Тавриз туманный

Частенько, когда заботы и тревоги одолевали меня и я не мог отделаться от назойливых мыслей, я шел к ним отвести душу. Их радушие и приветливость действовали на меня успокаивающе.

– Доброе утро!
– как всегда, сердечно поздоровался со мной Гусейнали-ами.
– Почему вы так рано встали, ведь вы, кажется, вернулись поздно ночью?

– Не спится.

Гусейнали-ами прислонил метлу к стене, вытащил из-за кушака свой короткий чубук, осторожно снял с него плетенный из тонкой проволоки бадгир*, спицей, висевшей на тоненькой цепочке, поковырял в мундштуке, высыпал нагар, потом сильно дунул в чубук, проверяя, свободно ли проходит воздух. Неторопливыми, размеренными движениями достал из-за пояса небольшую синюю тряпочку, аккуратно вытер ею чубук, потом набрал из кисета табак, пальцем примял его, высыпал обратно излишек и завязал кисет крепким двойным узлом.

______________ * Бадгир - приспособление, которое одевают на головку чубука. В переводе с фарсидского означает "ловящий ветер".

Присев в сторонке, я внимательно следил за этой процедурой, хотя давно привык к ней и наблюдал ее изо дня в день

Готовую трубку Гусейнали-ами хотел поставить у стены, но боясь, что она опрокинется и весь табак рассыплется (так случалось уже не раз), и бедному старику придется еще раз набивать ее, что его всегда ужасно злило, я взял у него чубук и держал его в руке, терпеливо ожидая продолжения процедуры закуривания. Гусейнали-ами достал из своей огромной папахи кусочек трута, потом, порывшись в кожаной сумке, висевшей у пояса, вытащил кремень и сталь, высек огонь и зажег трут. Положив на табак, он плотно прижал его железной пластинкой - необходимым атрибутом настоящего курильщика. После того, как все было готово, он жадно затянулся несколько раз и с наслаждением выпустил большой клуб дыма.

– Гусейнали-ами, - спросил я, - почему вы никогда не пользуетесь спичками?

– Да потому, что спички портят вкус табака и делают их не мусульмане, их касаются руки неправоверных.

Услышав наши голоса, Нина тоже спустилась вниз. Первым делом она спросила:

– А где же Салма-хала? Почему она сегодня не помогает вам?

Гусейнали-ами в ответ только улыбнулся и хитро посмотрел на меня. Старик был не лишен юмора, он любил и умел острить, но что на сей раз означали его взгляд и улыбка, я не понял. По-моему, на лице у меня отразилось крайнее недоумение.

Нина, видя, что старик замешкался, снова заговорила:

– Наверное, вы ее очень любите и потому хотите, чтобы она побольше отдыхала, не так ли?

– Да, я очень хочу, чтобы она спала как можно больше, но вовсе не потому, что жалею ее. Когда она начинает помогать мне, отдыхают мои руки, а когда она спит и я не слышу ее голоса, я отдыхаю полностью, отдыхают мысли мои, даже душа обретает покой. Вот поэтому-то я и говорю: пусть спит. Ведь для этого она и создана.

– Видно вы поспорили?

– А разве женщина способна на что-нибудь другое, кроме скандалов?

Но Нина не унималась:

– Почему между другими мужчинами и женщинами не бывает ссор?

– В таком случае они оба мужчины или обе женщины.

Гусейнали-ами самому пришелся по душе этот ответ, и он раскатисто засмеялся.

– Нет. Вы шутками не отделаетесь, - вмешался я в разговор.
– Ответьте прямо: почему Салма-хала не выходит?

– Да так, немного повздорили. Кажется, я испортил ей настроение. Ну и пусть сидит дома, управлюсь и без нее.

– Но почему же вы поспорили? Вы ведь друг в друге души не чаете?

– Да видишь ли, показывает свое женское нутро. Она сама во всем виновата, вмешивается не в свое дело, злит меня, ну и... без скандала не обходится.

– В какие же дела вмешивается Салма-хала?

– Хочу в этом году уйти с этого места, думаю что так будет лучше.

– Значит вы хотите уйти от одного хозяина и перейти к другому, станете бегать с места на место? По-моему, это неразумно и не к лицу вам. Мешади-Кязим-ага относится к вам не как к слуге, а как к самому близкому человеку. Почему же вы решили перейти к другому хозяину?

– Нет, вы меня не поняли. Остаток своей жизни я хочу служить святому имаму Гусейну. Годы мои прошли. Кербала недалеко, рукой подать, а я ни разу там не был, не молился гробнице имама. Люди куда хуже меня и то посетили его мавзолей по нескольку раз. А сапожник Наджи четыре раза совершил туда паломничество, да кроме того, посетил гробницу имама Рзы в Хорасане. А другие... Служитель мечети Зульфугар, пекарь Кербалай Мухаммед-Али, водовоз Гулам, табачник Кафар... Каждый из них не один раз ездил к гробницам святых. А вот эта дура, моя жена, чинит мне препятствия. Подумаешь, беспокоится обо мне: "Простудишься, зима, с холодом шутить нельзя". Какая заботливая!

– Гусейнали-ами, я тоже не советую вам ехать так далеко в зимнюю пору. Салма-хала вполне права. Вы уже стары, простудитесь, заболеете воспалением легких, а кто за вами посмотрит в пути, кому охота ухаживать за чужим? Уж если так захотелось вам совершить паломничество в святые места и деньги есть, отложите это до теплых дней.

Старик усмехнулся.

– Откуда же я возьму весной двадцать туманов, чтобы отправиться в путь-дорогу?

– А где вы достанете их зимой?

– Я слышал, что тому, кто хочет ехать в Кербалу, выдают пособие.

– Быть не может!

– По светлейшей воле имама, все может быть.

– Это верно, по воле имама все возможно.

– Вот это другое дело. А если так, почему же вы меня отговариваете? Многие уже получили на дорогу, даже специальную обувь сшили, купили гумгуму* и готовы отправиться в путь.

______________ * Гумгума - железный сосуд. Паломники, повесив его через плечо, несут в нем питьевую воду.

– Где же дают эти деньги?

– Это уж я узнаю. Вчера был четверг. В молельне Сеид-Ибрагима я встретил корноухого Кербалая Новруза. Он мне рассказал, что его племянник Гусейнгулу своими глазами видел, как Курбан получил двадцать туманов на дорогу в Кербалу. Разве я менее достоин, чем он? Если ему дали двадцать, то мне дадут все тридцать туманов. Человек я набожный, не было случая, чтобы пропустил намаз, всегда совершал его вовремя, никогда не нарушал оруджа*. С восьми лет, насколько помню себя, ни разу не согрешил я перед богом.

______________ * Орудж - пост.

Я больше не стал спорить со стариком и, попрощавшись, вошел в дом. Из его слов я понял, что в Тавризе организовалось какое-то религиозное общество, цели которого были мне еще не совсем ясны. Однако беседа с Гусейнали-ами навела меня на след какой-то новой провокации.

Чай был уже готов. Стол был накрыт в моей комнате. Мешади-Кязим-ага с женой пришли к нам завтракать.

Не успели мы сесть, как постучали в дверь. Вошла Махру-ханум. Присутствие женщин подбодрило нас, усталость, вызванную бессонной ночью, как рукой сняло.

Махру-ханум рассказала, что прошлой ночью в доме Сардар-Рашида происходило какое-то тайное совещание, на котором присутствовали Солтануззакирин, Мисбахуззакирин, Молла-Мохаммед, Мискар-оглы, Гаджи-Молла Мехти и другие. Совещание это длилось очень долго.

Еще как следует не обдумав план действий, я обратился к Мешади-Кязим-аге:

– Завтра хорошенько убери и приведи в порядок весь, дом.

– Зачем?

– Начинаются траурные дни по имаму Гусейну.

Мешади-Кязим-ага с удивлением посмотрел на меня.