Танец мотыльков над сухой землей
Шрифт:
В автобусе у меня за спиной звучит монолог:
— Нередко в обычной жизни люди купюры в лапшу рвут. В семейных ссорах деньги перемазывают чернилами и мазутом, пишут послания, заворачивают огрызки…
Я обернулась и посмотрела на этого человека. У него на лице было неподдельное страдание.
— Только фильмы ужасов примиряют меня с жизнью, — говорит Леня. — Посмотрел «Чужой против хищника» — и сразу на душе легче.
Писателя Александра Торопцева задержали
— Давай на спор: кто сделает три хлопка? Если ты сделаешь три хлопка, то можешь меня забирать и даже дать мне срок. Но три хлопка надо сделать, отжимаясь от земли. Я сейчас три не сделаю — я не в форме, а только два.
«И тот дал слабину, — торжествовал Торопцев, — вступил со мной в этот чепуховый разговор, а потом и вовсе меня отпустил!»
Старушка в поликлинике — мне:
— Мы-то с вами многое повидали. А молодежь? Что они видели в жизни?
Выступаем с Седовым с Саратовском ТЮЗе. Только стали разыгрывать его сказку специально пошитыми мной куклами, как из этих кукол вылетела моль и заметалась в прожекторах софитов.
Я бросила все и побежала за ней, пытаясь прихлопнуть.
Седов:
— Марин, ты не забыла, где мы находимся?
Звонит из Екатеринбурга художник Саша Шабуров:
— Я открыл в Екатеринбурге п-памятник — литературному герою. 280 кг металла на него ушло. Это памятник… Человеку-невидимке!.. Постамент и два следа: один — мой, один — его.
Сидим в кафе с поэтом Еременко. Он уронил на стол пепел от сигареты, лизнул палец, прилепил пепел и съел.
— Запомни, — сказал он. — Пепел — он стерильный. Любой пепел!
Еще будучи уральским художником, Александр Шабуров приехал с выставкой в Москву.
— Как тут у вас, в М-москве, медленно из гостей в гости п-передвигаться, — ворчал он недовольно. — Вчера был т-только в восьми гостях, а в Свердловске усп-певаю за вечер в гостях д-двенадцати-п-пятнадцати побывать. Причем из восьмых пришлось уйти уж очень быстро. Мой д-друг, у которого я живу, — мы с ним вместе ходили — так нап-пился (я-то не п-пью и не к-курю), что через десять м-минут упал лицом в салат. И н-нам пришлось удалиться к себе домой, рискуя обидеть хозяев столь стремительным визитом.
— Ты счастлив? — спрашиваю я у Шабурова.
— Да — в общем и целом, — он отвечает. — …А куда деваться-то?
Старый приятель попросил написать добрые напутственные слова на книгу его подруге.
— Да ты напиши сам, — сказала я ему, — и поставь мое ничем не скомпрометированное до этой просьбы имя.
Едем в машине — Татьяна Бек, Дина Рубина и я. Таня говорит:
— Я была на вечере Окуджавы, и там все закричали «браво», и я тоже крикнула «браво». А мне женщина рядом сказала: «Надо кричать не „браво“, а „браво“, иначе вы не прорветесь, не выделитесь… Я старый квакер, я знаю!» Можете
взять это себе, — предложила нам Таня, — использовать в романе.Пауза.
— Я тебе уступаю, — величественно сказала мне Дина.
Мы с Диной Рубиной заглянули в буддийское издательство «Открытый мир», а там на стенке висит большой портрет далай-ламы.
— Ой, как на Стасика Митина похож! — обрадовалась Дина.
— Да ничего подобного! — воскликнула я, чтобы хоть как-то сгладить ситуацию.
— Похож, похож, — говорит Дина, — ты не видела, как он постарел.
Марина Князева, мастер устного слова, кавалер ордена русско-французских культурных взаимоотношений:
— Ты знаешь, какой со мной в Страсбурге случился конфуз? Я с детства любила Гете. И вот иду по улице и неожиданно в тумане на площади возникла фигурка с длинными развевающимися волосами, в пальто с поднятым воротником… Я подошла, а это памятник Гете. И я разрыдалась. Я плакала и в голос причитала: «Ну, вот мы с тобой и встретились, Вольфганг!»
Докладываю радостно Седову, что по моему письму его рукопись включили в Федеральную программу, теперь дадут деньги на издание, выйдет книга.
Седов — с негодованием:
— Кому ты рассказываешь об этом?! Нет, ты соображаешь? Если ты заглянешь ко мне в душу, ты увидишь, что там горит костер, и на этом костре горят книги, все до одной, в том числе и моя!!!
— Зачем ты выбросила мои ботинки? — кричит Леня. — Да, молния на них сломалась, ну и что? Утром встал, надел, скотчем прихватил и пошел, а вечером отодрал и лег, потом утром опять прихватил!..
— Я такой была красильщицей раньше, — говорила Люся. — А сейчас развожу краску, завариваю, кладу предмет, а когда вынимаю — вода стекает, а он остается такого цвета, какого и был. Так что теперь у меня художественный свист выходит на первое место.
Позвонили из Союза писателей и спросили — какого я года рождения?
— А то у нас тут написано — 1854!
— Так и есть, — я им ответила.
Не стала разочаровывать.
Мой издатель Надежда Холодова иной раз пропадет куда-то, не пишет, ничего, а ты сидишь без пфеннига и уже хотел бы продвинуть дело. Вот она звонит после такого перерыва, а Леня тянет мне трубку и говорит:
— Иди, это твоя последняя Надежда…
Сережка — маленький — спрашивает:
— Я не пойму, мы хорошо живем или плохо?
Вернулась домой, рассказываю:
— Захожу в журнал «Дружба народов» в отдел прозы: «Новые писатели нужны в литературе?»
Серега, не дослушав:
— …Нет, что вы! Старых-то никак забыть не можем.
— Если б ты знала, — сказал Леонид Бахнов, — как мне пришлось из-за тебя сражаться с корректором. Она хотела у тебя переменить все знаки препинания — на противоположные!