Татуиро (Serpentes)
Шрифт:
— Вмес-сте… Вс-сегда…
Тела на помосте сплелись в тесный клубок, стоящий на концах напряжённых хвостов. Собранный из семи змей, он колыхался и двигался без перерыва, не меняя формы. А сверху вырастали шеи, увенчанные плоскими головами. Янтарные глаза смотрели, как молодые змеи, посвистывая чешуёй по камню, выглаженному тысячами тел, растекаются по жёлтому залу, вползают в чёрные входы внутренних лабиринтов и исчезают в жаркой неподвижной темноте. И всё тише становится шипение и посвистывание чешуи по тропам:
— Ахашш-ахашш-ахашш…
Когда зал опустел, шевелящийся клубок опустился,
— Прос-снись и с-следи за огнём. Он должен быть хорош, когда люди заполнят это место. Это месс-сто.
Мужчина моргнул, и его глаза ожили. Поднял руки и поклонился, прижимая к груди сжатые кулаки. Разлепил губы, проговаривая слова, будто припоминая их, забытые на время сна:
— Да, Владыка. Я послушен.
Змей развернулся и заскользил прочь, давая мужчине возможность выйти из ниши.
— Владыка!.. Ты обещал. Моя жена?..
— Увидиш-шь её. С-скоро. Послужите Большому Ахашшу. Станете силой Аа-шши…
Проследив, как исчезает в чёрном проеме узорчатый хвост, мужчина, покачиваясь, двинулся к ближайшему светильнику. Взял стоящий у основания колонны сосуд с маслом и подлил в медную чашу. Его руки, которых не было у змей, поднялись, поправляя фитиль.
Не смотрел по сторонам, где вдалеке, теряясь в жёлтом полумраке огромной пещеры, другие человеческие фигуры поднимали к светильникам истощённые руки. Он не знал их. Он думал о своей жене.
Глава 51
Кошмар Аглаи
Она кричала, потому что страх был огромен и, казалось, сожрал её целиком. Кричала внутри его студенистого колыхания, а вокруг были холодные взгляды, рассматривающие её, и пасти раскрывались, показывая розовое нутро, до ужаса нежно-розовое, из которого мелькали чёрные плетки жал. Напрягая руки и ноги, рвалась и задыхалась от того, что через живот была крепко привязана, и при каждом движении что-то тугое и холодное впивалось в кожу. Запястья саднили под петлями, растягивающими руки так, что даже рвануться вперёд, выгибаясь, не могла. И ноги дёргались, когда пыталась коснуться земли хоть кончиками пальцев, обвисая на жёстких захватах, распявших её у каменной стены.
За плоскими головами видела лицо Виктора, он стоял, оплетённый сверкающей татуировкой, и голова змеи, отлепившись от его кожи, тоже смотрела на неё. Его взгляд, холодный и бесстрастный, янтарные глаза змеи над его плечом. И глубокий глаз объектива, направленный на неё.
Снова закричала без всякой надежды, просто потому что молчать было невозможно.
— Аглая? Что с тобой? Ну?
Когда на её плечи легли руки, дернулась и, мотая головой, отползла к стене, сминая подушку. Цокнул выключатель, ночник на стене в виде картинки-пейзажика лунной поверхности затеплился жёлтым сонным
светом. Зажмурилась. Точно такой свет тёк по огромному залу, в котором она, её…— Выключи! Убери!
— Хорошо…
— Не трогай меня! — в темноте его руки стали легче и исчезли. Сглотнув, она отпустила край смятой простыни и потрогала горло. Там, где во сне давила петля, не давая дышать — ничего. Дыхание было хриплым, но свободным. Прижав запястье к носу, вдохнула запах, боясь почуять кровь, но — ни ссадин, ни липкого, которое так ясно ощущалось несколько минут назад, не было, конечно, не было. Сон.
Ей стало стыдно за свой испуг. И уже сама потянулась, нащупала на стене выключатель. Цок… В жёлтеньком свете лицо Витьки было серьёзным и озабоченным. Сидел, опираясь руками в постель, ссутулив плечи, и смотрел на неё. Широкая полоса татуировки казалась протянутым поверх тела прозрачным шарфом, плотно приклеенным, но уж, конечно, не живой змеёй. Аглая вспомнила, как днём в студии он обвивал её талию и плечи цветной полосой ткани. Тряхнула головой, хмурясь. И заговорила, стараясь не связывать воспоминания с кошмаром.
— Мне сон приснился, плохой.
— Ну, так сон же? Сейчас пройдёт, да? — он осторожно погладил её волосы.
Она уклонилась, поворачивая голову — посмотреть в окно. Шторы защищали их ночь от неспящего города, лишь несколько самых сильных огней висели на чёрной ткани, как мутные цветы с острыми лепестками.
— Вить… Мне сны не снятся. Вообще. Никогда…
— Что, совсем не снятся?
— Да. Я раньше переживала, потом привыкла как-то. Махнула рукой. А тут сразу такое…
— Расскажешь?
Аглая сползла пониже, придавила головой подушку. Теперь над ней был его живот и рёбра, через цветной рисунок она видела, как поднимается от дыхания грудь. И кожа складочками на боку от того, что сидит, неудобно скрутившись. Потянула его, чтобы лёг, поёрзала, вздыхая, устраиваясь. Подталкивая, отвернула от себя и прижалась к его спине целиком, вкладывая согнутые колени в его ноги. Вздохнула ему в шею.
— Тебе так слышно?
— Угу, — он шевельнулся, прижимаясь крепче.
— Это про тебя сон.
— Да.
— Я была в пещере, очень большой. Привязана. Знаешь, не верёвками, а чем-то… круглым, тугим. Везде: через горло, за руки и ноги, через живот. Спина болела, потому что стенка там — холодная и неровная. А вокруг — змеи. Что?
Почувствовав, как напряглось тело, приподнялась на локте — посмотреть на его профиль. Ждала, когда повернёт голову, глянет в ответ и успокоит взглядом. Не повернулся, и профиль на фоне подушки стал жёстким, будто нарисованным.
— И всё? — спрашивая, почти не шевелил губами.
— Витенька… посмотри на меня, пожалуйста. А?
Теперь она сидела над ним, так же, как он недавно. Витька повернулся на спину. Серые глаза темнели на серьёзном лице. И всё. Ни удивления, ни интереса. Просто ждал.
Аглая смотрела на него. На глаза, широко расставленные, и из-за этого иногда казалось, что чуть косые, заячьи. На прямой нос со шрамиком сбоку. Плотно сжатые светлые губы. Хотела спросить, почему испугался так, но вместо того сказала растерянно, с надеждой на ответ:
— Я тебя люблю…