Татьянин день

– А как, по-вашему, Борис мог бы вас предать?

...слова, сказанные в Переделкино о том, что он пойдет за мной на край света, Борис повторял потом еще много раз...

– Нет, никогда.

– Горбатов вам изменял?

– Нет.

...и вдруг вспомнилась поразившая меня сцена с Костей: он первым получил квартиру, переехал из гостиницы и устроил новоселье, Валя была где-то в отъезде, я пошла, зная, что у него будет много народа, и когда мы компанией уходили, Костя, не ища предлога, не очень-то стараясь скрыть, оставил у себя ночевать жену нашего общего знакомого, все это в разгар его любви к Вале. Меня это тогда поразило...

– Ишь ты. Такая доверчивость похожа уже на глупость, вы знаете о существовании его последней поэмы, посвященной вам, написанной совсем недавно?

– Не знаю. Борис пишет стихи только ко дню моих именин...

– Ну вот он и сочинил эту поэму к будущим вашим именинам, они ведь скоро.

– Нет, я не знаю.

– А вот ваша Ядя знает!

...если поэма не ложь, а действительно существует, как она могла попасть на стол к Соколову, обыска у Бориса быть не могло, он депутат, откуда Ядя может знать о ней, с Ядей Борис никогда ничем не делится, почти не разговаривает, не любит ее, рад, когда она исчезает домой, неужели и она лазила по столам, как Келлерман, почему не сказала мне ни слова...

– Хотите почитаю?

Соколов читает отвратительный, лживый, подлый пасквиль, он остановился.

– Ну и так далее, и тому подобное, и все в том же духе, поэма длинная... вам, наверное, достаточно и того, что я прочел.

– Борис такого написать не мог!

– Это почерк Горбатова?

– Да. Может быть, Борис переписал чей-то пасквиль, ко мне он никакого отношения не имеет!

– А Горбатов вам рассказывал, что он был троцкистом?

Заставила себя выразить крайнее удивление:

– Это невозможно. Более чистого коммуниста представить трудно.

...в голове история, произошедшая с Борисом и с женой члена правительства Серебрякова, которого потом расстреляли как троцкиста: жена Серебрякова писательница - пригрела Бориса, когда Борис появился из Донбасса как молодой, начинающий талант, начала с ним флиртовать и пригласила домой в отсутствие мужа. Борис в одежде и сапогах полез к ней в постель, но она отослала его в ванную комнату, в которой Борис потерялся от роскоши, а когда вышел из ванной, свет был погашен, он услышал шепот, пошел на него и оказался в облаке запахов, кружев, потерялся совсем и был позорно изгнан. Тогда я, слушая это все, с горечью вспоминала свою первую брачную ночь с Борисом. Об этом здесь рассказывать нельзя, видимо, Борис потом встречался с этой Серебряковой, она тогда была хозяйкой литературы, и Борис вдруг, будучи вообще никем, стал секретарем РАППа, какой-то рабочей группы писателей, а потом так же странно исчез опять в Донбасс. Почему Соколов сказал "Горбатов", а не "товарищ Горбатов"?..

– Вы знали, что югославы готовят антисоветский переворот?

– О перевороте я вообще ничего не слышала.

– А как же, по-вашему, назвать то, как они нас продали? Целовались, миловались, кончали у нас военные академии, ваш Тито целовался с товарищем Сталиным, и вдруг на тебе! Сколько волка ни корми, а он все в лес смотрит! А Горбатов пригласил чуть не всю академию на прощальный ужин, и Горбатов ничего не говорил вам, ничего не знал, не предвидел.

– Если бы Борис что-нибудь предвидел, а тем более знал, он никогда никого не пригласил бы, и приглашал он потому, что ему велело какое-то высшее начальство.

– А почему это вы со своими мужьями были на "вы"?

– Не знаю, что вам ответить на этот вопрос.

– Утонченная натура, исключительность! А дура дурой! Почему это вы не захотели идти расписываться с Борисом, когда вышел закон, и вот теперь ваш брак недействителен!

Молчу. Увели.

Мечусь по камере при мысли о доме: если Борис арестован, что будет с детьми, с Мамой, а вдруг и Маму арестовали? Зачем Борис выбросил мой браунинг, если он что-то предчувствовал, почему не сказал мне, почему метался по квартире в день моего ареста, а потом без конца звонил, зачем арестовали Яду?.. Юрку?..

Отбой. На допрос.

– Интересное все-таки узнаешь о человеке! Вроде как будто и чистоплотная с мужчинами, и любовь ей подавай, а как же это вы в пятнадцать лет трахались со старым жидом в какой-то подворотне? Это что, тоже сплетня? Нет уж, на сей раз это, как вы говорите, даже не донос, а точные показания, протокол! Будете отрицать, устрою очную ставку.

– Я вышла замуж девушкой.

Соколов вскинул на меня глаза:

– Что же, этот человек врет?

– Просто этот человек от безумия, от подлости, от страха говорит сам не понимая что.

– И вам даже не интересно, кто это?

– Нет. Зачем вы делаете из меня то антисоветчицу, то потаскуху?..

– А это не вашего ума дело! Что хотим, то и делаем! Это же лучше, если вы еще и скомпрометированы! Пусть все знают, какая вы на самом деле штучка!

...застенок... ублюдки... грязные убийцы... человечество будет вас проклинать!

– Почему не подписываете остальные протоколы?

– Я с ними не согласна, в них неправда.

– Это не важно, важно, что есть свидетели.

– Они ложны.

– Тоже не важно! Важно, что был разговор!

...Ольга в тридцать седьмом году не подписала протоколы, и ее под утро, когда город еще спал, выбросили в каком-то дворе, только ее еще и били, следователь пришел прямо в камеру и бил ее беременную ногами в живот, был выкидыш, неужели и меня будут бить.

– Я эти протоколы не подпишу.

– Подпишешь, сука...

Ругань хлещет. Вошли двое надзирателей и потащили под руки в камеру. Я погибаю. Прислонилась к стенке, приказали отойти, сидеть не могу, ходить не могу.

Отбой. Допрос.

Самарин. На столике лежат те же протоколы, ручка.

– Ну сколько будешь... сука! Подписывай!

От крика звон в голове.

– Я подписывать не буду.

Он вскочил, подлетел вплотную, замахнулся.

– Ладно тебе! Подписывай, проститутка.

Кулак пролетел мимо глаз. Притащили в камеру.

На следующую ночь сидит Соколов.

– Ну что, опомнились? Пришли в себя? Подписывайте - и к стороне.

– Я подписывать не буду.

– Тогда поведем вас в подвал пороть!

– Я покончу с собой.

– Дудки! Ишь ты какая умная! У нас это не получится.

Привели в камеру, приказали одеться на улицу, выводят в тот же колодец, в который привезли, задохнулась от воздуха, наверху клочок синего неба, фургон "Овощи-Фрукты", автоматчик запихивает в заднюю дверь фургона, значит, смерть; кромешная тьма, от страха тошнит, остановка, фургон подогнали к какой-то железной двери, спускают по крутой, узкой, осклизлой лестнице в подвал, железная дверь, с той стороны кто-то разглядывает меня и автоматчика в глазок, скрежещет замок, надзиратель в тулупе до полу принимает меня, дверь захлопнулась, полутьма, могильный холод, камера номер 3.