Таверна «Две Совы». Колдовать и охотиться - запрещается

Диаза я не видела весь день, зато слышала его голос прекрасно. Сначала я злилась молча (так как бесшумно что-то разбить или незаметно поорать у меня бы не получилось), потом решила занять себя работой. Я старательно игнорировала и взгляды посетителей,и шепоток за столами,и громкий хохот охотника на крыше.

Целый день сверху стучали молотки, скрипела сталь. Гномы (понятия не имею, как Диаз их уговорил на бесплатную помощь!) даже развели перед таверной костер и притащили кузнечные молоты. Что они там ваяли, я так и не поняла, а спрашивать не решилась. Грай и Файка с непонятной радостью на лицах носились от кухни на улицу: то свежевыжатый сок мастерам выносили,то булочки.

Я украдкой (два раза!) полюбовалась своим отражением в медном блюде. И чем дольше на себя cмотрела тем горестнее вздыхала, ибо поняла, что Диаз пошутил! Скорее всего, он ляпнул первое, что пришло в голову. Свадьба – хорошая тема, что бы меня испугать и согнать с крыши. А я, глупая, поверила и сделала то, что он хотел – ретировалась . Он был охотником – сильномогучим, сильнокрасивым итаким идеальным, что дальше некуда. Он всегда знал что сказать, чем помочь и как встать так, что бы от одного взгляда на него бабочки появлялись не только в животе, но и в голове, начисто лишая мыслей. А кем была я? Недоведьмой? Была бы у меня хоть толика Силы, я бы привела себя в порядок: прибавила там, где надо, убавила, где хотелось бы. Но, увы и ах, я оставалась собой.

К вечеру я расстроилась окончательно (то ли перевыполнила план по злости на Диаза, то ли вконец опечалилась из-за его шутки) и ушла в лес, для видимости прихватив с собой корзину и нож. Моего ухода никто не заметил: друзей сейчас интересовало только благополучие рукастого охотника, а посетителей – сплетни.

Сначала я просто брела вперед, не особо выбирая дорогу: не вязнет сапог в болоте и ладно. Потом инстинкт самосохранения все же тихонечко завыл, рисуя в воображении последствия вечерней прогулки – кровожадных орков, взбешенных ведьм и огнедышащих драконов. Последние и вовсе мерещились за каждым деревом. На несколько мгновений даже показалось,что я благополучно заблудилась, но мелькнувшая вдалеке водная гладь тут же внесла корректировку в местоположение – я вышла к Белoму озеру.

Это было самое крупное озеро на Приграничье. В деревнях и селениях людей оно упоминалось как Большое, в городах – Великое. Настоящее название было известно, пожалуй,только эльфам, но они (видимо, из вредности) никому его не сообщали. Потому среди нелюдей его иначе как Белое никто и не называл.

Озеро было двуликим как Тьма,которой поклонялись ведьмы. С одной его стороны берега были топкие и утопали в осоке, с другой были усыпаны гладким речным камнем. Спокойные воды казались скорее серо-голубыми (что само по себе странно), а не коричневыми или зелеными как у любого другого лесного озера. Даже в самую сильную грозу и штормовой ветер по его поверхности лишь изредка пробегала рябь, - волна тут отродясь выше ладони не поднималась . Но эта тишина была обманчива и коварна – все живое в озере топло как топоры с грузилом. Поговаривали, что дна у озера не было, потому что вытекало сразу из Тьмы.

Я любила тут бывать. Не купалась, но подолгу сидела на берегу, слушала шорох воды о гальку и думала о вечном. Когда солнце cадилось за горизонт и последние огненные лучи вспыхивали в небе прощальными сполохами, вода в озере меняла оттенок и становилась белой как молоко. Всего на несколько мгновений. Но большего, что бы увидеть настоящее колдовство природы и наивно загадать ?елание, было и не нужно.

Вот и сейчас я сидела на берегу, привалившиcь спиной к валуну,и, не отрываясь, смотрела на горизонт. «Не сиди, Бенька, на камнях, - часто отчитывала меня мать и грозила пальцем. – Камень – он хитрый. И не почуешь, как тепло из тебя потянет»… Я помню, мамочка, чему ты меня учила! Помню, но продoлжаю сидеть, все жду, может,ты придешь и снова меня отругаешь. Ну, пожалуйста, приди!

Сова рухнул на землю рядом со мной и даже подскочил несколько раз, тормозя одновременно и когтями и крыльями. Я быстро смахнула слезы и улыбнулась фамильяру уголками губ:

– Сейчас ты мне скажешь, что пора возвращаться и заново готовить Пыль?

– Позже сварим, - беспечнo отмахнулся Сова и взобрался ко мне на колени, ощутимо царапая кожу кривыми когтями. – ? мамке думаешь? Понимаю.

Я обняла друга и тяжело вздохнула. Фамильяр действительно меня понимал. Он улавливал мое настроение, эмоции и чувства даже раньше меня самой. И?огда это жутко нервировало, но иногда – очень помогало. Ему не надо былo изливать душу и рассказывать секреты, он понимал меня и без слов.

– ?асскажи мне о Симке, – вдруг попросил фамильяр и покосился на меня правым глазом.

Я удивленно почесала нос, припоминая бывшего жениха.

– А чего рассказывать-то? С детства знакомы, с рождения обручены. Он хороший – пьет в меру, руки не распускает, рабoтящий.

– ?асписываешь, будто я его покупать собрался. По существу говори.

– По существу? Так нет ничего по существу-то! Вроде как он другую нашел. И за эти года женился поди.

– Больно?

– Да ну, - пришла моя очередь отмахиваться от фамильяра.
– ?н мне как брат был. Я даже рада, что так получилось .

– Не любила, – догадался Сова.

– Бабочек не было, вот тут, - я поднесла руку к сердцу. – Мне всегда мамка говорила: влюбишься, поймешь – бабочки в груди полетят. ? я, видимо, неправильная. Они у меня в животе сидят. ?рызут и грызут… тошнит даже.

Сова понятливо кивнул.

Мы смотрели на горизонт, наблюдая, как медленно клонилось солнце к земле. Белое озеро поймало его лучи и на водной глади вспыхнули багровые полосы – будто пьяный художник мазанул кистью по холсту.

– А тот, с города?

Сердце тут же забилось быстрее, ладони вспотели. Одно упоминание о избалованном вельможе и меня начинало потряхивать от ужаса и ярости.

– Прошло это, - наконец пробормотала я.
– Не надо бередить.

– Расскажи.

– Нечего рассказывать. Все как у всех…

***

– С отцом поедешь, – погрозила пальцем мать и даже грозно нахмурилась . – Сестрам ленты купишь и себе сарафан.

– Ну, ма-ам…

– Не мамкай! Сарафан нужен. Симка каждый вечер приходит, а ты нос воротишь. Нехорошо!

– Не ворочу, – я вcпомнила, что жених вот-вот должен снова прийти и тут же запрыгнула в телегу. Слишком быстро запрыгнула: отец мою торопливость приметил, усмехнулся в усы, но виду не подал.

– Еду я, еду.

– Вчера полночи под воротами простоял, - бубнила мать, поправляя мешки с одеялами – ехать предстояло всю ночь и покрывала были необходимы даже в такое теплое лето. – Собаки избрехались . Он букеты тебе таскает, – уже ставить некуда, а ты даже спасибо не скажешь.

– Говорила я, - в праведном гневе завопила я с телеги. – Он же ж не помнит ничего! Сначала самогону напьется, а потом за этими цветами по буеракам бегает. Все село надо мной потешаетcя.

– Не потешается, а завидует, – ласково поправила меня мать и, чмокнув в нос, отступила от телеги.
– Ехайте уже.

Мы и поехали.

Лошадка бодро трусила по наезженной дороге, телега весело поскрипывала на ухабах. Мошкара носилась в воздухе, ловко уворачиваясь от конского хвоста.

Отец никогда не брал меня в город. Обычно с ним ездили старшие сестры: и помощи больше, и торговаться они умели. Но на этот раз мать приказала взять меня с собой. Видимо, понадеялась, что обновка растопит мое сердце и я приму ухаживания Симки. А чего их принимать-то? Мы уже сколько зим помолвлены, считай муж и жена.