Танцы марионеток

– Сами разберемся, – проворчал он, стараясь прогнать подальше мысли о том, как теперь он будет работать без Илюшина и что ему делать с Юлей Сахаровой.

Ему хотелось надеяться, что фраза, сказанная его другом, была лишь шуткой и через пару недель отоспавшийся и довольный Макар вернется в Москву, но в глубине души Бабкин сомневался в этом. Илюшин был непредсказуем, и если он в одночасье решил изменить свою жизнь, ему ничто не помешает.

По телефону Сергей сказал Олегу Борисовичу, что у него есть новости. И первой фразой Тогоева, вставшего навстречу сыщику из-за письменного стола, была веселая:

– Ну что, узнали, чем занимается Юлька?

«Планирует убийство вашей тетушки», – подумал Бабкин, но вслух сказал другое:

– Как раз об этом я и хотел с вами поговорить, Олег Борисович.

Видимо, бизнесмен уловил что-то в его голосе, потому что веселость тут же слетела с него, и Тогоев указал жестом на стул. Сергей сел, уловив краем глаза движение возле книжных шкафов. «У него там охрана спрятана, что ли?» – подумал он, и услышал обращенный к нему вопрос:

– Так что все-таки случилось?

Олег Борисович покачивался в кресле, перекидывая из одной руки в другую пивную крышечку – точь-в-точь давешний серый кот у подъезда. Движение отвлекало Сергея, мешало ему сосредоточиться, и он с трудом отвел глаза от поблескивающего кружка. Усилием воли заставив себя сконцентрироваться на предстоящем разговоре, он коротко и сдержанно пересказал Тогоеву то, что услышал от его дочери в кафе торгового центра.

– Д-дура, – выдавил Тогоев, и Сергею показалось, что он заикается от ярости. «Еще бы – узнать, что родная дочь замышляет хладнокровное убийство», – подумал он с сочувствием к бизнесмену. – Ч-чертова идиотка!

Тогоев поискал под столом, извлек несколько мелких мандаринов, зажал их в руке. С проворством обезьяны принялся чистить один из них, но, не дочистив, остановился и крепко стиснул в кулаке переспелый плод. Шкурка треснула, и сок закапал на матовую черную поверхность стола. Глядя на это, Сергей подумал, что в лихорадочных движениях Тогоева есть что-то болезненное.

– Только о себе и думает! – в бешенстве бросил тот, забыв про мандарин. – А обо мне она подумала?! Если ее, стерву, поймают и прижмут к стенке, то и меня прихватят за одно место!

Он выругался так, что даже привычного к мату Бабкина передернуло. Но куда больше, чем мат, его покоробило то, что сказал Тогоев.

– Вас не смущает, что ваша дочь хочет убить человека? – не сдержался он.

И тут же пожалел о своем вопросе. Будущий депутат перевел на него помутневший взгляд и посмотрел так, словно только что вспомнил о существовании Сергея Бабкина.

– Человека?.. – повторил он со странной интонацией. – Человека-человека… Человечка!

Тогоев втянул воздух через сжатые зубы – получилось что-то вроде потрескивания. Желтая кожа, казалось, пожелтела еще больше, и Олег Борисович сам стал похож на какой-то экзотический фрукт с почерневшей на макушке кожурой, который кто-то тщетно пытался расколоть.

От его взгляда, нервной возбужденности и повторения одного и того же слова Бабкину стало не по себе. Капли сока продолжали падать с мандарина, они уже слились в желтую лужицу – Тогоев выжимал его все сильнее, – и резкий запах раздражал ноздри Бабкина. Правой ладонью бизнесмен постукивал по столу равномерно и быстро, словно вколачивая что-то в столешницу, и этот сумасшедший ритм все убыстрялся и убыстрялся. Наконец Тогоев ударил с силой и остановился.

На лбу его под четкой линией волос вылезли крупные капли пота, и Бабкину представилось, что кто-то все-таки ухитрился выжать из Олега Борисовича мандариновый сок. Его все больше настораживала атмосфера в этой большой комнате с книжными шкафами, за которыми кто-то стоял, и он обдумывал, как бы деликатнее закончить разговор и дать понять заказчику, что теперь тому следует самому разобраться с дочерью.

Но Тогоев его опередил.

– Я с ней сам разберусь, – глуховато сказал он, будто дословно прочитав мысли Бабкина. – А вы не лезьте в это дело. Или вы уже влезли?

Черные глаза уставились на Бабкина.

Прежде Сергей думал, что выражение «глаза, как пистолетные дула» – выдумка литераторов, на которых никогда не направляли оружия. Потому что дуло – это дырка, а глаза – это глаза: радужка, зрачок, ресницы… Но в черных глазах Олега Тогоева не было видно зрачка, и оттого казалось, что он смотрит на Бабкина двумя отверстиями в голове.

– Я поговорил с Юлей, – признал Сергей.

– И что она сказала? – без выражения спросил Тогоев, не выразив ни малейшего удивления.

– То же, что и вы. Попросила не лезть не в свое дело. По-моему, она не собирается отказываться от своего плана. Поэтому я и пришел к вам: должен же ее кто-то остановить!

– А если я не остановлю? – по-прежнему безучастно, лишь с нотой легкой грусти поинтересовался Олег Борисович.

– Значит, нужно предупредить Конецкую, – упрямо сказал Сергей. – Вы же не собираетесь…

– Нет. – Тогоев перебил его на полуслове. – Не собираюсь. Все сделаю, идите.

Бабкин поднялся, чувствуя растерянность… Все-таки что-то было не так с этим «все сделаю, идите». И весь их разговор получился с налетом безумия, причем неприятнее всего Сергею было ощущать, что и он сам стал полноправным участником этого безумия, что оно осело на нем, как пыльца, и он унесет его с собой.

– Что с моим заданием? – спросил он, чтобы выяснить все до конца.

– Вы все сделали в лучшем виде, – охотно откликнулся Тогоев, выдержав лишь крошечную, едва заметную паузу перед ответом. – Вторую половину гонорара вам перечислят на днях.

Неожиданно он встал и даже улыбнулся Бабкину. Невменяемый человек, из кулака которого капал сок от зажатого в нем мандарина, в одну секунду сменился ответственного вида работником («партийцем», – подумал Сергей), энергично и радостно рапортующим о последних достижениях в сфере сельского хозяйства.

– Благодарю вас, Сергей, за качественно выполненную работу! – Олег Борисович повысил голос и распрямил спину. – При первой же необходимости я вновь обращусь к вам!

«Служу Советскому Союзу!» – едва не ответил Бабкин, до того нелепо и неуместно прозвучали слова Тогоева. «Как с трибуны выступает… Будущий депутат, мать его!»

Однако Сергей промолчал, лишь неловко наклонил голову в знак признательности за столь высокую оценку его заслуг и вышел, едва не наткнувшись перед дверью на одного из «мальчиков» Тогоева. «Надеюсь, больше ни одной из этих рож я не увижу, – мрачно пожелал он про себя, спускаясь с лестницы под пристальным взглядом дворецкого, и снова вспомнил Тогоева с его насквозь фальшивой улыбкой, произносящего слова благодарности. – Вот же псих…»

Дождавшись, пока машина Сергея скроется в конце начинающей зеленеть аллеи, Тогоев, стоявший возле приоткрытого окна, укоризненно сказал: