Танец на тлеющих углях

Шибаев поработал с документами, которые давно следовало привести в порядок. Работа нудная, не первостатейной важности, но ему требовалось занять себя хоть чем-то, а еще выразить таким образом недовольство собой и складывающейся ситуацией. Вроде как наложить на себя епитимью.

Он позвонил ей около шести вечера, не выдержал. По мобильному она была недоступна, а домашний молчал. Он, не желая смириться, набирал номер снова и снова и слушал бесконечные длинные сигналы и бесстрастный голос автоответчика…

– И как она? – спросил полный нетерпения Алик Дрючин вечером, когда они сидели на кухне Шибаева. Ужин на сей раз готовил хозяин, его очередь настала. Он приготовил свое коронное блюдо – яичницу с помидорами, которому научился у Веры. Импровизируя, он добавлял туда еще и красный сладкий перец, и ветчину, и даже сыр, если случался под рукой. Получалось каждый раз по-новому и просто «охренительно». Алик называл это блюдо французским рагу из кошки, которое хорошо тем, что в него можно набросать всякие остатки пищи, накопившиеся в холодильнике.

Шибаев поставил горячую сковородку на кафельный квадратик подставки. Уселся на табурет. Алик уже разлил. Они взяли стаканы.

– За любовь! – провозгласил Дрючин. Они выпили. Шибаев разделил яичницу пополам, сбросил в тарелки. Алик смотрел на него взглядом, полным ожидания. Он изнывал от желания услышать подробности. – Ну и… что? – подтолкнул он Сашу. – Как она?

Шибаев молча ел, отвечать не спешил.

– Что случилось? На нее снова напали?

– Нет, – наконец выдавил из себя Шибаев. – Не напали. Мы встретились случайно, она меня узнала…

– Ты же шел к Павлику, – напомнил Алик.

– Павлика мне не дали. Вера позвонила и сказала, что у них другие планы.

– Стервида!

Шибаев пожал плечами: с его точки зрения, обсуждать характер бывшей супруги – пустое занятие.

– И что было потом?

– Мы пошли за реку на озера. Потом…

– Потом?

– Потом к ней домой, она пригласила посмотреть картины…

– Ну и как тебе ее картины?

– Картины? Картины посмотреть не получилось.

Алик хмыкнул. Вопрос «ты ее хоть трахнул?» крутился у него на языке, но странная задумчивость Шибаева мешала его задать. Хотя разве и так не ясно?

– А муж?

– Муж в Испании, там у них дом.

– Ого! И здесь дом, и в Испании!

– Она сказала, что он там не один.

– А с кем?

Шибаев взглянул выразительно.

– Неужели с бабой? – поразился Алик. – И она… Ирина знает?

– Ты же сам говорил, что он не прячется со своими…

– Да, но все-таки… все-таки. Жаловалась?

– Нет, наоборот, говорила, кто без греха, пусть бросит камень.

– Интересно. – Алик задумался. А может, так и надо? Не ревновать до посинения, не скандалить, не выяснять отношения, а жить и не мешать жить… партнеру. В этом есть своя философия, но для ее применения нужен определенный характер. И полное равнодушие к тому же партнеру. – Она что, не любит мужа? – спросил он.

– Говорит, не любит.

– Значит, деньги, – подвел итог Алик. – Презренный металл. – Он был разочарован, он воображал Ирину мученицей, а она оказалась приземленной реалисткой.

– И что ты теперь собираешься делать?

– Ловить Григорьева. Не могу достать его уже четвертый день.

– Да, ситуевина… – протянул Алик. – Ты уж постарайся выяснить с ним отношения, чем раньше, тем лучше. – Алику не терпелось вернуться к теме, которая безмерно его волновала. – Ну, и… как она?

Шибаев сосредоточенно жевал.

– Слушай, а может, у тебя это серьезно? – вдруг догадался Алик. – У тебя это что… действительно серьезно? Ты что, втрескался в эту Григорьеву? Ну, Ши-Бон! А как же…

– Да что ты, как пацан, – Шибаев с досадой отложил вилку. – При чем тут… втрескался!

– Но, если она была с тобой, значит, у нее никого нет? – вел дальше Алик. – Или… что?

– Не знаю. Не похоже, что есть.

– Ты ей рассказал, что знаешь Григорьева? Что он тебя нанял?

– А ты бы рассказал?

– Лучше бы тебе держаться подальше от них обоих, – заметил после недолгого молчания адвокат. – Если он собирается разводиться… Не надо бы тебе путаться с ней.

– Ты думаешь, я дурак? Не понимаю? – угрюмо спросил Шибаев. – Я все понимаю, не идиот.

– Первое, что надо сделать, развязаться с ним, – рассудительно сказал Алик.

– Я понимаю.

– И постарайся не встречаться с ней больше.

Шибаев промолчал, глядя в тарелку, и Алик понял, что его ценные советы адвоката по бракоразводным делам никому здесь не нужны и напрасно он сотрясает воздух. Ши-Бон упрям как бык, и если его потянуло к этой Ирине, то пиши пропало! Незаурядная женщина, подумал он ностальгически. Недаром Ши-Бон слетел с катушек. Он, Алик, сразу просек, что она личность. С одной серьгой!

Он испытывал чувство, похожее на зависть, хотя понимал, что Шибаеву не позавидуешь. Богатая избалованная женщина, художница, у которой вилла в Испании… Он искоса взглянул на приятеля. Была у него уже такая однажды, морочила голову, металась от него к другому, не могла выбрать между любовью и деньгами. О, женщины! Кто сказал: «Предательство вам имя!» Кажется, Шекспир…

И что интересно, пришло ему в голову, как личность – так непременно предательница и стерва, а как верная и порядочная – так размазня, клуша, ни рыба ни мясо. Вот и летит бедный мотылек вроде Шибаева на яркий огонь и сгорает синим пламенем. Только пепел остается, который потом сдувает ветер.

Так заранее оплакал Алик Дрючин, романтик и философ, а также опытный адвокат по бракоразводным делам, который насмотрелся всякого в своей жизни и практике, очередное серьезное увлечение своего друга Ши-Бона.

Глава 8 Художник на пленэре

Сэм Вайнтрауб расплатился с таксистом, который тут же с облегчением развернулся и умчался, оставив его посреди нечистого и сомнительного места – заросшей бурьяном узкой проселочной дороги, вдоль которой тянулись покосившиеся не столько заборы, сколько их остатки – трухлявые столбы и отдельные доски, за которыми ничего не скрывалось, кроме зарослей реликтовых, судя по величине, лопухов и древних корявых не то яблонь, не то слив. Улица Круглая, дом девятнадцать. «Поблукав» (как говорила его тетя-одесситка) немного, он обнаружил дом номер пятнадцать – похоже, нежилой. Дальше шел пустырь с курганами, поросшими знакомыми лопухами. Тишина стояла вокруг какая-то первозданная, только птицы посвистывали, перепархивая с ветки на ветку, нисколько его не боясь.

Он упорно продвигался вперед, оглядываясь по сторонам и не забывая смотреть под ноги. По обочинам дороги бледно голубел цикорий и покачивала головками скромная белая кашка. Сэм представил себе, как бывает здесь, когда разверзаются хляби небесные и идет дождь. Полная отрезанность от мира, полная безысходность. Он не подозревал, что люди могут жить в подобных гиблых местах.

Дорога внезапно кончилась, словно ее обрезали, упершись в глубокий, как преисподняя, овраг. Склоны его поросли густым, сложно переплетенным кустарником – шиповником и терном, насколько он мог судить по крупным оранжевым и сине-сизым ягодам помельче. Тропинки вниз не было, что неудивительно – кому может прийти в голову блажь спускаться в мрачную и неприветливую глубину?