Танец семи вуалей
Шрифт:
– Еще двойной виски, – сказал Мохов официантке, уже плохо ворочая языком.
– Может, хватит? – рассердился Карташин. – У меня клуб, а не забегаловка. Напьешься, дебоширить начнешь. Иди отсюда! – прикрикнул он на официантку. – Вытаращилась!
Девушка послушно исчезла.
– Дрессируешь ты их, что ли? Как зверей, – осклабился Мохов.
– Не твое дело…
– Угораздило тебя засветиться, Олежек. Если бы не ты, сыскарь бы на нас нипочем не вышел.
– Ты тоже хорош! Отметелил доктора, и молчок. Почему мне не сказал?
– Зачем?
– Он мою машину засек у офиса Оленина. Не поленился, пробил номера.
– Ищейка! – отозвался Мохов. – У них нюх, как у борзых на дичь. Небось ты его ко мне и привел на хвосте.
– Я в разведшколе не обучался.
– А жаль… Интересно, кто его нанял?
– Ну не я же!
– Ясно, что не ты. Кому понадобилось пускать его по нашему следу?
– Почему именно по нашему? – напрягся Карташин.
– Может, ему доктор платит, чтобы он его охранял?
– Не похоже…
– Сима твоя не могла в ментовку стукануть?
– О чем? Она ничего не знает.
– А ей и знать не надо. Напугал ты ее, перестарался! Бабы – они трусихи…
– Сам же советовал нагнать страху.
– Ну, советовал… – мрачно признал Мохов. – Потому что дурак, блин.
Он покусывал губу, глядя на пустой бокал из-под виски. Музыканты играли блюз, и Мохов вспомнил, как они танцевали с Маринкой на дискотеке, как он прижимал к себе ее теплое тело… и ощущал стук ее сердца…
– Кто-то звонил Симе с угрозами, – сказал Карташин. – Она решила, что это я, набросилась на меня… чуть по морде не заехала.
– Кто? – очнулся Мохов.
– Сима! Ты не понял?
– Я не звонил…
– Ой, Моха, не выпендривайся. Мы оба лоханулись.
– Да не звонил я, мамой клянусь… Слушай, давай выпьем, а?
– Нет, Моха. Нам трезвые головы нужны.
– Вот ты не пил, а бредишь, – зло вымолвил тот. – Не звонил я твоей Симе! Доктору надавал по шее, не отрицаю. Захочу – еще раз надаю! Мариша в земле гниет, а он, собака, ходит, дышит, бабло зашибает, телок тискает… Я когда о нем думаю, зубы в порошок стираю. Он сдохнуть должен! Понимаешь? Я ему так и пожелал: «Сдохни!» Пусть каждый день просыпается и засыпает с этой мыслью.
– А ты расслабься… забей. Марину все равно не вернешь, а сам сядешь.
– Че ты меня лечишь, братуха?
– Как был ты дворовой шпаной, так и остался… – с досадой процедил Карташин.
– Ой-ей-ей! Барин нашелся! Забыл, откуда вышел?
Девушки у барной стойки оглядывались на них, хихикали. Громкая музыка заглушала слова, но Карташину казалось, что смеются именно над ним. Хозяин клуба, а позволяет какому-то алкашу оскорблять себя.
– Хватит, Моха. Я тебя раз предупредил, больше не стану. Вляпался на свою голову. Только под колпак попал сыскарю. Он теперь не слезет. Такая у них порода: вцепятся намертво, не оторвешь.
– Гляди, Олежка, не прогадай. Доктор твою Серафиму окрутит, пикнуть не успеешь. Она тебе еще до свадьбы рога наставит! Будешь рогатым женихом… гы-гы-гы-гы! – ехидно захохотал Мохов.
– Предлагаешь мне убить его?
– Я сказал, ты услышал.
– Ладно, разберусь… Ты не звони ей больше, не пугай. Она и без того вся на нервах. Издергалась. И меня
издергала.Они с Моховым словно состязались, доставая друг друга.
– Ты че… баран? – вызверился приятель. – Говорю же, не звонил!
– Сима врать не будет. Она не такая.
– А какая? Какая? Все они, бабы, одинаковые… Оленин их гипнотизирует, зуб даю! Они как зомби… сами к нему в постельку прыгают и ноги раздвигают. У него там в кабинете кушеточка мягкая, интимный полумрак, музычка. Может, твоя Сима уже…
Карташин ударил кулаком по столу, зазвенели блюдца, бокал подпрыгнул и завалился набок, но не разбился. Посуду для клуба закупали качественную, из крепкого стекла.
– Ты спроси ее, братуха, спала она с ним? Может, тогда сам захочешь придушить ее?
– Хватит! Заткнись, Моха! Добром прошу.
– А ты не проси! Я не подаю…
С этими словами Мохов тяжело поднялся со стула, выругался и, покачиваясь, зашагал к выходу…
Оленин на собственном опыте убедился, что великий человеческий ум – всего лишь «раб подсознательных импульсов». Гениальный Фрейд не ошибался.
Раз за разом просматривая танец на диске, Юрий Павлович ощущал себя загнанным в ловушку. Ему необходимо было встретиться с Айгюль, поговорить… добиться от нее правды любым способом. Да, доктор готов был и на это. Она вынудила его.
Внутренний жар, непреодолимое возбуждение изматывали его настолько, что даже страх перед нападением притупился. Казалось, он больше не боялся оказаться лицом к лицу с неведомым врагом. Нечто гораздо более страшное уготовила ему судьба.
Как показывала практика, значимую проблему побеждает еще более значимая. Если сломал руку, забываешь о занозе под ногтем. По крайней мере на время.
Так произошло и с Олениным.
– Дай мне тетрадь посещений… – потребовал он у Симы.
Пробежавшись по записям, он поднял глаза на ассистентку, которая сидела ни жива ни мертва.
– Ну, когда Айгюль записалась на следующий сеанс? Я не нашел.
– Она не записывалась…
– Как?
Сима незаметно отодвинула зеркальце и накрыла листом бумаги. Попадись оно сейчас доктору под горячую руку – уволит. Вон, побелел весь, пальцы дрожат. Он сам нуждается в релаксационной терапии.
– Айгюль сообщила, что уезжает на отдых, просила передать вам диск… и все.
– Она не уведомила, когда вернется?
– Нет…
– Ты обязана была ее спросить! У меня запись на полгода вперед! – бушевал Оленин. – Я должен легу… регулировать посещения… Я должен быть в курсе…
От досады он с трудом выговаривал слова и еще больше злился. При этом доктор пытался сохранять присущую образу психоаналитика невозмутимость. Двойное усилие истощило его. Он рухнул на стул и тяжело задышал.
– Дай воды…
Сима вскочила, метнулась к графину и подала ему стакан с водой. Он сделал глоток, закашлялся.
– Убери это…
Она поспешно убрала стакан, с тревогой вглядываясь в его лицо, искаженное гримасой мученика.
– Вам плохо?
– Цыц! Девчонка! – глухо рявкнул Оленин. – Распустилась совсем! Сидит, прихорашивается… ногти красит… Почему не ведешь записи, как положено?