Танго в шкафу

За этим я и не заметил, как ко мне подкрались сзади. Чья-то огромная лапа легла на мой рот, и я почувствовал тычок под ребра. Задыхаясь, я выронил пакет. Громила, который поддерживал меня, что-то пробормотал.

— Ты уверен, что это не Эрни? — раздался сиплый голос.

— Торчок какой-то, — пробасил великан.

— Ну и брось его, валим отсюда.

Хватка ослабла, и пока я сползал на землю, увидел быстро удаляющиеся спины в темных куртках.

Не знаю, отчего это так, но сил вставать, а тем более идти у меня не осталось. Я лежал, понимая, что могу замерзнуть насмерть. И вдруг многолетняя усталость огромной каменной плитой придавила меня к земле так, что я понял, что давно не могу подняться. Пришел мой час — из положения на коленях — переползти себе тихо в могилу.

Я лежал и смотрел в небо, которое в ответ глазело на меня миллионом своих ясных глас. Становилось все холоднее, от дыхания перестали подниматься облачка пара, и нестерпимо захотелось спать.

Проповедь.

— Мистер, эй! Мистер, — слышался резкий женский голосок над ухом, —откройте глаза. О, Мерлин, о… что же делать?!

Я не планировал возвращаться в подлунный мир, но обращение к Мерлину посреди маггловского квартала Лондона заставило меня разодрать веки.

— Грейнджер?

— Малфой?!

Между ее лицом и моим носом меньше фута, и она наклоняется еще ближе, обжигая своим дыханием и запахом какой-то выпечки.

— Что?! О, как ты здесь оказался? Тебе плохо?

— Мне отлично, просто заебись, — отозвался я, чувствуя, как изнутри меня наполняет неожиданно-проснувшаяся злоба.

— Ступай, куда шла, оставь меня!

— Но я просто не могу поверить… ты здесь… в не магической части Лондона… у которой репутация самого криминального района. Послушай, неужели ты…

Взгляд Грейнджер оценивающе скользит по моему лицу и одежде, и здесь надо вспомнить, что она совершенно не глупа и тут же понимает что к чему. За несколько мгновений ее лицо меняет целую палитру чувств. Но совладав со всеми ними, в ней остается лишь хорошо мной изученный за годы совместного обучения образ отличницы, везде и во всем пытающейся поступить по совести.

— Давай я помогу тебе встать, Малфой. Тебе, наверняка нужен врач. Я могу вызвать скорую помощь.

И эта формальная вежливость буквально выводит меня из себя. Если бы у меня оставались хоть какие-то силы, я бы врезал ей хорошенько, но вслух лишь вырывается:

— Что, Грейнджер, каково видеть своего поверженного врага? Мне-то этого никогда не узнать, Золотое Трио всегда на высоте.

— Я никогда не считала тебя своим врагом.

— Какая жалость, а я считал.

Пущенная мною шпилька возымела должный эффект — глаза Грейнджер становятся щелками, и она шипит в ответ:

— С каких это пор Малфои предпочитают маггловские зелья?

— С тех самых, как грязнокровки стали править миром.

Она дышит часто и поверхностно и, кажется, готова плюнуть мне в лицо, а мне безразлично, ибо старая, почти забытая злость горячей волной вернула в тело жизнь и способность ненавидеть ее до последнего вздоха. Но Грейнджер вдруг делает вещь, мною никак не предполагаемую. Встав на колени рядом, она ловко просовывает руку мне под спину и изо всех сил тянет, пытаясь усадить. Этот жест обескураживает настолько, что я хватаюсь за ее плечи, чтобы обрести опору и встать. Через несколько минут и дюжины неловких попыток, получив пару синяков от ее рук и локтей, я все же оказываюсь в вертикальном положении.

Ноги дрожат, и она, видя это, все еще поддерживает меня за плечи:

— Куда тебя доставить, Малфой? — вопрошает она, а я лишь веду плечами.

— Идти мне собственно некуда.

Тогда я чувствую, что рука ее вплетается в мою, и тут же туннель трансгрессии затягивает меня в свое чрево. В его тесноте я ориентируюсь только на сбивчивое дыхание Грейнджер. И вот мы посреди небольшой комнаты с жарко-натопленным камином.

Она усаживает меня в кресло и стаскивает обувь. Мне стыдно, когда из дырявых носков показываются пальцы, но она будто не видит этого. Тихо ругаясь, девушка борется с пуговицами моего пальто, узлами на шарфе и перчатками. Стащив с дивана огромный колючий плед, она заворачивает в него мои ноги, заклинанием разогревает чайник.

Сегодня в знакомом театре сумасшедших — отличная постановка — старая школьная неприятельница готовит раскаленный кофе и приносит его мне на маленьком подносе. Рядом с чашкой посыпанные сахаром пончики. И пока она со всем этим возилась, немного сладкой пудры осталось у нее на носу. Но Грейнджер не видит — слишком встревожена, и говорит, говорит что-то:

— Ты дерьмово выглядишь, Малфой, — это единственное что слышу я, и она, пожалуй, первая из знакомых, кто сказал это вслух. Что ж она всегда была отвратительно прямой и честной.

— А ты совсем наоборот — похорошела, — скалюсь я, — приударил бы за тобой, сложись обстоятельства по-другому.

— Издеваешься, да?

— Скорее проверяю, насколько сохранилась способность иронизировать, — отвечаю я с набитым ртом, — скажи лучше, зачем ты меня сюда притащила.

— Знаешь что? — она начала терять терпение, — было бы глупо оставить тебя там, в сугробе под кайфом. Сегодня очень холодно, и до утра бы ты точно не протянул.

— Но я с успехом протянул бы ноги.

— Это было твоей целью?

— Некоторые вещи, Грейнджер, лучше оставить так, как есть и не трогать.

После этой фразы она долго молчит и сморит, как я один за другим уничтожаю ее дурацкие пончики. Она дважды подливает кофе и предлагает спуститься и купить что-нибудь мясное в ресторанчике напротив. И хотя мой желудок салютовал восторгом при слове «мясо», засранец Драко лишь дернул носом и сказал:

— Не смею тебя больше задерживать, ты была очень любезна и можешь уже вернуть мою одежду и показать, где здесь выход.

— Я постелю тебе на диване, — предлагает она каким-то странным тоном, будто не позволяя отказаться, да я и не против. Бессилие внутри все равно не дало бы подняться с места. Она это понимает, но вежливо просит остаться, оставляя иллюзию права на выбор.

— Ну, хорошо, я тебя не стесню, уберусь завтра утром. Ты, наверное, даже проснуться не успеешь.

…

Я ошибся, и она успела не только проснуться, но и встать рядом со мной, что-то помешивая в маленькой цветастой кружке.

— Доброе утро, как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, что напомнила — говенно, — слабо отзываюсь я, понимая, что меня уже полностью отпустило. По совести сказать, те дозы, что я получал в больнице, не соответствовали моим потребностям, и дарили лишь временное облегчение. Никаких иных миров, иллюзий, бреда — просто временная возможность отдохнуть от ноющей боли во всем теле.

— Я могу чем-то помочь? — тепло спросила она, и этот ее добрый тон снова поднял во мне волну раздражения.

— Можешь! — со злостью каркнул я, — если дашь денег на дозу и уберешься.