Татуиро (Serpentes)

Он не ответил. Только потянулся, нашёл ее руку и приложил ладонью к губам. Помолчав, спросил, щекоча кожу:

— А ещё что видела? Почему про меня?

Аглая снова увидела бесстрастные глаза из сна. Но поверх её ладони смотрели другие, серьёзные и встревоженные. И она ответила:

— Ну… змеи эти. Они были похожи на твою.

— И всё?

— Да, — ответила, чтобы только увидеть, как из его взгляда уходит тревога. И она ушла. Шевельнулись губы, он снова поцеловал её ладонь и, закрывая глаза, обхватил, притянул к себе, прижимая рукой поверх лопаток.

— На мою насмотрелась, вот и снится ерунда.

А она снова увидела плоские головы, покачивающиеся, меняющие положение, чтобы… чтобы лучше увидеть, как бьётся привязанная к стене.

— Вить… ты мне обещал показать снимки. Мне ведь утром в институт, потом домой.

— Не забыла.

— Ну что ты! Когда засыпала, пожалела, что не успели.

Она села, но Витька снова притянул её к себе, поцеловал в кончик носа, поправил волосы за ухом. И отпустил.

— Бери простыню и тапки. Пойдём, чуть-чуть посмотришь. Только недолго, чтобы выспалась.

— Хорошо.

Витька голый прошёл по комнате, нажал на кнопку компа. Ей хотелось сидеть и смотреть, как он ходит, как двигаются лопатки и кожа на боку собирается складочками, когда поворачивается. Как наклоняется, выставляя одно плечо всегда немножко вперёд. И свет монитора перебирает волосы над оттопыренными ушами.

— Ну, что ты там?

Подхватывая край простыни, чтобы не наступать, подошла через полумрак большой комнаты от жёлтого света над постелью к голубоватому свету монитора и замялась, разыскивая взглядом табуретку. Витька обхватил её рукой, усадил на сдвинутые колени. Уложил её руку поверх своей шеи и, щекочась лохматыми волосами, устроился так, чтобы смотреть из-под руки.

— Тебе же неудобно.

— Тебе удобно?

— Да.

— Сиди тогда.

И Аглая затихла на его коленях. Пусть снятся страшные сны, и пусть он даже не ответил на её слова про любовь. Если потом сидеть вот так, вдвоём, как одно.

— Какую папку?

Смотрела на ровные ряды жёлтых квадратиков и подписи под ними.

— Мне выбрать, самой?

— Угу.

— Тогда эту. Порталы.

Он двинул мышку, открывая первый снимок.

… Над вытоптанной в белую пыль дорогой посреди степи — старый дом без дверей. Сверкает побелка там, где не съёл её ветер, а там, где сошла, что-то говорят старые камни изгибами трещин, пишут тем, кто умеет прочесть. В толстой стене, так что надо поднять голову, — проём бывшего окна, в котором через внутреннюю пустоту — другой. И там, за слоями камней и нутра бывшего дома — небо с крутым краем облака…

— Витя…

— Что?

— А всё облако, оно где? Край виден, а за домом, в небе, — его нет.

Под её рукой шевельнулись плечи. Ответил:

— Фотошопом я не пользовался.

… Огромный обрыв по всей площади кадра, и видно, как время сжимало в кулаке слои, сминая, как пластилин. И потому цветные слои изогнулись, рванулись петлями, как её крик во сне, в попытках вывернуться из кулака. Но только изменили себя, не сумев уйти. И в самом низу придавленная массивом глины узкая нора, чёрный глаз без дна, туда, в толщу. А по краю — запачканные кристаллы слюды, торчат, вылезая из глины, как неровные зубы…

— Это где?

— Азов. Там есть места, которые будто жуёт время. Земля ползёт в море, обваливается, зарастает травой и снова сползает. И так было всегда. Но берег всё время на одном и том же месте. Сколько я его помню с детства.

— Вить, а почему порталы?

— Альехо сказал. Не объяснил, просто сказал, чтоб я папку такую завёл и туда складывал снимки, которые мне покажутся — для неё. Вот я и складываю. Может, ты объяснишь?

— Я?

— А вот, посмотри.

Он открыл ещё одну фотографию.

— Ой… Это же ты сегодня! Как…

— Получилось, да?

— Очень!

— А знаешь, почему снял? Ты туда смотрела.

… На фоне размытой кирпичной стены переплелись ветки с нежными точками крошечных листьев. И в мешанине тонких суставчиков, почек и острых листов вдруг — явственно видимый центр, куда взгляд направлялся, будто его подталкивали. И, нащупав ранее невидимое, увязал в зелёном туннеле — не оторвать, не отвести…

— Я даже не помню.

— А ты болтала что-то, смеялась. А потом вдруг замолчала, и лицо стало такое… сонное немножко. Я сразу повернул фотик по направлению взгляда и снял. А потом уже сам посмотрел.

— Увидел?

— Знаешь, нет! Увидел потом, когда скидывал. Ты на кухне крутилась, с ужином. Кстати, спасибо тебе за ужин, девочка моя.

Все картинки, увиденные и нет, вылетели у Аглаи из головы. Она судорожно вздохнула. Девочка. Она его девочка…

— Тебе, правда, понравилось?

— Очень вкусно.

— Я буду… могу, в смысле, я могу тебе иногда готовить.

— Сразу видно, не москвичка! — поддразнил он её и боднул головой в живот. Она засмеялась счастливо.

— Пойдём, — он тыкался лицом под сваливающуюся простыню, и руки уже не просто придерживали её на коленях, — пойдём, ну их, картинки. Тебе же утром рано уходить.

— Сейчас, подожди, ещё две посмотрю, нет три, — смеясь, перегнулась через голую спину и под его рычание, двинула мышкой.

………

— Вить. Витя… Я кажется, открыла не то. Это. Это она, да?

Витька выпутался из простыни и посмотрел на экран. Круглое лицо с широкими скулами ответило улыбкой раскрытых карих глаз. Пушистые волосы ореолом разбросаны за края кадра.

— Как она здесь? Я же убрал, убирал, то есть.

— А для меня нашлась. Как нарочно. Она — твоя девочка, так?

— Аглая…

— Нестрашно, — говорила храбро, держа руку на тёплой пластмассе, но голос задрожал и сорвался, — я сама виновата, влюбилась, как дура последняя.

— Не надо так.

— А как надо? Я не знаю, как надо. Я только вот люблю тебя. А ты не можешь и потому не ответил. Потому что она, вот такая.

И добавила шёпотом, сползая с его колен:

— Красивая очень.

— Аглая!

Витька повис на стуле, глядя, как прошлёпала к постели, потеряв по дороге его растоптанный тапок, и повалилась навзничь, лицом в подушку. Простыня распласталась по полу белым языком.

Стало слышно, как ворочается за окном огромный город, вскрикивает гудками машин, мяукает сигнализацией, грохает издалека подъёмными кранами, и где-то рядом, может быть, в весеннем ночном дворе — пиликает перепутанной музыкой.

Он не пошёл утешать. Заговорил, и шум города вернулся на своё место, за плотную штору.

— Аглая. Я могу тебе всё рассказать. Вообще всё. Если ты меня после этого бросишь или сдашь в психушку, делай. Но я не злодей и не псих. И никому до сих пор я не рассказывал, даже Альехо. Ты будешь первая.