Танец на тлеющих углях

Сэм постоял на краю бездны, раздумывая. Дома номер девятнадцать не было. Номер пятнадцать стоял на месте – полуразвалившаяся хибара, в которой, похоже, никто не живет, а девятнадцатого нет. Нет также и семнадцатого. И спросить не у кого – полное безлюдье вокруг. И тишина. Со дна оврага ощутимо тянет холодом и сыростью. Неуютное, однако, местечко. Сэму показалось, он различает слабый шум ручья.

И что прикажете делать дальше?

Он вздрогнул, услышав лай собаки где-то рядом. Сначала ему показалось, что лай доносится из оврага, потом он понял, что не из оврага, а откуда-то слева. Он пошел на лай, пригибаясь под ветками изломанных корявых полумертвых деревьев, и вскоре наткнулся на дом, заросший до самой крыши диким виноградом. Лохматый черный пес выскочил ему навстречу, заливаясь громким лаем. Но нападать не спешил и близко не подходил. Сэму показалось, на морде его написано удивление. «Эй, собака! – окликнул его Сэм. – Где хозяин?» Пес перестал лаять, закрутил хвостом и присел. Склонил голову на бок, рассматривая чужого человека веселыми глазами. Он был молод и любопытен.

– Кубик! – позвал мужской голос, и пес, радостно взлаяв, метнулся к дому и тут же снова вернулся. – Кто там, Кубик?

– Извините! – закричал Сэм невидимому мужчине. – Я ищу дом номер девятнадцать!

– Мы девятнадцать. Кто нужен?

Сэм обошел хибару в поисках двери. Хозяин стоял на пороге, настороженно всматриваясь в незваного гостя. Был это крупный мужчина вполне дикарского вида – бородатый, давно не стриженный, в линялой клетчатой рубахе с засученными рукавами и в старых замызганных джинсах.

– Вася? – неуверенно произнес Сэм, всматриваясь в него. – Васька, черт кудлатый! Не узнаешь?

– Семен? Ты? – Мужчина сделал шаг навстречу, растерянный и полный сомнений. – Семка! Откуда?

Они обнялись, хлопая друг друга по плечам, неуклюже топчась на месте. Вася все повторял в изумлении:

– Ну, Семка, ну, учудил, старик! Не ожидал! Честное слово, не ожидал! Откуда ты свалился?

Кубик оглушительно лаял, припав на передние лапы.

– Оттуда! – отвечал Сэм, чувствуя жжение в глазах. – Все оттуда же! А ты забрался черт знает куда, никто ничего не знает, исчез, говорят, может, помер давно! А ты здесь, в этой глухомани! На природу потянуло?

– Пошли в дом, – сказал Вася, отрываясь наконец от гостя. – Сейчас на стол сообразим. У меня гости бывают нечасто… так что извини, старик, если что не так. Я тут малость забурел. Семка! Если бы ты только знал! Я часто вспоминал тебя… ребят… Хорошее было время!

– Всякое время хорошее, – оптимистично отозвался Сэм, следуя за Васей в дом. Они миновали захламленную веранду, темную от зарослей винограда, не то дикого изначально, не то одичавшего. Среди желтых и красных листьев торчали полузасохшие черные кисточки маленьких ягод. Вася открыл дверь, обитую грязным войлоком, и они вошли в большую комнату. Сэм задержал дыхание от шибанувшей в нос вони немытых полов, пыли, нестираных тряпок. Беспорядок здесь царил страшный. Занавесок на окнах не было – их заменяли виноградные плети, полностью закрывавшие доступ свету. Провалившийся диван, гора немытой посуды на столе, батарея бутылок в углу, какие-то ящики, ведра, бочка, полная всякой дряни вроде старых газет, журналов и тряпок, – вот и все, что было в Васином доме.

– Я сейчас, – засуетился тот, сметая со стола нечистые тарелки и стаканы. – Садись, Сема.

Сэм взглянул на сомнительный диван и сказал:

– Василек, оставь. У меня все с собой. Давай лучше на природе. Там я у тебя заметил стол под деревом. Захвати тарелки. – Он едва не сказал: «если есть чистые», но удержался. Вышел из дома, сел на почерневшую скамейку. Задумался.

Вася Монастыревский был единственным художником на их курсе. Не «настоящим» художником, или «истинным», или «подлинным», а просто художником в отличие от остальных – мелочи пузатой, будущих дизайнеров, оформителей, иллюстраторов и специалистов по интерьерам. Ему прочили большое будущее. Но, как известно, везение и счастливый случай играют не последнюю роль в становлении таланта. С этим, видимо, не сложилось у Васьки Монастыревского, добродушного и большого, как сенбернар, парня. Сэм помнит, как он работал, швыряя краски на полотно, художник и скульптор одновременно, создавая необычной силы оптический эффект глубины, объема, выпуклостей, света и тени.

Он увез с собой в Штаты подаренную Васей картину – старая сторожевая башня пятнадцатого века – с дарственной надписью: «Дорогому Семке от мазилы Васьки Монастыря». Кличка у него была такая – Монастырь. Глухие коричнево-серо-зеленые тона, мазки размашистые, небрежные, сильные. У Сэма до сих пор при виде этой башни перехватывает дыхание, а ведь, казалось бы, человек он, видавший виды и художников, не новичок. И чувство ностальгии, которое нет-нет да и накроет с головой в жизненной суете, воплотилось для него в Васькиной картине. Как накатит – сразу башня перед глазами, осень, серое небо, ветки, пригнувшиеся от ветра. Так и слышно, как воет он в грубых каменных изъеденных временем зубцах…

Однокурсники разлетелись кто куда. Он, Сэм Вайнтрауб, подался в Америку. Сначала звонил, писал, потом связи истончились и порвались. Новая жизнь взяла за шиворот, заставила его вертеться. А Вася Монастыревский остался… Сэм посмотрел на дом и спросил себя честно: как может человек жить в этом… этой обстановке? Даже самые нерасторопные ребята сумели найти свое место под солнцем. Как Вася оказался здесь? Что заставило его сбежать сюда? Шофер такси рассказал, что Посадовку в народе «любовно» именуют Паскудовкой. Такой вот фольклор. В самую точку, народ никогда не ошибается. И Вася пьет, судя по бутылкам. Еще раз на тему беззащитности таланта…

Появился Вася, прервав его размышления. Застелил стол газетой, поставил тарелки. Сэм раскрыл портфель, достал свертки с закусками, коробку виски с двумя стаканами – подарочный набор «на двоих».

– Ты к нам надолго? – спросил Вася.

– Не знаю пока, посмотрим. – Сэм разлил виски по стаканам. – За тебя!

– За встречу! – подхватил Вася. – Как тебе там? – спросил он через некоторое время, жуя бутерброд.

– Мне там нормально, – ответил Сэм. – Мне везде нормально. У меня бизнес, художественная галерея. Если ты имеешь в виду творчество, то нет. Времени не хватает. – Он достал из внутреннего кармана куртки портмоне, оттуда – визитную карточку. Протянул Васе. Тот принял, рассмотрел почтительно и внимательно.

– Ого! «Артистический клуб Сэма Вайнтрауба, художественная галерея, дилерство». Ну, ты даешь, Семка! Во куда залетел. Два телефона, факс, электронная почта. Круто. Артистический клуб! Я помню, как ты организовал у нас клуб «Деревенский авангард», тогда все повально ударились в примитивизм, ушли в «почву». Мы называли его «Клубом Семы Вайнтрауба». И выставку ты смог пробить… на новой волне. Хорошие были времена, Сем. Знаешь, я думаю, это лучшие времена в моей жизни. Честное слово! Ничего лучше у меня уже не было. Я не жалуюсь, ты не подумай. Я просто… вспоминаю. Мы ходили как пьяные, помнишь? Казалось, ну теперь все, победа! Свобода, равенство, братство, а также гуманизм. Живи и твори, свободная личность!

– Хорошие времена, – согласился Сэм, разливая виски. – Ты давай закусывай! За что пьем?

– За надежду!

Они выпили. Сэм рассматривал украдкой старого друга, удивляясь всему. Огрубевшим рукам с нечистыми ногтями, старой рубахе с дырами на локтях, старой пожелтевшей газете вместо скатерти, веранде с выбитыми стеклами. Дому. Как может человечек жить в таком дерьме? В таком бедламе? Как можно опуститься до таких низин и такой нищеты? У него мелькнула мысль, что не станет он, пожалуй, говорить с Васей о… деле. Посидит, покалякает за жизнь, допьют они бутылку, и все, гуд бай! Но Сэм привык доводить все до конца. Его личная бизнес-культура заключается в том, как любил он повторять, чтобы доводить все до конца. Или до абсурда, добавляла его бывшая любовница-американка. Сначала дело, а эмоции потом. Пока он не убедится, что вытащил пустой номер, с места не сдвинется. Он испытывал жалость к Васе, которую давил в зародыше, и досаду – как он мог зарыть свой талант в землю? Не убогий, не калека, не урод, с божьей искрой… Не имел права! Чем он зарабатывает себе на жизнь, интересно? И тут же подумал – разве на эту жизнь нужно зарабатывать? Она ничего не стоит, такая жизнь…

– А я вот… – Вася развел руками, – здесь. Тебе, наверное, странно после Америки.

– Как ты сюда попал? – спросил прямо Сэм.

– Долгая история, Сема. Сразу и не расскажешь…

История Васи Монастыревского, зарывшего талант в землю, действительно была долгой. И в то же время короткой – укладывалась в несколько фраз. Вскоре после отъезда Сэма в Америку Вася женился. По великой любви, на воспитательнице детского сада, где расписывал стены. Она по простоте душевной думала, что идет за богатого человека, но оказалось, что художники, молодые в особенности, люди небогатые. И вскоре возник вопрос: зачем терять драгоценное время на всякую ерунду, если можно заработать хорошие бабки? У нее был сильный характер в отличие от мягкотелого Васи, и загремел он в итоге в челночный бизнес, стал мотаться в Польшу с кофеварками, столовыми приборами и водкой. Иногда один, иногда с женой на пару. Деньги появились, даже квартиру купили в центре. Времени на творчество не оставалось совсем, да еще и жена почему-то воспылала лютой неприязнью к его «художествам», как она это называла, словно мстя ему за то, что так промахнулась. Так они и жили.