Танец отражений

Елена встала; пока приношение, чем бы оно ни было, сгорало дотла, они с графом тихо переговаривались. Минутой спустя Елена свернула из ткани прихватку, сняла жаровню с треножника и вытряхнула серые и белые хлопья на могилу. Протерев бронзовую чашу изнутри, она убрала ее вместе со складным треножником в вышитый коричневым и серебряным мешочек. Граф поглядел на озеро, заметил стоящего у калитки Марка и кивнул ему — не приглашая внутрь, но и не запрещая входить.

Еще что-то сказав графу, Елена вышла из обнесенного стеной садика. Граф отдал ей честь. Проходя мимо Марка, она удостоила его вежливого кивка. Лицо ее было мрачным, но, как показалось Марку, не столь напряженным и похожим на маску, каким он его видел с момента приезда на Барраяр. Теперь граф однозначным жестом поманил Марка внутрь. Испытывая одновременно неловкость и любопытство, Марк прошел через калитку и двинулся к нему по усыпанной хрустящим гравием дорожке.

— Что… это было? — наконец решился спросить он. Прозвучало это слишком легкомысленно, но граф вроде бы не рассердился.

Граф Форкосиган кивком указал на могилу у своих ног: «Сержант Константин Ботари. Fidelis.» И даты. — Я выяснил, что Елена ни разу не приносила посмертного возжигания своему отцу. Он восемнадцать лет был моим оруженосцем, а до этого служил под моим командованием в космических силах.

— Телохранитель Майлза. Я знаю. Но его убили до того, как Гален начал мое обучение. Гален не уделял ему особо много времени.

— А стоило. Сержант Ботари был очень важен для Майлза. И для нас всех. Ботари был… трудным человеком. Я думаю, что Елена так никогда с этим полностью и не примирилась. А ей нужно его принять, чтобы быть в ладу с собой.

— Трудным? Я слышал, преступником.

— Это очень… — граф заколебался. Марк ожидал, что тот скажет «нечестно» или «неправильно», но слово, которое граф наконец произнес, было — «неполно».

Они прогуливались между могил, граф устроил Майлзу экскурсию. Родственники и доверенные слуги… кто такой майор Эмор Клийви? Марку это напомнило все недавние музеи. Семейная история Форкосиганов со времен Изоляции охватывала собой историю Барраяра. Граф показал могилы своего отца, матери, брата, сестры, дедушки с бабушкой по отцовской линии. Вероятно, все, кто умер ранее, были похоронены в прежней столице Округа, Форкосиган-Вашном, и цетаганидийские захватчики расплавили их вместе с городом.

— Меня тоже похоронят здесь, — прокомментировал граф, глядя на спокойное озеро и горы за ним. Утренний туман исчез с поверхности воды, на ней принялись сверкать солнечные зайчики. — И я не попаду в эту толпу на Имперском кладбище в Форбарр-Султане. Моего беднягу отца хотели похоронить там. Мне пришлось по-настоящему на эту тему с ними поспорить, несмотря на то, что он выразил свою последнюю волю. — Он кивком указал на камень. «Генерал граф Петр Пьер Форкосиган», и даты. Тот спор граф явно выиграл. Точнее, оба графа.

— Я провел здесь счастливейшее время моей жизни, когда был маленьким. И уже потом, мою свадьбу и медовый месяц. — Лицо его дрогнуло в мгновенной улыбке. — Здесь мы зачали Майлза. А значит, в определенном смысле, и тебя. Осмотрись. Вот ты откуда. После завтрака я переоденусь и еще кое-что тебе покажу. — О. Так, э-э, значит никто еще не ел.

— Перед приношением посмертного возжигания надо поститься. Подозреваю, именно по этой причине его часто устраивают на рассвете. — Граф слегка улыбнулся.

Больше ни для чего блестящий дворцовый мундир здесь графу понадобиться не мог, как и дендарийская парадная форма Елене. Они заранее их упаковали ради этой священной цели. Марк разглядывал свое искаженное, темное отражение в начищенных до зеркального блеска сапогах графа. Выпуклая поверхность искажала его до гротескных пропорций. Вот его будущее? — Вот за чем мы все сюда прилетели? Чтобы Елена могла совершить обряд?

— Среди всего прочего.

Зловеще звучит. Марк проследовал за графом обратно в большой каменный дом, чувствуя себя смутно растревоженным.

Завтрак домоправительница накрыла в солнечном дворике-патио возле торца дома; цветущие кусты и насаждения скрывали его, лишь в сторону озера был проделан проход. Граф переоделся в старые черные брюки от рабочей формы и куртку в деревенском стиле, с поясом и разрезами по бокам. Елена к ним не присоединилась.

— Она хочет подольше прогуляться, — коротко пояснил граф. — Мы тоже так сделаем. — И Марк благоразумно положил третий сладкий рулетик обратно в накрытую крышкой корзинку.

Очень скоро он возрадовался своей умеренности — граф повел его прямо вверх по склону холма. Они достигли вершины и остановились передохнуть. Вид на длинное озеро, извивающееся меж холмов, был очень красив и ради него стоило запыхаться. По другую сторону холм переходил в небольшую ровную долину со старой каменной конюшней и пастбищем, где выращивалась зеленая земная трава. По пастбищу лениво бродили несколько не занятых никакой работой лошадей. Граф провел Марка вниз, к изгороди, и с печальным видом на нее облокотился.

— Вот тот большой чалый — конь Майлза. В последние годы он почти заброшен. У Майлза не всегда находилось время поездить верхом, даже когда он бывал дома. Конь привык прибегать, когда Майлз его звал. Нечто на грани фантастики — когда эта здоровенная, ленивая животина встрепенется и переходит на бег. — Граф помолчал. — Может, попробуешь.

— Что? Позвать коня?

— Мне было бы любопытно посмотреть. Заметит ли конь разницу. Голоса у вас… очень похожи, на мой слух.

— Меня на это натаскивали.

— Его зовут, э-э… Дурачок. — В ответ на взгляд Марка он добавил: — Прозвище для любимца или конюшенная кличка.

«Его зовут Толстый Дурачок. Ты это подправил. Ха.» — Итак, что мне делать? Стоять тут и выкрикивать: «Дурачок, Дурачок, сюда!»? — Он уже чувствовал себя идиотом.

— Трижды.

— Что?

— Майлз всегда повторял его имя трижды.

Конь стоял на противоположном краю пастбища, подняв уши и глядя на них. Марк набрал воздуху и с самым своим лучшим барраярским выговором позвал: «Дурачок, Дурачок, Дурачок, сюда! Дурачок, Дурачок, Дурачок, сюда!»

Конь фыркнул и порысил к изгороди. Он не совсем бежал, хотя по дороге разочек оживленно взбрыкнул. Подбежал он с пыхтением, забрызгав слюной и Марка, и графа, и навалился на изгородь — та застонала и прогнулась. Так близко, он казался чертовски большим. Конь положил свою здоровенную голову на изгородь. Марк торопливо отпрянул.

— Привет, старина. — Граф потрепал животное по шее. — Майлз всегда давал ему сахар, — посоветовал он Марку, обернувшись через плечо.

— Тогда неудивительно, что он прибегает! — возмущенно отозвался Марк. А он-то думал, что это все тот же эффект «любви к Нейсмиту».

— Да, но мы с Корделией тоже даем ему сахар, а к нам он не бежит. Подходит эдаким шагом, когда он в духе.

Конь уставится на него — Марк был готов поклясться — в полном недоумении. Вот еще одна живая душа, которую он предал тем, что он — не Майлз. Две прочие лошади теперь тоже подошли, словно испытывая нечто вроде ревнивого соперничества, образовав пихающую друг друга массивную кучу, решительно не желающую расходиться. Устрашенный, Марк жалобно вопросил: — А вы принесли сахару?

— Ну, да, — отозвался граф. Он вытащил из кармана полдюжины белых кубиков и протянул Марку. Марк осторожно положил парочку на ладонь и протянул руку так далеко, как только мог. Визгливо заржав, Дурачок прижал уши к голове и лязгнул зубами в обе стороны, отгоняя своих четвероногих соперников, затем притворно застенчиво прянул ушами, снова их подняв, и подобрал сахар большими, словно резиновыми, губами, оставив на ладони Марка слизистый, травянистый след. Часть слюны Марк стер об изгородь, подумал было о том, чтобы вытереть руку о брюки, и стер оставшееся о глянцевитую лошадиную шею. Шкуру портил старый неровный шрам, выпуклый на ощупь. Дурачок снова боднул Марка головой, и он отступил за пределы досягаемости. Парой окриков и шлепков граф восстановил порядок — «Ага, в точности барраярская политика», безо всякого почтения подумал Марк, — и убедился, что двое опоздавших получили свою долю сахара. После этого граф вытер ладонь о штанину, почти машинально.