Танцоры в конце времени
Шрифт:
– Вы знаете, что слишком поздно. Гарольд и остальные не хотят ничего другого, кроме возвращения.
– Тогда почему вы так расстроены?
– Вмешался Джерек.
– Двуличный родитель, если вы автор всего этого… если вы сыграли Бога, как предполагает Амелия… тогда будьте откровенны с нами…
– Вы моя семья. Вы все мои доверенные. Правдивость, допускаю, не является моим достоинством. Я не склонен хвастаться или отрицать обвинение. Боюсь, это не в моей натуре. И привычка старого путешественника во времени тоже. Если Гарольд Ундервуд испытал видение в городе,
– О, это явное богохульство!
– Не совсем так, - пробормотал путешественник во времени, - в словах Лорда Джеггета есть смысл.
– Это были вы, сэр, кто первый обвинил его в игре в Бога!
– О, я был расстроен. Позднее Лорд Джеггет оказал мне значительную помощь.
– Это вы говорили.
Только Железная Орхидея сидела молча на своем месте, наблюдая происходящее со спокойным интересом.
– Джеггет, - сказал Джерек с отчаянием, - вы категорически отрицаете…
– Я сказал тебе, мой мальчик, я категорически отрицаю, я не способен на такое. Думаю, что это своего рода гордость, - Лорд в желтом пожал плечами.
– Мы все люди.
– Вы кажетесь более, чем, - обвинила Амелия.
– Перестаньте милая леди. Вы перевозбуждены. Вопрос явно не стоит…
– путешественник во времени беспомощно помахал руками.
– Мой приход, кажется, создал некоторое напряжение, - сказал Лорд Джеггет.
– Я остановился только для того, чтобы забрать свою жену и путешественника во времени, а также посмотреть, как вы устроились, Амелия…
– Со мной будет все в порядке, сэр, если я буду идти своим собственным путем, без вашей помощи!
– Амелия!
– взмолился Джерек, - не нужно так!
– Вы успокойте меня, так?
– ее глаза сверкнули на всех них.
Они отступили назад. Лорд Джеггет Канарии заскользил к двери, сопровождаемый женой и его гостем.
– Макиавелли!
– закричала она ему вслед.
– Всюду суете свой нос! О, чудовище, принарядившийся Тьмы!
Он дошел до двери и огляделся, его глаза стали серьезными на мгновение.
– Вы оказываете слишком большую честь, мадам. Я только поправляю равновесие, где могу.
– Вы признаете свое участие в этом?
Но он уже отвернулся, и воротник спрятал его лицо. Выйдя наружу, он поплыл к поджидавшему его огромному лебедю. Она наблюдала из окна, тяжело дыша, даже Джереку не давая своей руки.
Он попытался извинить своего отца.
– Таков путь Джеггета. Он хочет только добра…
– Он может судить?
– Я думаю, ты обидела его чувства, Амелия.
– Я обидела его? Ого!
– она сложила руки под вздымающейся грудью. Он из всех делает глупцов!
– Зачем ему это? Зачем ему, как ты говоришь, играть Бога?
Она наблюдала за лебедем, пока он не исчез в бледно-голубом небе.
– Возможно он не знает сам, - сказала она мягко.
– Гарольда можно остановить, так сказал Джеггет.
Она покачала головой и двинулась назад в комнату. Автоматически она стала собирать чашки и ставить их на поднос.
–
Он будет счастлив в 1896 году, никаких сомнений. Теперь, во всяком случае, и у него есть миссия, есть долг, требующий исполнения, как считает он. Я завидую ему.Джерек понял ее мысль.
– Мы отправимся искать семена сегодня. Как планировали. Какие-нибудь цветы?
Она пожала плечами.
– Гарольд верит, что спасает мир. Джеггет верит в то же самое. Боюсь, что выращивание цветов не удовлетворит мои импульсы. Я не могу жить, Джерек, если не чувствую, что моя жизнь приносит пользу.
– Я люблю тебя!
– это было все, что он мог ответить.
– Но ты не нуждаешься во мне, мой дорогой, она поставила поднос и подошла к нему. Он обнял ее.
– Нуждаетесь?
– сказал он.
– В каком смысле?
– Я женщина. Я старалась измениться, но безуспешно. Я просто замаскировала себя, и ты сразу же понял это. Гарольд нуждается во мне. Мой мир нуждается во мне. Ты знаешь, миссионерская работа. Я не была бездеятельной в Бромли, Джерек!
– Уверен, что не была, Амелия, дорогая.
– Если только у меня нет чего-нибудь важного, чтобы оправдать свое существование…
– Ничего нет более важного, чем ты сама, Амелия.
– О, я понимаю философию, которая утверждает это, Джерек…
– Я не говорил философски, я констатировал факт, Амелия. Ты - все, что мне дорого в моей жизни.
– Ты очень добр.
– Добр? Это правда!
– Я чувствую то же самое к тебе, как ты знаешь, мой дорогой. Я не люблю Гарольда. Я вижу, что нет. Но у него есть определенные слабости, которые могут быть уравновешены моей силой. Что-то во мне было удовлетворено раньше, что не удовлетворяется больше. По-своему, в самой твоей уверенности, твоей невинности, ты сильный…
– У тебя есть… как это… характер?… который отсутствует у меня.
– Ты свободен. У тебя есть концепция свободы настолько огромной, что я едва начинаю ощущать ее. Ты был воспитан в убеждении, что нет ничего невозможного, и твой опыт подтверждает это. Я была воспитана, что почти все невозможно, что жизнь - это страдание, а не радость.
– Но если я имею свободу, Амелия, ты имеешь совесть. Я даю тебе мою свободу. В обмен ты даешь мне свою совесть, - он говорил серьезно.
– Разве это не так?
Она посмотрела ему в лицо.
– Возможно, - она вернулась к своим чашкам, подняв поднос. Джерек вскочил, чтобы открыть дверь.
– Но хочет ли этот мир того, что мы вместе сможем дать ему?
– Он может нуждаться в нас больше, чем осознает.
Она взглянула на него, когда он последовал за ней в кухню.
– Тогда, Джерек Корнелиан, я подозреваю, что ты унаследовал хитроумие своего отца.
– Я не понимаю этого.
– Ты способен состряпать самые убедительные аргументы применительно к случаю. Ты намеренно пытаешься успокоить меня.
– Я изложил только то, что было у меня на уме.
Она задумчиво мыла чайные чашки, протягивая чистые ему. Не зная что делать с ними, он лишал их веса, так что они и поплыли к потолку и колыхались под ним.