Татуиро (Serpentes)

— Аглаюшка, иди к нам.

Аглая, одевшись, стояла у продавленного стула в маленькой комнате, где снимали. Смешное такое полукресло с пышными бархатными валиками на ручках. Когда Витька, обойдя, скрылся в лаборатории, сердце ёкнуло. И сразу же обругала себя в мыслях. Ну и что? Работа ведь. Но мог бы хоть улыбнуться. Правда, она сама хотела, чтоб отвернулся поскорее, одно дело — сидеть голой на полу или в кресле и совсем другое — одеваться, путаясь в невесомых колготках пальцами. Вместе спали, он её видел, всю, и всё равно стыдно и в глазах жарко щиплет. Хорошо, что ушёл…Но всё-таки мог бы улыбнуться мимоходом.

Теперь она стояла и внутри себя покачивалась, как лодка на привязи у старой сваи. Пойти? Сделать вид, что всё в порядке, ей интересно, — посмотреть, смеясь и ахая. Или уйти? Тихонько, пока они там шуршат, звякают, и вытекает в полуоткрытую дверь красноватый свет с кислым запахом реактивов. Со стороны это будет выглядеть… Ах, какая, странная загадочная, развернулась, исчезла. Такие поступки раздражают, это потом, кто захотел, тот подумает: почему ушла.

Пойти к ним? Или нет?..

Застегнула пуговку на груди. В большом гулком зале, где стоят по углам старые и новые лампы, склоняя металлические шеи, остался её свитерок. И плащ висит у выхода.

Поправила волосы. Собралась внутренне, велев себе перепрыгнуть через общие для всех, одинаковые мысли. Почему ей грустно? Из-за того, что не улыбнулся, показывая, они — вместе, и он помнит их ночь? Это — общее, так чувствует каждая женщина. Но разве только это?

И Аглая снова увидела лицо Виктора, когда упавшие на её плечо волосы защекотали кожу. Он что-то увидел — за ней! Не в ней, а за ней, будто там стояла другая, и смотрела на её мужчину. И, увидев, окутал шарфом, который сам выбрал, уже зная какой. Она-то думала, кадр пришел ему в голову, но кажется, дело в другом.

«Уйти»… сделала шаг к выходу в студию, с болью уверенная: не её видел! И остановилась. Ну и что? Здесь — она, и никого больше. Всё остальное — в его голове и сердце.

«А чего ты сама хочешь?» — спросила себя. И, получив ответ, повернулась и пошла на багровый свет.

— Вовремя, — Альехо оглянулся, — свету подбавь, вон маленькая лампа.

Щелчок смешал красный свет фонаря с матовым светом на стенке. Аглая подошла и встала рядом с Витькой над разложенными пластинами. Альехо поднял одну, повертел, показывая, и уложил на чёрную подложку.

— Надо покрыть краской само стекло, будут тени глубокими. А пока смотрите так.

Из квадратной глубины на них смотрела женщина. Тени забирали сходство, и была она похожа на Аглаю и одновременно не похожа. Будто с её лица смотрели глаза другого человека.

— Ну-у, — протянул Альехо, — для первого раза неплохо справился. Что скажешь, моделька? Нравится?

Края пластины были смазаны, будто это вырванный пожелтевший лист. Вырван из времени, чтоб быть сохранённым навсегда. Но из какого времени? Из чьего? Аглая молчала. Альехо толстыми пальцами приладил рядом второй снимок и третий.

— Ишь, что в тебе… Сама-то видишь? А дулась сегодня, обижалась. Разве ж у кого получится — так?

— Это… — она не стала продолжать, только показала рукой на последнюю пластину. Витька сам взял её и бережно приложил к чёрному фону.

Стояли втроём и молчали, глядя. Пропадая в темноте фона, светлая фигура сидела на коленях, касаясь пола пальцами одной руки. Изгиб спины. Узкие пятки, чуть темнее остальной кожи. Черные иглы волос по плечу.

И через все тело — рисунок длинной полосой, из-за плеча на спину, с неё на талию и бедро, а там, пропадая, продолжился в воображении…

Аглая смотрела на сидящую девушку, как на что-то чужое, не на себя. Перевела взгляд на другой снимок, где серьёзное лицо и глаза, наполненные не её мыслями, а рука стягивает на груди складки покрывала. За спиной сбоку — несколько листьев выбиваются из-за рамки, и потому кажется, что там их много, густо растут, заползая в кадр.

Альехо, увидев, как они оба застыли в одинаковых позах, уперев руки в холодный стол, отошёл и стал прибираться около каплющей раковины. А потом взял кипу бумажек и ушёл с ними через узкую комнату в студию. Было слышно, как он там, покашливая, устраивался на тахте. Немного изменился свет, когда зажёг над головой лампу.

Но они не замечали и не слышали. Оба вроде бы без мыслей просто смотрели. И после, одновременно оторвав взгляды от глубоких квадратов, в которые, казалось, можно было погрузить руку, как в желтоватую воду, чтоб развернуть к себе человека на снимке, — посмотрели друг на друга. С тихими лицами молчали, ожидая, кто заговорит первый. И сказали почти одновременно…

— Это не я, — сказала Аглая, внимательно глядя на Витьку.

— Так это — ты? — сказал Виктор, утверждая, но и спрашивая.

Она затрясла головой, закрывая глаза и морщась.

— Нет! Нет! Ты сделал что-то. Это не я, видишь? Другая…

Витька подумал: «тогда сразу две других», — но сказал:

— Может быть, ты сама себя не знаешь!

— А ты, значит, раз, и узнал, да?

— Не кричи. Пожалуйста!

Аглая осмотрелась, пытаясь успокоиться. И, правда, смешно, это всего лишь картинки. Но из неяркого квадрата — этот взгляд. Женщина с тёмными прозрачными глазами, уголки век опущены. И губы полные, тоже с опущенными уголками. Широковатое лицо с маленьким подбородком.

— У неё даже лицо другое, посмотри сам.

— Тени так легли. Это — ты.

— Похожая на другую. Скажи, да? У тебя была вот такая — с круглыми щеками, да?

Витька открыл рот, собираясь сказать, но Аглая, повернувшись, выставила ладонь:

— Нет! Молчи. Пообещай мне, что расскажешь. Потом, сам.

— Хорошо. Я расскажу.

Проходя через студию, где склонённая лампа освещала устроившегося на кушетке Альехо, она схватила свитерок, сминая рукава блузки, надела его, дёрнула с вешалки плащ.

— Позвони, Аглаюшка, — вдогонку крикнул Альехо, продолжая перебирать бумаги. А вслед промчавшемуся Витьке ничего не сказал, только посмотрел внимательно. Из дверей лаборатории полз в большой зал легкий запах эфира.

Апрельская Москва ударила по глазам жадным солнцем, вошла в уши ревом машин и множеством голосов. Витька держал Аглаю рукав, заставляя повернуться.

— Ты совсем бледная, тебе бы выспаться…

Аглая приподняла лицо, глядя снизу:

— Через пару часов меня будут казнить. Сначала побьют плетьми, потом поведут туда, где стоит палач с открытым мечом. Но всё в порядке, это просто репетиция. Смерть будет позже.