий зверь и дышит также тяжело, как этот мут. Зверь с серой шерстью и острой мордой не дикий, а домашний. Об этом говорит ошейник, что он носит. Рядом с умирающим псом на корточках сидит гигантский мужчина и гладит его по голове.

Нет, это не он гигант, а у меня маленький рост. Даже когда он сидит, моя макушка еле достаёт до его плеча.